Сорняк из райского сада - Иванова Татьяна Антоновна

Мария, до которой только сейчас начало доходить, с кем ей теперь придется общаться, в ужасе наблюдала за незнакомкой, и вскоре по ее щекам тоже покатились слезы, которые были вызваны не сочувствием к горю этой замызганной женщины, а жалостью к себе!

…….Жалость к себе! Как много раз она ее ощущала! Жалость к себе, а отсюда, и зависть к другим! А особенно к Серафиме Голубевой, своей подруге.

Интересно, с какого же момента Маша начала ей завидовать? — Конечно не с того, когда Серафима в седьмом классе села с ней за одну парту. Тогда, можно сказать, они были на равных. Во всяком случае, Марии так казалось, и она искренне любила подругу, ибо ничто тогда не могло внести завистливый разлад в их отношения. Они вдвоем были отличницами. Хорошенькими они также были обе, только Мария была хорошенькой темненькой девочкой, а Серафима хорошенькой светленькой, и по мере взросления, мальчики никогда не обделяли их вниманием. Обе мамы, и Серафимина и Машина были в родительском комитете, и даже часто разговаривали между собой после собраний о своих девочках- отличницах, продлевая себе горделивое удовольствие, после тирады учительских похвал в их адрес. А Маша с Серафимой, которые в этот момент ожидали родительниц за дверью, вместе с одноклассниками, глядя на это, чувствовали себя еще более близкими, почти что сестрами!

Первая завистливая змейка пробралась в душу Маши тогда, когда от них с мамой ушел отец, и она почувствовала разницу между благополучной семьей Серафимы Голубевой, и теперь уже неблагополучной, своей. Да к тому же, Серафимин папа к тому времени стал богатеть на собственной фирме не по дням, а по часам. Маша, навещавшая подругу, почти каждый раз замечала, что в квартире Серафимы периодически появляется что-то новое, — то мебель, то бытовая техника, то какие-то новомодные аксессуары.

— Машка, приходи скорее ко мне! — звонила ей Серафима. — Представляешь, мне папа новый компьютер купил! Сейчас уже устанавливают. Приходи, там столько всяких мулек, с ума сойти можно! А уже через некоторое время, Маша, посетив подругу, увидела в гостиной Голубевых великолепную кожаную мягкую мебель, цвета кофе с молоком.

— Это что, кожа? — спросила она у Серафимы. И с любопытством провела рукой по спинке дивана.

— Угу! — небрежно ответила ей подруга, и тут же защебетала о чем-то своем, касающемся их личных с Марией интересов, так, словно для нее вовсе не имело значения, кожаная это мебель или нет! Да и одеваться Серафима стала гораздо добротней и разнообразней Марии. Завидовала она теперь и ровным, хорошим отношениям, которые процветали между родителями Серафимы, и всякий раз кололи ей глаза. И, глядя на очередной букет живых цветов, появляющийся в комнате Анны Сергеевны Голубевой не только по праздникам, Мария недобро удивлялась. — Надо же, вот, что значит, людям деньги девать некуда!

Мало — помалу, зависть Марии увеличивалась и от того, что в старших классах на школьных вечеринках, мальчики теперь больше поглядывали в сторону хорошенькой, богато одетой и подстриженной по последней моде Серафимы. А не менее хорошенькой Марии, стоящей хоть и с высоко поднятой головой, но совсем в другой одежде, которую с натугой покупала ей мама на вещевом рынке. А каким дорогим и модным платьем похвасталась ей Серафима перед выпускным! Анна Сергеевна купила его дочери в престижном свадебном салоне. — Длинное, сиреневое, с фиалковым отливом, декольтированное, облегающее фигуру, а сзади со шлейфом! Серафима, померив его, стала просто обворожительной! А Марии к впускному сшила платье соседка, — портниха тетя Кира, ибо деньги, которые оторвал отец от своей новой семьи и передал им с мамой, были предназначены строго для репетитора! — Почему? — спросила тогда себя Маша. — Почему все ей? По какому такому праву? Чем я хуже? Ей даже пятерку натянули по физике, а я все их заработала сама!

