Последняя женщина - Михаил Сергеев

Моих родственников и близких, которые так дороги моему сердцу, там нет. Разве бы я обрадовалась, если бы ко мне из времен Ивана Грозного прилетел мой прапрапрадедушка, пусть и в молодом возрасте? Мы бы, наверное, с удивлением разглядывали друг друга, и только.

Ну и задача! Лера была в некоторой растерянности.

"А вдруг еще хуже: я там ничего не увижу? Может, к тому времени человечество погибнет от какой-нибудь катастрофы". Она вспомнила, что уже думала об этом. Ведь раз в сто лет мимо Земли проносится гигантский метеорит. "Какой ужас! Нет, я боюсь заглядывать так далеко, да и ни к чему. Нужно попробовать поближе: что ждет моего ребенка или внуков? В конце концов, это мне действительно небезразлично. С другой стороны, — размышляла она дальше, — что я ни делала здесь, каждый раз прикасалась к трагедии. Может быть, и там меня ждет то же самое. А может, нечто еще более ужасное?" При мысли об этом внутри у нее похолодело.

"Все равно нужно что-то решать, — подумала она, но решение почему-то не приходило. — Да ты просто боишься. Да, боюсь. Ну и что? Пусть так. Простой человеческий страх — не самое плохое чувство. Но после всего пережитого новый ужас — слишком высокая плата.

Кто знает, что ожидает меня там и выдержу ли я это?"

И вдруг поразительная догадка мелькнула у нее в голове: "Если бы такая возможность представилась людям там, на земле, они рассуждали бы точно так же, большинство побоялось бы воспользоваться ею. Вот почему большинство людей отказываются от гаданий, даже если им предлагают".

А если это не гадание, а серьезное предложение? Сложно представить причины, по которым человек решился бы заглянуть в свое будущее: а вдруг оно трагично? Как жить с этим знанием дальше? По большому счету, если узнать свое будущее, теряется смысл жизни. Если ты узнала, как все будет, зачем напрягаться и ставить перед собой цели? Ведь все пред- определено и уже известно.

Вот почему человеку не дано такой возможности. А все эти гадалки и астрологи — выманивание денег. К такому выводу она пришла еще там. Лера даже зауважала себя. Ведь это понимали не все. Те, кто ходил узнавать свое будущее, попадались еще раз на удочку. Им говорили: "Мы сказали вам, что вас ждет, и это вас не обрадовало. Но вы можете его изменить. А поможем вам — мы. Конечно, за деньги. За ваши деньги". Эта нехитрая формула работала безотказно тысячи лет.

И все-таки она допускала, что нормальный человек может решиться узнать будущее при каких-то исключительных, критических обстоятельствах. У нее таких обстоятельств не было.

"Пожалуй, я подожду", — подумала Лера.

Непроизвольно возникшая пауза в этот раз была нарушена с некоторой особой, как ей показалось, деликатностью:

— Но ведь ты каждый раз вмешивалась и спасала ситуацию, — в оттенках голоса ей послышалась просьба, — и даже однажды изменила обстоятельства и ход событий. И потом, тебе ведь не предстоит мучиться оттого, что ты узнаешь, как было бы на земле. У тебя ничего не может измениться без твоего желания. Согласись, это принципиальное отличие.

— А разве там, в будущем, я смогу сделать то же самое?

— Я не вправе сказать тебе сейчас. Это нарушило бы чистоту выбора.

Лера задумалась. "Если там все в порядке, то и менять ничего не надо. А если плохо, то, останься я здесь, ничего не изменится. А вдруг все-таки там у меня появится возможность что-то изменить? И потом, в прошлый раз она всего лишь не поехала во Францию.

И медленно, все еще сомневаясь, она четыре раза прикоснулась к браслету. На ее запястье засияли цифры 2081.

Это была даже не высота птичьего полета. Определить, где она находилась, было невозможно. Темные изогнутые линии то и дело проступали сквозь смрад и копоть, висевшие над землей. Смутно догадываясь, что это очертания континентов, Лера почему-то мысленно сравнивала увиденное с теми чарующими фотографиями, сделанными из космоса, которые она так часто видела на страницах познавательных журналов.

Лазурная гладь океанов, спирали зарождающихся циклонов, зелень девственных лесов — все то, что завораживало ее прежде, не существовало. Сквозь редкие окна в страшном мраке она могла разглядеть реки: они были красными.

