Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

Чтобы сделать сына императором, Агриппине осталось преодолеть последнюю ступень: убить действующего императора. В 54 г. Клавдию было 64 года. У него была затруднена речь и он страдал от постоянной дрожи в теле — вероятно, из-за перенесенного в детстве церебрального паралича. Это был уже плохо соображающий старик. Но Агриппине некогда было ждать, пока смерть настигнет его естественным образом. Британику скоро должно было исполниться четырнадцать лет, а значит, он мог получить от отца тогу зрелости. Родной сын императора имел еще шансы превзойти Нерона, поэтому Агриппина взяла все в свои руки. Как-то раз за ужином Клавдию подали грибы, сбрызнутые ядом. Агриппина позаботилась о том, чтобы он съел их, но результатом стал лишь приступ кашля. И в этот момент в дело вступил придворный врач. Он вставил в горло императору перо — якобы спровоцировать рвоту. Перо это было отравлено. Агриппина добилась своей цели.

Утром 13 октября 54 г. дворец охватили напряжение и незаметная внешне суета. Только Агриппина и ее доверенные лица знали, что Клавдий умер. Пока ее сына готовили и облачали для процедуры приема власти, Агриппина хитростью удерживала Британика и Октавию, хотевших узнать о состоянии отца. Она притворялась, что вне себя от беспокойства за него и ищет их утешения. Гладя Британика по щеке, она говорила, как он похож на отца. Преторианцы стояли в бухте, и им она посылала ложные сообщения о все ухудшающемся состоянии императора. Нужно было выиграть как можно больше времени, «дождаться благоприятного часа, указанного предвещаниями халдеев»,[51] чтобы объявить о передаче власти. Агриппина всю жизнь ждала этого дня. Ничто, даже дурное предзнаменование, не смогло бы его испортить.

В полдень двери императорского дворца распахнулись. Было объявлено о кончине императора. Однако перед преторианской гвардией стоял не сын Клавдия Британик, а Тиберий Клавдий Нерон Цезарь. Хотя некоторые гвардейцы были удивлены, увидев юношу, заранее подготовленная церемония вступления на трон не оставила времени для замешательства и сомнений. Солдаты приветствовали Нерона и тут же поместили его на носилки, чтобы отвезти в свой лагерь в Сервилиевых садах на юго-востоке Рима. Там Нерон обратился к гвардейцам с речью, и, после того как он пообещал им обычное в таких случаях денежное вознаграждение, семнадцатилетнего юношу провозгласили императором. В тот же день Сенат принял соответствующее постановление. Вероятно, никто так и не узнает, кого же намеревался сделать преемником сам Клавдий, ибо завещание императора сразу после его смерти было надежно спрятано.

Агриппина достигла предела своих мечтаний. Ее сын стал самым могущественным человеком Древнего Рима. Но тогда она еще не представляла себе, что оружие, которым она пользовалась, чтобы обеспечить ему вхождение во власть, обернется против нее самой. Уже вскоре после начала правления Нерона между матерью и сыном началась ожесточенная борьба. Формально Агриппина получала все мыслимые почести. Ей выделили собственного телохранителя, сделали жрицей культа Клавдия, который был обожествлен, она получила возможность тайно участвовать в управлении страной: присутствовать на заседаниях правительства во дворце, скрытно сидя за специальной занавесью. Даже на монетах первых лет правления Нерона были изображения не только императора, но и Агриппины. Однако за внешним почтением к матери молодой Нерон скрывал растущее нежелание зависеть от Агриппины, сделавшей его императором. Повиновение ей, бывшее ранее для него обычным, теперь становилось тяжелым бременем.

А матери нелегко было угодить. Он была во многом недовольна сыном: не одобряла его любовь к состязаниям, музыке, театру. Поистечении первого года правления между ними разгорелся конфликт из-за его любовницы, бывшей рабыни, по имени Акте. Движимая то ли ревностью, то ли собственническим инстинктом, то ли страхом, что кто-то другой может завладеть вниманием сына, Агриппина ругала его за связь с низкородной простушкой. Реакция Нерона на это была обычной для молодого человека его лет: связь с Акте стала только крепче, и он чуть было не сделал ее своей законной женой. Неудовольствовавшись этим, Нерон начал полномасштабную войну. Еще со времен его детства Агриппина много сил тратила на то, чтобы во дворце служили преданные ей люди. И Нерон занялся именно ими. Он снял с должности одного из главных союзников матери — Антония Палласа, вольноотпущенника, отвечавшего за финансовые вопросы. Агриппина сполна отомстила ему за это. Она знала, как завоевать власть во дворце. Более того, она знала, как уязвить нового императора в самое больное место.

