Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE) - Лобсанг Рампа

В центре большой мрачной комнаты была еще одна. Когда мы вошли в нее, стало совсем темно. Освещая путь масляной лампой, мы вошли в абсолютно темный коридор. Пройдя десяток шагов, мы уткнулись в голую стену. Лампа роняла слабый свет, который, казалось, только подчеркивал темноту. Наставник взял лампу в руку и поднял ее на уровень груди. Я увидел тщательно закрытый люк. Наставник наощупь протиснулся внутрь. Помещение напоминало по объему шкаф. Он постучал во внутреннюю стенку «шкафа» и осторожно прислушался. Лампа осветила внутреннее пространство и я увидел нечто, напоминающее встроенный в стену ящик.

— У этого ящика, Лобсанг, — сказал он, — две двери, внешняя и внутренняя. Обитатель кельи выжидает некоторое время, а затем открывает дверцу, выбирается наружу и забирает принесенные ему пищу и воду. Он никогда не видит света, никогда ни с кем не разговаривает, он сохраняет обет молчания. Похоже, что с обитателем этой кельи что-то случилось, несколько дней он ничего не ест и мы не знаем, жив он или мертв.

Наставник посмотрел на отверстие в стене, затем на меня. Повернувшись снова к отверстию, он измерил его рукой, потом, измерив меня, сказал:

— Кажется, если ты снимешь мантию, то как раз сможешь пробраться сквозь это отверстие и посмотреть, все ли там в порядке.

— О! Мастер! — испуганно воскликнул я. — А что если я заберусь внутрь и не смогу вылезти обратно?

Несколько секунд Наставник подумал и сказал:

— Сначала мы выбьем дверцу камнем. Потом я подниму тебя и буду поддерживать, чтобы ты смог пролезть в отверстие, держа лампу в вытянутых руках. Света будет достаточно, чтобы разглядеть, нуждается ли сидящий там в помощи.

Наставник вышел в другую комнату и принес три масляные лампы. Из двух ламп он извлек фитили и, аккуратно сплетя их вместе, приладил к третьей, которую доверху наполнил маслом. Между тем монах выбрался наружу и вернулся, неся с собой довольно внушительный камень. Он протянул камень мне и я поднял его. Нужно заметить, что его вес вполне соответствовал размерам.

— Мастер, а почему этот монах не может просто ответить нам? — спросил я.

— Потому что он дал клятву, обет не разговаривать ни с кем на протяжении некоторого времени, — ответил Наставник.

Я с неохотой скинул мантию, дрожа от холода. У нас в Чакпори я всегда мерз, но здесь, высоко в горах, было еще холоднее, озноб так и сотрясал меня. Я не стал снимать сандалии, потому что пол напоминал глыбу льда.

Между тем монах взял камень и сильно ударил им в дверь. С громким треском она слетела с петель. Мои спутники действительно не смогли бы даже заглянуть во внутреннюю келью. Их головы были слишком большими, а плечи широкими. Наставник поднял меня и держал в горизонтальном положении. Я вытянул руки вперед, будто собирался нырнуть. Монах поджег фитиль масляной лампы и аккуратно вложил ее прямо мне в руки. Я пополз вперед. Рама этого несчастного «шкафа» была очень шершавой, но мне все-таки удалось преодолеть похожий на ящик проход, извиваясь из стороны в сторону, протискиваясь то вперед, то назад. В конце концов моя голова и руки оказались внутри. Тут же я почувствовал тошнотворное зловоние. Оно было отвратительным, это был запах гниющего мяса, запах протухших продуктов. Что-то подобное можно было почувствовать, случайно наткнувшись на давно лежащий труп яка или лошади. Этот запах, кстати, напоминает мне о санитарных приспособлениях, которые по всему миру в большинстве своем давно уже пришли в негодность. Зловоние буквально душило меня, и я прилагал невероятные усилия, пытаясь высоко держать лампу. Мерцающее сияние отражалось от каменных стен, и я увидел старого монаха. Он сидел, уставившись на меня, его глаза сверкали. Я испуганно дернулся, поцарапав кожу на плечах. Я опять посмотрел на монаха и увидел, что в его глазах отражается свет лампы, но они не мигали, они ни разу не дрогнули. Я принялся махать ногами, давая понять, что немедленно хочу выбраться отсюда. Меня осторожно вытянули обратно. Я не смог удержаться и меня стошнило.

— Мы не можем оставлять его там! — сказал Наставник. — Нам нужно проломить стену и вытащить его наружу.