"Боже, что это? Что произошло? Ведь прошло не две и не три тысячи лет! Неужели Земля все-таки столкнулась с каким-то астероидом? — первое, что пришло ей на ум. — Или с чем-то, еще более ужасным? Или это последствия каких-то иных катаклизмов?" — Мысль работала лихорадочно.

— Да, столкнулась, — услышала она. — Столкнулась со злой волей человека. И все, что ты видишь, порождено тоже им. На земле идет великая война за воду.

— За воду? Почему?

Лера никогда не сталкивалась с этой проблемой, и то, что она услышала, звучало дико.

— Но ведь совсем недавно воду было некуда девать! Я вообще не задумывалась над этим! Да и потом, я видела передачу о Байкале — только в нем одном огромная часть мировых запасов пресной воды. Я даже помню: в нем четыре Балтийских моря! Этого хватило бы всем людям планеты!

— Нет, не хватило. Даже когда ты была еще там, сотни миллионов людей испытывали нехватку воды, а миллионы ежегодно умирали от недостатка продуктов, которые не могли вырастить из-за отсутствия воды для орошения. Уже при тебе река Хуанхэ в Китае девять месяцев в году не впадала в Желтое море. Ее разбирали на поля. К середине века число гибнущих от жажды исчислялось сотнями миллионов. Вся вода уходила на орошение. Стакан воды стал дороже золота.

— Но почему человечество не решило этой проблемы? Ведь у нас так много ученых!

— Оно не дождалось каких-нибудь тридцати лет.

— Тридцать лет имели значение?

— Да. Через тридцать лет был бы найден способ синтеза не только воды, но и пищи.

— Что же им помешало?

— Нетерпимость. Им было не до науки. Уже десять лет как шла великая война за ресурсы.

— За какие ресурсы?

— Нефть и газ.

Все началось с "Декларации независимости совести", которую опубликовал в своем труде профессор Калифорнийского университета Джо Барроу. "Сумасшедший Джо" — так его после стали называть коллеги.

— Я знаю про "Декларацию независимости", с нее начиналась Америка.

— То была независимость от порабощения, а это — независимость от необходимости помогать другому. "Если двоим не хватает пищи, отбери ее у слабого. Если двоим не выжить, убей второго. Если воды не хватает на двоих, пусть один умрет".

В какой-то момент перед цивилизованной половиной человечества встал выбор: слиться в единое целое или дать умереть другой половине, продолжив свое благополучное существование.

Мир нуждался в какой-то точке зрения на то, что происходило, в новой идее жизни на земле. И она появилась.

— Бред какой-то.

— Так и думали многие. Но не все. На земле родился человек, которому идея не просто была по душе. Он хотел разделить пополам все человечество. Ему это удалось. Половина пошла за ним.

Гигантская воронка диаметром в тысячи километров зияла прямо под ней, нарушая естественную границу между Европой и Азией. "Здесь были Уральские горы, — мелькнуло в голове. — Переместив с ужасом взгляд ниже и вправо, она увидела вершины Тибета, покрытые вечным снегом. Они были кровавого цвета. Вся территория Северной Америки потеряла четкие очертания и напоминала гигантское коричневое озеро с низвергающимися из него дельтами тысяч желтых рек.

— Это результат цунами. Десять гигантских цунами смыли все живое с равнинной поверхности материка. Хватило всего десяти водородных бомб, взорванных на дне океана, недалеко от берега.

— А как же ракеты?

— Они никому не понадобились. Все было кончено в первые четырнадцать минут.

Она снова посмотрела вниз. Мощные тектонические сдвиги земной коры породили гигантские трещины на огромных территориях. Аляска, отколовшись от материка и перекрыв пролив между двумя континентами, сместилась на широту Японии. И теперь когда-то вечная мерзлота, тая, необозримыми болотистыми потоками стекала в океан. В разломы на его дне провалились целые континенты.

Уровень воды на планете, резко поднявшись, оставил от цветущих еще вчера просторов болота с торчащими тут и там зубцами гор. Магнитные полюса сместились. Миллиарды птиц и рыб, потеряв вековечные ориентиры, метались в поисках пристанища и, не находя его, медленно погибали. Огромная масса метана, который выделяла гигантская трупная масса их сородичей, отравляя то, что раньше называлось фауной, и насыщая атмосферу, окрашивала ее в зловещий оранжевый цвет. И только гигантский купол Антарктиды, безмолвно возвышаясь своими обледенелыми хребтами, оставался нетронутым в этом чудовищном торжестве зла.

— Какой ужас! — прошептала она. И, подчиняясь непроизвольно возникшему чувству узнать все, вскрикнула:

— А где же Европа? Я не могу найти Европу.