Хроника Горбатого - София Валентиновна Синицкая

«Финны страдают от голода, у наших воинов в окопах животы сводит, а я буду рюсся кормить, как бы не так», – рассуждал про себя Тролле.

– Дядя, что будет с теми, кто в лагере?

– Сейчас они должны быть под надзором. Ждём пока. Вот захватят Ленинград и скажут, что дальше с ними делать, куда перемещать. На наших землях точно оставлять не будут. Карелия должна быть свободной.

– У тебя странные представления о свободе.

– Свобода в том, что ты идёшь к своей цели, что желаешь – то и завоёвываешь.

– Нет, свобода в умении сковать свои низменные устремления, в способности укротить внутреннего зверя и выписать слабым прибавку к пайку.

– Выпишу, Аннушка. Для тех, кто эффективно валит лес для Великой Финляндии, обязательно выпишу. А ты занимайся воспитанием наших детей, у тебя хорошо получается.

Весной 1944 года Йозеф написал Анне, что многих солдат отправили на посевную, «потому что жрать в Суоми скоро будет нечего», а его оставили загорать в окопе и осваивать «бронетанковый кулак». «Навестил меня твой дядюшка, выглядит неважно. Хочет съездить в Райволу. Никого он там, конечно, не найдёт. Очень переживает из-за Лийсы. Говорит, отняли его бедное богатство[72]. Представь себе, читал Достоевского! По-шведски. Я спросил – с каких это пор он читает рюсся. Ответил, что всегда увлекался русской литературой. Чудак. Опять сам с собой разговаривает. Когда включает самоконтроль – молчит, лишь губами шевелит, а как задумается, то сразу начинает спорить на повышенных тонах. Нельзя сказать, что разными голосами, но чувствуется пара-тройка собеседников в голове. Арви, конечно, очень несчастен. Ему надо жить с вами, с семьёй. Да и всем нам пора соединиться. Иногда кажется, что это военное затишье выматывает больше, чем кровопролитный бой. Скорей бы финал. Скорей бы тебя обнять».

* * *

Странная история приключилась с офицером Тролле. Во-первых, Суоми перестала выходить на связь. Целый год попрекала его детьми, которых он якобы обижает в лагере, и вдруг исчезла. Во-вторых, испарился чемодан, который он хранил в своей комнате под панцирной кроватью. С чемоданом пропало его главное сокровище – отцовские наброски обнажённой Босовой, «Суоми». У Арви была многолетняя привычка каждый вечер желать красавице спокойной ночи. Он не думал, что изменяет своей бедной Лийсе – тело на бумаге было символом и собирательным образом всего прекрасного: родной страны, покойной матушки, вечной женственности с её розовой задницей, оно принадлежало сразу всем дамам, с которыми ему доводилось встречаться, о которых сохранились яркие воспоминания.

Обычно Тролле падал на кровать, привычным движением вытаскивал чемодан, откидывал крышку и доставал пожелтевшие, залитые вином и пивом, заляпанные спермой рисунки. И вдруг рука повисла в воздухе. Чемодана не было. Была паутина, пара сушек и пустых бутылок, высохший трупик мышонка, а Суоми словно испарилась. Она, конечно, была уже старая, грязная и малопривлекательная, но Арви к ней привык и оплакивал потерю.

Завели дело о краже офицерского чемодана, тщательно искали – никаких следов! Будто бы его и не было – большого, кожаного, коричневого, обитого металлом по углам.

Арви взял отпуск и поехал в Райволу – искать то ли Лийсу, то ли Суоми, то ли покойную матушку. При этом он внутренне спорил с Анной и убеждал её, что из маленьких рюсся, как правило, получаются большие, а это – беда.

Стучали колёса, деревья неслись в хороводе. Станция Каннельярви. Арви вспомнил, как выполнял приказ начальства по уничтожению церквей в Уусикиркко – и тут же сердце забилось, словно пересидел в сауне. В списке объектов, подлежащих уничтожению, был среди прочего дом кукольных дел мастера. На подоконниках сидели фарфоровые красавицы – не думая о смерти, пялились на улицу и приближающегося господина офицера с канистрой горючего. Внутри – ни души: кукольника со всей его семьёй срочно эвакуировали. Возле верстака стояли коробки, Арви заглянул туда и ужаснулся – в одной руки, в другой четвертованные туловища, в третьей головы с выбитыми глазами.

Арви отгонял от себя гротескные видения, настраиваясь на встречу с невестой.

В Верхней Райволе увидел свою Лийсу возле хлева, заплакал, побежал, прижал к груди и – напугал. Оказалось, это другая финская девушка. В загончике хрюкал чужой Пекка, не такой весёлый и доброжелательный, как тот, что спас племянника от смерти. Крестьянин, видимо отец девушки, дал господину офицеру бутылку водки и кусок сала.

Вечером в пустом вагоне Арви ехал в сторону Виипури, прикладывался к бутылке. Никого не было, лишь изредка проходила охрана, спрашивали документы и отдавали честь.

Арви дремал, съёжившись в широкой тяжёлой шинели. Жёсткий воротник тёр шею. Тролле снилось, что его вешают. Не так давно он присутствовал на казни карельских партизан и всё удивлялся – почему они сопротивляются финнам, почему не хотят освобождаться? И это были не фальшивые карелы, а самые настоящие. Один мужик перед смертью что-то сказал Арви по-карельски с вкраплением сакральных русских слов. Спокойно говорил, внушительно. Арви спросил у людей, что партизан говорит, но все молчали – видимо, боялись повторить.

Тролле проснулся от толчка. Поезд двигался медленно, рывками. Под сидением напротив лежал чемодан, похожий на тот, что исчез, но определённо не он. В вагоне никого не было. Сначала Тролле подумал, что там мины и, если тронуть, всё взлетит на воздух. Или же бельё и книги? Хозяин вышел ненадолго, скоро вернётся?

Проще всего было оставить в покое этот чемодан, не думать о нём, перейти в другой вагон. Или сообщить охране. Главное, никакой самодеятельности! Если сочтут нужным, позовут сапёра со специально обученным четвероногим Урхо или Рильо. Действительно, вдруг это диверсия? Надо быть начеку. Повсюду рыскают шпионы и вредители. Подпольщики. Партизаны.

Арви не мог оторвать взгляд от чемодана. Он его словно притягивал. Тролле крепился и вдруг, сорвавшись с места, кинулся к чемодану, схватил за ручку и потянул. Сердце ухнуло в ноги и подскочило в голову. Взрыва не последовало. Чемодан оказался не заперт. Арви откинул крышку, ожидая увидеть взрывное устройство. Что-то было замотано в толстую простыню. «Тикает! Нет, это мои часы». Арви развернул ткань. В чемодане лежали мумифицированные останки седовласой старухи. «Вот ваша вечная женственность, Тролле!» – взвизгнула в левом виске возникшая откуда ни возьмись Суоми.

На ближайшей остановке Арви вышел с чемоданом, уверенным шагом прошёл перрон, спустился по старой щербатой лестнице на привокзальную площадь, где ждал кого-то одинокий автомобиль. По тропинке Арви углубился в лес. Накрапывал дождик. Деревья замерли в сумерках молочной майской ночи. Офицер