Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Я предоставила алькальду заняться этими хлопотами, и благодаря его рвению на другой день мы пустились в путь. Переночевали в Вильяверде и вот прибыли сюда. Завтра приедем в Вильяреаль, где застанем вице-короля, как всегда, полного уважения и почтительности. А что я скажу ему, несчастная? Что скажет он сам, видя слезы бедной девушки? Я решила не оставлять моего сына дома – из боязни возбудить подозренья алькальда и приходского священника и, кроме того, не в силах противостоять горячим просьбам его самого ехать с нами. Переодела его погонщиком – и одному только богу известно, что из всего этого получится. Трепещу и в то же время желаю, чтобы все вышло наружу. Во всяком случае, мне необходимо видеть вице-короля, необходимо узнать, что он решил относительно наследства Эльвиры. Если моя племянница недостойна быть его женой, я хочу, чтобы ей удалось пробудить в нем участие и добиться его покровительства. Но с каким лицом я, в моем возрасте, осмелюсь оправдываться перед ним в своей оплошности? Право, не будь я христианкой, я предпочла бы смерть той минуте, которая меня ожидает.

На этом почтенная Мария де Торрес кончила свое повествование и, одолеваемая страданием, залилась слезами. Тетя моя вынула платок и заплакала; я тоже заплакал. Эльвира так рыдала, что пришлось ее раздеть и отнести в постель. Кончилось тем, что все мы пошли спать.

Я сразу заснул. Как только стало светать, я почувствовал, что меня тянут за руку. Я проснулся и хотел было закричать.

– Тихо, не подымай шума, – поспешно сказал мне кто-то. – Я Лонсето. Мы с Эльвирой нашли средство, которое хоть на несколько дней избавит нас от неприятностей. Вот платье моей двоюродной сестры, надень его, а свою одежду отдай ей. Моя мать – такая добрая, что простит нам. Что же касается погонщиков и слуг, сопровождающих нас от Вильяки, то они не смогут нас выдать, так как они вернулись домой: вице-король вместо них прислал новых. Служанка Эльвиры посвящена в наш замысел, так что переодевайся как можно скорей и ложись в постель Эльвиры, а она ляжет в твою.

Не находя, что возразить против затеи Лонсето, я стал переодеваться со всей возможной поспешностью. Мне было тогда двенадцать лет, я был довольно высок для своего возраста, и платье четырнадцатилетней кастильянки оказалось мне как раз впору. Тем более что в Кастилии женщины не такие высокие, как андалузки.

Надевши платье, я пошел, лег в постель Эльвиры и вскоре услышал, как ее тете сообщили, что дворецкий вице-короля ждет ее в кухне, которая служила общей комнатой. Тотчас позвали Эльвиру, я встал и пошел вместо нее. Тетка ее, воздев руки к небу, упала в кресло; но дворецкий, совершенно не видя этого, встал на одно колено, уверил меня в глубоком уважении своего господина и вручил мне шкатулку с драгоценностями. Я принял ее с большой благодарностью и велел ему встать. Тогда вошли придворные и свитские вице-короля, стали приветствовать меня, троекратно восклицая:

– Viva la nuestra vireyna! note 25 На эти крики вбежала моя тетка вместе с Эльвирой, одетой мальчиком; уже на пороге она сделала Марии де Торрес знаки, говорившие о том, что ничего не поделаешь, надо покориться естественному развитию событий.

Дворецкий спросил меня, кто эта дама. Я ответил, что это моя мадридская знакомая, направляющаяся в Бургос, чтобы устроить своего племянника в коллегию театинцев. Тогда дворецкий попросил ее соблаговолить занять носилки вице-короля. Моя тетка пожелала отдельные носилки для племянника, который, как она сказала, очень слаб и измучен долгой дорогой. Дворецкий сделал соответствующие распоряжения, после чего подал мне руку в белой перчатке и подсадил меня в носилки. Я открыл процессию, и вслед за мной весь караван тронулся с места.

Так неожиданно я стал будущей вице-королевой; в руках у меня был ларец с бриллиантами, а мои золоченые носилки несли два белых мула, по бокам которых галопировали двое конюших. В этом необычном для юноши моего возраста положении я впервые задумался над браком – особого вида союзом, природы которого я еще хорошенько не понимал. Я был, однако, уверен, что вице-король не женится на мне, и мне не оставалось ничего другого, как продлить его заблужденье и дать моему другу Лонсето время придумать средство, которое раз навсегда вывело бы его из затруднения. Я считал, что оказать услугу приятелю при всех условиях – благородный поступок.

Одним словом, я решил по возможности изображать из себя молодую девушку и, чтоб втянуться в это, сел поглубже в носилки и стал улыбаться, опуская глаза и строя разные женские ужимки. Вспомнил и о том, что нельзя при ходьбе слишком широко шагать и вообще делать чересчур резкие движения.

