Семья - Гектор Шульц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда вышла из ванной, то увидела, что отчим и мама сидят на кухне, на столе бутылка водки и бабушкина фотография с черной полосой. Они на меня даже не посмотрели, но мне было плевать. Я закусила губу, забежала в комнату и, упав на кровать, разрыдалась. Как обычно, беззвучно крича в подушку.
Проснувшись утром и сходив в туалет, я вернулась в комнату и достала из тайника дневник. Бережно погладила темно-синюю обложку, раскрыла тетрадь и взяла ручку. А потом записала в дневник не свои мысли, а слова Катьки, сказанные мне когда-то давно:
– «Пора тебе отрастить яйца, Настя. Пора».
Глава восьмая. Смелость.
Бабушку хоронили во вторник. Погода на удивление была хорошей: светило солнце, весело пели птицы, мягко шумела листва на деревьях. Вот только от обилия черного у меня рябило в глазах. Я не удивилась, когда проводить бабушку пришла почти вся Блевотня. Многих я не знала, но вот они бабушку знали хорошо.
Мама и отчим стояли в первых рядах, а я, найдя Ваньку и Наташку, присоединилась к ним. Они сидели на лавочке под тутовым деревом, рядом с бабушкиным домом. Наташка шмыгала носом и вытирала красные глаза, а Ванька молчал и смолил одну сигарету за другой.
Потом были слезы, крики и стоны, которые исходили от моей мамы. Она, казалось, убивается сильнее всего, но я знала, что это не так. Ей было плевать на бабушку, как и отчиму, который, шатаясь, шел следом за медленно едущей машиной. Он был пьян в говно и то и дело порывался набить кому-нибудь морду. Правда присмирел, когда мама зашипела на него и двинула кулаком в бок. Я не хотела подходить к ним и стояла в сторонке, когда поп читал молитвы, перед тем, как опустить бабушку в яму. Да и подошла самой последней, чтобы никто не мешал мне сказать те слова, которые я хотела сказать.
Затем толпа незнакомых мне людей отправилась на поминки в бабушкин дом, где во дворе накрыли столы. Через час мне стало тошно от обилия лицемеров, их слез и пьяных выкриков. Я не стала ничего говорить маме, просто попрощалась с Ванькой и Наташкой, а потом, захватив бутылку воды, медленно пошла на остановку. Дождалась автобуса и поехала домой.
Братьев оставили дома и я, войдя в квартиру, увидела, что они режутся в приставку. Андрейка, как обычно, махнул рукой. Матвей проигнорировал. Чем старше он становился, тем больше я видела, как он становится похожим на маму. Мимика, голос, характер. Хотя, нет. Характер у него был куда хуже.
Он любил подоставать младшего брата. Ему нравилось доводить его до слез и в эти моменты он пугал еще сильнее. Казалось, ему нравится причинять боль. Неважно кому: лягушке, выловленной из пруда, бродячей собаке или собственному брату. Мама гаркала на него и это единственное, что могло остановить Матвея. Когда умерла бабушка, ему исполнилось четырнадцать. Из мальчишки Матвей медленно, но верно превращался в психопата. Избалованный и нервный, он часто устраивал истерики, если что-то было не так, как он хотел. Уроки за него делала мама, а из школы часто звонили, чтобы рассказать, как Матвей избивает одноклассников и издевается над ними. К нам приходил участковый, но брат при нем вел себя тише воды и ниже травы. Даже я удивлялась его актерской игре. Однако стоило участковому уйти, как он снова превращался в обычного Матвея.
Он любил подглядывать, как я переодеваюсь в комнате. Когда дошло до скандала, и я пожаловалась маме, то услышала то, что и ожидала услышать. «Мальчик растет, ему интересно», – ответила тогда мама. Когда никого не было дома, я прикрутила на дверь шпингалет и переодеваться стало чуть комфортнее, хоть Матвей и пожаловался об этом маме. Та, взвесив все за и против, решила меня не трогать. Шпингалет оставили и мне стало хоть немного поспокойнее.
Андрейка тоже частенько жаловался мне, что брат трясется под одеялом и мешает ему спать. Младшему стукнуло одиннадцать, но он понятия не имел о том, что такое онанизм. Иногда он скребся ночью в дверь моей комнаты и, когда я его впускала, залезал ко мне в кровать, после чего моментально засыпал.
– Матвей трясется и рычит, – шептал он мне, когда я спрашивала, что случилось. – Он болеет, Насть?
– На всю голову, – вздыхала я и, укрывая брата одеялом, добавляла. – Спи давай.
Андрей же, взрослея, превращался в маленького мужичка. Молчаливого, сосредоточенного и равнодушного. Больше всего на свете он любил читать и к одиннадцати годам перечитал всю нашу библиотеку. Я иногда давала ему свои любимые книги, но младшенький морщил нос и, сняв с полки любимую энциклопедию по биологии, погружался в неё с головой.
Учителя его хвалили, учился он на одни пятерки и мама, вытирая слезящиеся глаза в конце года, говорила, что он её «маленькая гордость». Мне такого никогда не говорили, да и плевать. Привыкла уже.
Со мной Андрей любил готовить доклады в школу. Когда я приходила с работы и заканчивала домашние дела, он приходил ко мне в комнату с альбомом, фломастерами и парой энциклопедий. Потом садился на стул, и мы начинали готовить доклад. Иногда спорили, чаще всего смеялись, пока штудировали энциклопедии, выискивая нужные факты. После того, как доклад был готов, Андрей просил помочь с рисунком на титульный лист. Я рисовала хорошо и никогда ему не отказывала, но в пятом классе рисовать титульники он начал сам, изредка подходя и спрашивая, хорошо ли получилось.
Матвей ревновал, что я делаю с младшим доклады и тоже попытался затащить меня в свою комнату. Но после того, как я села помогать ему с физикой и увидела, что он засунул руку в трусы и гадко ухмыляется, сразу же отказалась. Мама, естественно, на меня наорала, но решения моего это не изменило.
*****
Когда бабушки не стало, отчим начал пить. Он и раньше пил, но теперь начал нажираться. Начинал с утра, не обращая внимания, что его дети завтракают перед школой, и заканчивал, как только терял способность соображать. Он мог отключиться в коридоре, частенько я, возвращаясь с работы, видела его, обоссаного и грязного, в подъезде, где он лежал возле батареи и невнятно мычал. Поначалу я пыталась помочь и даже доводила его до квартиры. Но в один момент плюнула, когда он