Однажды в приступе ярости Агриппина ходила по дворцу и кричала, воздевая руки, что лучшим императором был бы не Нерон, а Британик. Богоподобный сын Клавдия вырос, говорила она, и «он кровный сын Клавдия и достоин того, чтобы унаследовать отцовскую власть».[52] Этими словами она растревожила старую рану Нерона — его неуверенность в своем праве быть императором. Однако ответные действия сына оказались, возможно, неожиданны для нее самой. Как-то раз за ужином Британию, сидевшему вместе с детьми знати за столом для младших, поднесли напиток. Яд был бы сразу обнаружен — ведь перед подачей блюд их пробовали слуги, — поэтому напиток был безвреден, однако он был намеренно сделан слишком горячим, и Британик отказался его пить. Поэтому принесли холодной воды, чтобы разбавить напиток. В нее-то и был добавлен яд. На глазах Агриппины и своей родной сестры четырнадцатилетний мальчик забился в конвульсиях. Немало было людей, которые считали, что убийство на совести Нерона.

Но Нерон с наигранно спокойным видом заявил, что у Британика приступ эпилепсии, которой он страдает, — ничего необычного. Присутствовавшие на обеде знали, что это объяснение ложно, но ничего не предприняли. Да и что они могли сделать? Они скрывали свой страх, пытаясь вести обычный разговор. Спорить с императором и утверждать, что это не припадок, было бы равноценно заявлению, что произошло убийство. Но в то же время открыто согласиться, что это приступ, было бы ничуть не лучше из-за очевидной лживости подобного утверждения. И, пока все мешкали, мальчик умер. «Октавия также, невзирая на свои юные годы, научилась таить про себя и скорбь, и любовь, и все свои чувства. После недолгого молчания возобновилось застольное оживление».[53]

Итак, преступления во имя удержания власти стал теперь совершать сын, а не мать. Однако Агриппина, опытная интриганка, не оставляла подковерной борьбы за главенство во дворце. Напротив, смерть Британика побудила ее начать поддерживать Октавию. Возможно, та могла стать формальным лидером, вокруг которого объединились бы аристократы, претендующие на место императора. Ходили слухи, что Агриппина также поддерживает Рубеллия Плавта, аристократа, имевшего основания рассчитывать на трон: его мать была внучкой Тиберия, а Тиберий был приемным сыном Августа. В ответ на эти интриги Нерон выгнал Агриппину из дворца и лишил ее телохранителя. Но недолго оставалось и до того момента, когда он придумает более надежный способ избавиться от матери.

Последним, что подвигло Нерона на такой поступок, стали действия его любовницы Поппеи Сабины. Он никогда не любил свою жену Октавию и страстно желал жениться на Поппее. Та, в свою очередь, была женой близкого друга Нерона — Марка Сальвия Отона. Этой женщине предстояло стать любовью всей жизни Нерона. Император знал, что мать никогда не позволит ему развестись с дочерью Клавдия и жениться на любовнице. Поппея тоже это понимала. Наедине с ним она «постоянно преследовала его упреками, а порой и насмешками, называя обездоленным сиротой, покорным чужим велениям и лишенным не только власти, но и свободы действий».[54] И весной 59 г. Нерон позвал к себе Аникета и отправил матери приглашение приехать на праздник Минервы в Байи.

Когда Агриппина умерла, Нерон наконец-то почувствовал себя свободным. Никто больше не мешал ему управлять страной по своему желанию и вести себя как ему угодно. Да, тут было чему порадоваться. Несмотря на то что интриги во дворце продолжались, первые годы правления Нерона вовсе не были ужасны. Согласно всем древним источникам, империя в тот период процветала. Поэты воспевали эти годы, называя их новым Золотым веком. По популярности Нерон мог бы поспорить даже с самим Августом. Простые люди любили его за то, что он устраивал для них зрелища, Сенат — за оказываемое уважение. Во внешнеполитических делах тоже было чем похвастаться: Рим укреплял восточные границы, ведя успешную военную кампанию против Парфии. Это был настоящий расцвет Римской империи.

Но как совсем еще юный и неопытный император мог добиться подобного? Может быть, государственный механизм — под присмотром сенаторов и всадников — безотказно работал сам собой? Может быть, и не было нужды в энергичном и деятельном императоре и государству достаточно было иметь номинального лидера? Ответ таков: процветанием империя обязана была двум государственным мужам, которые, согласно Тациту, фактически правили государством в первые годы пребывания Нерона на троне. Имена их — Луций Анней Сенека и Секст Афраний Бурр. Они были ближайшими советниками императора. Будучи подростком, он всегда искал прибежища у них. Они защищали его от матери и были снисходительны к его забавам. Он же, со своей стороны, всегда прислушивался к их наставлениям. Но в их лице он имел не просто помощников, готовых поделиться советом. Всей своей популярностью и славой нового Золотого века император был обязан именно этим мудрым политикам. Но и тут изменения были не за горами. Пока Агриппина была жива, все недовольство и претензии императора она принимала на себя. Теперь же ничто не могло отвести огонь от Сенеки и Бурра. Теперь они портили Нерону жизнь. Вскоре после того как Нерон выскользнул из сетей матери, они осознали, что больше не имеют над ним власти. Римской империи предстояло узнать, каково же истинное лицо ее императора.