Пока я обо всем этом размышлял, вдруг густое облако пыли возвестило о приближении вице-короля. Дворецкий пригласил меня выйти из носилок и опереться на его руку. Вице-король спрыгнул с коня, встал на одно колено и промолвил:

– Благоволи, сеньора, принять признанье в любви, которая возникла одновременно с твоим рожденьем и кончится с моей смертью.

Потом поцеловал мне руку и, не дожидаясь ответа, посадил меня в носилки, а сам опять сел на коня, и мы двинулись дальше.

Пока он, не обращая на меня особенного внимания, скакал возле моей дверцы, у меня было время как следует его рассмотреть. Это был уже не тот юноша, которого Мария де Торрес находила таким прекрасным, когда он убивал быка или возвращался с плугом в Вильяку. Вице-король еще мог считаться красивым мужчиной, но лицо его, обожженное тропическим солнцем, было скорей черное, чем белое.

Нависшие брови придавали ему такое страшное выражение, что даже когда он хотел его смягчить, в чертах помимо воли сохранялось что-то угрожающее. В разговорах с мужчинами его голос гремел, с женщинами становился таким пискливым, что я не мог удержаться от смеха. Когда он обращался к своим приближенным, казалось, что он подает команду целому войску, а со мной говорил так, словно ждал от меня приказа кинуться в битву.

Чем дольше я наблюдал вице-короля, тем сильней становилась моя тревога. Я предвидел, что как только он обнаружит мой пол, так сейчас же прикажет высечь меня без милосердия, и боялся этой минуты как огня. Мне не надо было притворяться робким, так как я от страха не смел ни на мгновенье поднять глаза.

Приехали в Вальядолид. Дворецкий подал мне руку и проводил меня в предназначенные мне покои. Обе тетки пошли за мной; Эльвира тоже хотела войти, но ее прогнали, как уличного мальчишку. Что же касается Лонсето, то он отправился вместе со слугами на конюшню.

Оставшись наедине с тетками, я упал им в ноги, умоляя не выдать меня как-нибудь и объясняя, какие суровые кары может навлечь на меня их болтливость. Мысль о том, что меня могут выпороть, привела мою тетку в отчаянье, и она присоединила свои просьбы к моим, но во всех этих настояниях не было никакой нужды. Мария де Торрес, испуганная не меньше меня, только о том и думала, как бы предотвратить последствия содеянного.

Позвали к обеду. Вице-король ждал меня у входа в столовую, проводил на место и, сев по правую руку от меня, сказал:

– Сеньорита, до сих пор инкогнито мое лишь прикрывает мой вице-королевский сан, а не отменяет его. Прости, что я осмеливаюсь сесть справа от тебя; но точно так же поступает и милостивый монарх, которого я имею честь представлять, по отношению к светлейшей королеве.

Потом дворецкий рассадил всех остальных по их значению, оставив первое" место для сеньоры де Торрес.

Долго все ели в молчании, пока вице-король не прервал его, обратившись к сеньоре де Торрес с такими словами:

– С огорченьем вижу, что в письме, которое сеньора прислала мне в Америку, она выразила сомненье в моей готовности исполнить обещанья, данные тебе около тринадцати лет тому назад.

– В самом деле, сиятельный сеньор, – ответила тетка Эльвиры, – если б я надеялась на столь верное исполнение обещаний, то постаралась бы, чтоб моя племянница стала более достойной вашего высочества…

– Сразу видно, – заметил вице-король, – что сеньора из Европы: в Новом Свете всем прекрасно известно, что я не люблю шуток.

После этого разговор замер, никто не поднимал голоса. По окончании обеда вице-король проводил меня до моих покоев. Обе тетки пошли узнать, что с Эльвирой, которой накрыли за столом дворецкого, я же остался с ее служанкой, которая с тех пор состояла при мне. Она знала, что я – мужчина, но прислуживала мне усердно, хотя тоже безумно боялась короля. Мы вдвоем придавали друг другу бодрости, и у нас бывали веселые минуты.

Вскоре тетки вернулись, и так как вице-король уведомил, что целый день не увидит меня, то привели тайком Эльвиру и Лонсето. Тут веселье стало общим, мы смеялись от всего сердца, – так что даже тетки, радуясь минуте роздыха, вынуждены были разделить нашу радость.

Уже поздно вечером мы услышали звон гитары и увидели вице-короля, окутанного плащом и прячущегося за соседним домом. В голосе его, хоть и не юношеском, все же было очарование, а в отношении искусства он сделал большие успехи, говорившие о том, что и в Америке вице-король не забросил занятий музыкой.