А что уж говорить о том, когда Серафима оказалась в МГУ на юридическом! Они, конечно, встречались! И если быть откровенной, Маша даже иногда скучала по искренне любящей ее Серафиме. Ей не хватало этой любви и надежного Серафиминого плеча в трудные минуты. Однако зависть оказалась такой въедливой штукой, что от скуки по подруге не становилась меньше.

Когда после окончания ВУЗа Маша не смогла найти подходящего места, и Серафимин отец пристроил ее к себе на фирму, положив приличный оклад, она, вместо благодарности, подумала. — Хорош, нечего сказать, облагодетельствовал после института, запихнув в секретари! Мария даже не взяла в расчет того, что Косова, работающая у Голубева уже более десяти лет, тоже имела высшее образование. Какое ей было дело до какой-то сорокачетырехлетней Ирины Валерьевны Косовой! Почему она, такая молодая, красивая, способная ко всему, по причине своей природной одаренности хватким острым умом, должна уподобляясь ей прозябать на такой незначительной должности?! По ее понятиям, Голубев, зная о том, какие они близкие подруги с Серафимой, если уж не должен был сделать ее полноправным акционером, то, по крайней мере, определить на должность какого-нибудь престижного специалиста. Сделал же он своим третьим замом этого ниоткуда взявшегося Егора Георгиева. Серафима рассказывала ей как-то, что с Егором Алексей Витальевич познакомился на международной выставке, где тот представлял полимерные материалы французской фирмы, схожие с теми, которые выпускали они, и, оценив его глубокие познания в этой области, переманил к себе, сделав из простого коммерческого менеджера своим третьим замом.

А потом через руки Марии стали проходить документы, дающие ей четкие сведения о сделках шефа, а главное, информацию для раздумья о его возможном состоянии. И она всякий раз, исходя желчью, думала, — какие же у Голубевых деньжищи! А она, Мария? Сколько ж еще она будет вынуждена корпеть в секретарях над этими проклятыми бумагами?

И вот однажды, после очередной удачной сделки, когда все в офисе в предвкушении весомой денежной премии, пребывали в приподнятом настроении, она, как всегда, муссируя, сколько еще перепадет после этого Серафиме, загрустила. Проходящий мимо Бураков Олег Викторович, взглянув на нее, заметил.

— Машенька, ты чем-то расстроена?

Маша знала, что симпатизировала ему с самого первого дня появления в фирме. Он чаще остальных уделял ей знаки внимания, и, надо сказать, что ей это даже льстило. Выглядел Бураков для мужчины своего возраста очень прилично. — Высокий, подтянутый брюнет с карими глубоко посаженными глазами, прямым носом, тонким, выразительным ртом и с едва пробивающейся сединой на висках. К тому же, энергичный, собранный, обожающий компании, умеющий удачно пошутить, вовремя ввернуть соответствующий случаю анекдот или налету придумать какую-нибудь сногсшибательную историю. Маша даже подумывала временами, что возжелай она завести себе богатого любовника, Олег Викторович вполне мог бы претендовать на это место. Но, увы! Он был не таким крутым, по понятиям Маши, и потому она хоть и не без удовольствия, но все же снисходительно принимала его знаки внимания. А через некоторое время… а через некоторое время, вовсе на это не рассчитывая, она стала-таки его любовницей.

Все началось именно с этого дня, когда он поинтересовался, чем же она расстроена.

— Да не расстроена я вовсе, Олег Викторович! — Ответила ему Маша и вяло улыбнулась.

— Расстроена, расстроена, можешь не сопротивляться, в этом нет никакой нужды. Я сам все прекрасно вижу!

И тут он неожиданно предложил.

— А хочешь сходить на концерт в театр эстрады? У меня есть приглашение. Заместитель администратора в "Эстраде" родственник моей жены, и он отцепил мне контрамарочку.

— Правда?

— Правда! Ну, как, пойдешь?

— А какой концерт?

— Маш, что за вопрос? Сборный, — Пугачева, Леонтьев, Меладзе, Долина, ну и всякие молодые, естественно. Думаю, ты их знаешь лучше меня.

— Вы ошибаетесь. Я совсем не увлекаюсь молодой российской эстрадой по причине того, что ее у нас нет! Ну, в смысле нет настоящей! Наша эстрада, Олег Викторович, как поддельная водка, в которой не выдержана ни одна рецептура!