Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще я осуществила свою давнюю мечту: съесть зараз десять пирожных «картошка». Зашли с Захаром в кафе, и он купил мне целую коробку. Сели за столик, и я стала уплетать. На четвертой «сломалась». И тут ко мне подошел грязный, оборванный мальчик лет девяти и попросил: «Угостите меня пироженком, пожалуйста…» Я отдала ему с разрешения Захара всю коробку и, выйдя из кафе, заревела.
Новый год – хорошо. А весна лучше. Потому что это мое любимое время года, потому что я терпеть не могу холод: от сильного мороза всегда простужаюсь, а лицо покрывается пятнами, самое красное из которых – на носу. Поэтому я всегда с нетерпением жду окончания зимы и оживаю с весенними лучами. Я обожаю солнце и оттепель, лужи и запах птичьего помета, а также мой день рождения в марте.
Свое двадцатилетие в тот год я отмечала трижды: с родителями, в рабочем коллективе и с друзьями.
С родителями посидели замечательно: сказали много теплых слов друг другу, и даже Екатерина Юрьевна с Семеном Ивановичем, тоже приглашенные, не нарушили «одомашненности» и нежности обстановки.
В коллективе тоже посидели замечательно. Владислав Игоревич оказался очень компанейским человеком. Вместе с Захаром (которого, кстати, без проблем протащили через проходные института) они так душевно пели «Выйду на улицу, гляну на село…», что некоторые пытались подтанцовывать.
А вот с друзьями отмечать день рождения не стоило. Вообще-то «с друзьями» – сильно сказано. С друзьями Захара мне «стыковаться» не захотелось, и я позвала только Варю с Ленькой. Это был выходной, и пить начали с утра. Слушали матерные частушки «Сектора Газа». Ближе к вечеру все перебрали. Переслушали все кассеты и в пятый раз поставили:
Давай вечером
Умрем весело,
Поиграем в декаданс…[6]
Никто не падал, но разговор заворачивал не в то русло.
Ленька вдруг вспомнил Андрея:
– Сейчас бы тачка моя была что надо, если б тогда этот Андрей нашу братву не кинул…
– Что за Андрей? – поинтересовался Захар.
– Да так… Знакомый один. Сейчас, сказывают, в Питере припеваючи живет… Знает, что в нашем городе появляться не следует.
– А по-моему, – вдруг дернуло меня вступить в разговор, – это вы его кинули, а не он вас.
– Ты дура, Надя! – заорал Ленька. – До тебя не доходит, что и ты бабки потеряла!
– Сам ты дурак, Ленька. Был бы умный – понял бы, почему он уехал.
Все. Сказанного не воротишь. Я совершила большую ошибку.
– Ты-ы-ы? – прохрипел Ленька. – А если я пацанам скажу? Знаешь, что они с тобой сделают?
– Может, ничего с ней не надо делать? – попытался заступиться за меня Захар.
– А ты вообще, лох, молчи!
– А по морде? – Захар встал.
Леня вскочил, разъяренный, а потом вдруг резко успокоился, слащаво улыбнулся и предложил Захару:
– Пойдем на площадку, покурим. Заодно и поговорим.
Захар кивнул, и они вышли.
Я взглянула на Варю. Она сидела словно кол проглотила.
– Твой муж – козел, – сказала я ей.
– Надь, может, покурим? – не обижаясь, предложила она.
– Покурим.
Захар с Ленькой вернулись минут через пятнадцать. Ленька сиял от счастья, а на Захаре лица не было.
– Мы квиты! – радостно пропел Ленька и попытался чмокнуть меня в щеку.
– Захар… – я попыталась взять мужа за руку. Он больно сжал мою руку и отбросил от себя. Потом прошел в ванную и заперся.
– Ну-с-с! – Леня довольно потер руки. – Теперь твой муженек в курсе, на ком женился!
Я подошла к подруге, взяла у нее сигарету, которую она не успела докурить, затушила о край пепельницы и стала с осторожностью подбирать слова:
– Варя. Ты моя подруга, и я хочу, чтобы ты ей оставалась. Сейчас, ты не обижайся, я попрошу тебя уйти вместе со своей скотиной. С этого момента Леню я не знаю. У вас я не появлюсь. Ты заходи ко мне, когда хочешь, но он для меня – никто. Знать его не желаю.
Варя часто-часто замигала глазами и пошла в коридор одеваться.
– Чего, Варь, побежали, что ли? – удивленно спросил Ленька. Будто проснулся. И стал натягивать ботинки.
– Надя, мы увидимся, – кивнула мне Варюха в дверях.
Я кивнула в ответ.
Когда в подъезде стихли их шаги, я прислонилась к дверному косяку ванной.
– Захар, а Захар… Выходи!
В ответ послышалось нечто похожее на всхлипывание.
– Захар! Не будь глупцом! Кому ты веришь – мне или Леньке?
Дверь открылась, Захар выскочил, пролетел в комнату и плюхнулся в кресло:
– Рассказывай!
– Что рассказывать?
– Все! С кем, когда и что.
– Ты в своем уме, Захар? Мало ли что было? Главное, что есть.
– Ты даже с Ленькой спала!
Я не выдержала и засмеялась.
– Это он тебе сказал?
– А это не так?
Стало тоскливо. Болван этот Захар.
– Конечно, спала. Мы все трое спали: Ленька, Варя и я. Как слоеный пирог.
– Он сказал, что ты его упрашивала переспать с собой, когда Варя в больнице лежала! Что ты в одном бикини по дому ходила! Что…
Я демонстративно заткнула уши указательными пальцами, не в силах слушать этот бред. Закрыла глаза. Потом открыла. Захар все говорил. Тогда я пошла в ванную, где он недавно хлюпал, и заперлась. Захар все кричал, кричал… А я посмотрела в овальное зеркало, висевшее над рукомойником. Открыла кран, зачерпнула воды и умылась. Потом еще и еще. Пристально поглядела в зеркало: уставшая одинокая молодая женщина.
«Устала. Как же я устала. Как бы покончить со всем этим. Надоело все. Не хочу ничего. Хочу уснуть и не проснуться… Жаль… Я почти поверила, что все наладилось…» Тут я вспомнила про родителей. «Конечно, наладилось. У меня есть родители, и их я больше не огорчу. Я могу вернуться к ним. Замужество состоялось, моя неудачная беременность оправдана…» Женщина в зеркале гордо подняла голову. «Уже лучше, – подумала я, разглядывая ее. – Только взгляд тусклый». Мне вдруг вспомнилось, как однажды в детстве, когда я разозлилась на саму себя, я дала сама себе пощечину. Действенный способ.
– Возьми себя в руки! – произнесла я вслух и прежде, чем подумала, подняла руку и отвесила себе смачную оплеуху.
Перед Захаром разыграла спектакль. Вышла якобы заплаканная, уверяла его в любви до гроба, а все обвинения отрицала, признав, правда, тот факт, что до него у меня