Я поборол тошноту и надел мантию. Мои спутники вооружились инструментами, состоящими из тяжелого молота и двух железных ломов, расплющенных на конце. Ломы вставили в выемку стены и ударили по ним молотом. Каменный блок поддался и вывалился из стены, потом еще и еще один. Вонь была ужасной. Наконец в стене образовалось отверстие, в которое мог пройти человек. Внутрь зашел один из монахов, неся с собой масляную лампу. Вскоре он вернулся с посеревшим лицом и подтвердил мои слова.

— Мы должны обвязать его веревкой и вытащить наружу, — сказал монах, — он распадается на куски. По моему, он гниет уже давно.

Он молча вышел из комнаты и скоро вернулся с длинным куском веревки, затем влез в дыру в стене, и мы слышали, как он там двигался.

— Все в порядке, — вернувшись, сказал он, — можно вытаскивать.

Двое монахов осторожно взялись за веревку и стали тянуть. Вскоре показалась голова старика, его руки. Он был в ужасном состоянии. Монахи осторожно вытащили его и, аккуратно подняв на руки, вынесли наружу.

В дальней стене кельи был небольшой проход, уводящий вглубь горы. Двое монахов со своей ношей вошли туда и скрылись из виду. Я знал, что они отнесут тело на открытое место, где хищники вскоре уничтожат его. Не было никакой возможности похоронить тело здесь, среди твердых горных скал, поэтому мы устраивали «воздушные похороны».

Тем временем монах-слуга, который был с нами, сделал маленькое отверстие в стене, и тусклый луч света ворвался внутрь. Он принес ведро воды и вылил его внутрь кельи, очищая ее от следов последнего обитателя. Скоро кто-нибудь другой займет эту келью и проведет здесь десять, двадцать или еще больше лет.

Позднее, когда мы сидели все вместе, слепой старик сказал:

— Я чувствую, что среди нас есть некто, кому суждено долго путешествовать и многое увидеть. Я смог все узнать о нем, когда прикоснулся рукой к его голове. Мальчик, сядь ближе.

Я неохотно подошел и сел прямо перед стариком. Он поднял руки, которые были холодны, как лед, и положил их на мой бритый череп. Его пальцы слегка пробежались по контуру моей головы, ощупывая многочисленные шишки.

У тебя будет очень тяжелая жизнь, — сказал он.

Я вздохнул. Все говорили мне об этом, но всякий раз после таких слов мне становилось не по себе.

— Только в самом конце жизни, после многочисленных трудностей, испытаний и несчастий, которые будут приходить одно за другим, ты добьешься успеха. Ты исполнишь то, ради чего пришел в этот мир.

Все это я слышал и раньше. Я побывал у многих предсказателей, провидцев, астрологов, ясновидящих, и каждый из них повторял одно и то же.

Закончив говорить, старик убрал руки. Я встал и отошел так далеко, как мог. Мой поступок заставил его изумленно улыбнуться.

Наставник и все остальные начали долгую дискуссию об очень серьезных вещах. Для меня их разговор не представлял особого смысла. Они говорили о священных книгах, о том, что творится в Тибете, о том, как найти лучший способ сохранить Священные Знания, о том, что первые шаги уже сделаны и многочисленные книги и священные предметы отнесены в горы и спрятаны в пещерах. В храмах будут оставлены копии, чтобы подлинные, старинные вещи не попали в руки захватчиков, которые придут через некоторое время.

Я вышел наружу и сел на камень. Мой взгляд был устремлен далеко, в направлении города Лхасы, который тонул сейчас во мраке приближающейся ночи. Только высочайшие шпили Чакпори и Поталы освещались слабым сумеречным светом. Они походили на острова, плавающие в темно-пурпурном море. Чем дольше я сидел, тем глубже эти острова погружались во всепоглощающую темноту. Яркие лучи лунного света падали на склоны гор и прикасались к крыше Поталы, которая светилась золотым сиянием. Я зашел в хижину, снял мантию и, укутавшись в одеяло, крепко уснул.

Примечания

1

Танка — тибетский ритуальный рисунок на ткани, напоминающий христианскую икону. — Прим. ред.

2

Для того, чтобы узнать больше о «Хрониках Акаши» и многих других интересных понятиях, которыми часто пользуется автор, читатель может обратиться к словарю эзотерических терминов Лобсанга Рампы «Мудрость древних» (Киев, «София», 1994). — Прим. ред.