Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления - Александр Григорьевич Звягинцев

class="p1">Эти слова принадлежат тому самому Генриху Мюллеру, шефу гестапо. Буквально Мюллер выразился так: «Вы хотите мне доказать, что из-за этого мальчишки произошли такие утечки информации, из-за него мы потеряли столько солдат фюрера?»

Он присутствовал не на одном допросе Гуревича и никак не мог поверить, что перед ним тот самый человек, который стал одним из самых опасных «врагов рейха». Выглядел тогда Гуревич действительно мальчишкой — невысокий, худощавый, с копной темных волос, подвижный, общительный…

В годы нашего знакомства он, конечно, выглядел уже иначе. Мы много говорили о том, какими качествами должен обладать человек, чтобы вести жизнь нелегального разведчика, работающего под чужим именем, в чужой стране. Может быть, особым талантом? Природной предрасположенностью? Согласитесь, мало кому по силам так «ввинтиться» в западное общество, как это удалось сделать Гуревичу. Что же помогло ему?

Да, в доме его отца, харьковского фармацевта, до революции была явочная квартира болыпевиков-подполыциков, но сам он тогда был столь мал, что вряд ли понимал что-то в конспирации. В 1924 году семья Гуревичей переехала в Ленинград, и он учился в одной из лучших питерских школ. Любимыми предметами были литература, обществоведение и особенно — немецкий язык. И вот тогда уже проявился его неугомонный характер, умение осваиваться в новых обстоятельствах. Гуревич стал председателем школьного совета «Осоавиахима», премьером школьного драмкружка, «ворошиловским стрелком» и отличником ГТО… Особо стоит отметить увлечение театром — умение «лицедействовать», представлять, входить в роль очень пригодились ему потом.

А школу Гуревич бросил, когда ему не было еще и 16 лет, — ушел на завод, учеником разметчика по металлу. Став настоящим пролетарием, входил в группу ПВО своего района. В 1934 году был допущен к секретной работе — составлению мобилизационного плана района. Возраст совсем не смущал Гуревича, — он к тому времени не один год занимался подготовкой отрядов противовоздушной обороны, был спецработником. Да и времена были такие — «молодым везде у нас дорога…»

Затем — был институт железнодорожного транспорта и, в общем-то по случаю — уговорил приятель — институт «Интуриста», готовивший «специалистов для работы с иностранцами»… Что уже, согласитесь, ближе к нашей теме. В институте он изучал французский язык. Когда началась гражданская война в Испании, организовал группу по изучению испанского языка и стал проситься туда переводчиком-добровольцем. Потом был вызов в гостиницу «Европейская», где люди в штатском отбирали людей для отправки в Испанию.

Уже в Испании старший советник при штабе Испанской Республики Григорий Штерн спросил: «Хочешь быть не только переводчиком?» Гуревич, комсомольская душа, естественно, согласился, и его оформили лейтенантом республиканского испанского флота и дали имя — Антонио Гонсалес. Он стал адьютантом-переводчиком подводной лодки. Участвовал в прорыве испанской подлодки из Франции через Гибралтар в Испанию — в Картахену.

Это были, безусловно, уже первые шаги на пути к разведчику-нелегалу. Но был тогда и еще один момент, который как бы стал предвестником грядущих тяжких испытаний. Гуревич был представлен к награждению боевым орденом, с чем его уже в Москве поздравили. Но орден он так и не получил — в связи с победой Франко награждение просто отменили…

Конечно, «испанский поход» Гуревича не мог не привлечь внимания разведки — уж слишком много подходящих для этого качеств проявил он.

«В ГРУ мне предложили работать в разведке, — вспоминал Гуревич. — Сказали: „Будем вас готовить для работы за границей — станете шифровальщиком и радистом“. Поучившись в подмосковной школе, получил первое задание. Мне предстояла работа за границей. По легенде я был „сын богатых уругвайских родителей“. Как ведет себя такой молодой человек, я мог лишь догадываться. Действовал почти „на ощупь“, помогало давнее увлечение актерством. „Родную страну Уругвай“ изучал по картам, справочникам, энциклопедиям… У меня был план Монтевидео!.. Тогда многие советские агенты вынуждены были узнавать о политическом устройстве, промышленности и достопримечательностях своих „родных“ государств исключительно из литературы. Иногда — только по энциклопедическому словарю… А что вы хотите?!.. Случалось, документы нам выдавали с орфографическими ошибками! Были и серьезные проколы в наших „легендах“, информация о явочных местах, надежных гостиницах и „дружественных“ фирмах нередко оказывалась устаревшей… Не прорабатывались и модели нашего поведения на случай провала, пути отхода и бегства… Весь расчет на интуицию.

Помню, в роли „сына богатых родителей из Уругвая“ добрался я до Брюсселя. Сел в такси, назвал адрес гостиницы, где мне, в соответствии с заданием Центра, предстояло разместиться.

Шофер был ошарашен: оказывается, уже несколько лет там был… публичный дом! А когда утром меня разбудил консьерж, я по-русски спросил: „Кто там?“ Вот таким он был поначалу, уругваец Винсент Сиерра…»

И надо сказать, таких случаев с Гуревичем в самом начале его нелегальной жизни — рассказывал мне Анатолий Маркович — было немало. Например, при первой его «засылке» за рубеж ему назначили встречу со связником в хорошем отеле утром. Он пришел и увидел накрытые столы со множеством блюд. Не понимая, что происходит — если свадьба или юбилей, то почему с утра? — устроился за столиком с газетой в руках, по которой его должен был узнать связник. Ждал, когда к нему подойдет официант и начнет обслуживать. Сидел долго, глядя, как другие едят, накладывая себе еды, кто сколько хочет… Самому ему сделать это и в голову не пришло — денег было в обрез, вдруг не хватит… О том, что такое «шведский стол», он тогда просто понятия не имел, и этому его в Москве не учили. Ушел, когда на него стали коситься. А связник просто не решился подойти к подозрительному человеку. В другой раз ему приказали поселиться в отеле и ждать гостя. Но так как отель будет дорогой, надо выглядеть, как преуспевающий коммерсант, приобрести соответствующие чемоданы. Вализы он себе купил роскошные, под стать новой шляпе, а когда явился по адресу, обнаружил, что это весьма сомнительного свойства ночлежка, если не притон. Так и стоял, застыв посреди заведения с вализами и в шляпе, а местная публика рассматривала его, как клоуна.

В Брюсселе Гуревич активно внедрялся в новую жизнь — помогали молодость, активный характер, общительность. И как уже отмечалось, пошел учиться в «Селект скул» — привилегированную школу для богатой молодежи, ходил на вечеринки, вращался в элитарной студенческой среде, заводил новые знакомства, быстро становился «своим человеком», ходил в школу бальных танцев… Постигал таинства светской жизни. Однажды, получив приглашение на великосветский прием, явился туда в бабочке, взятой напрокат. И долго не мог понять, почему официанты обходят его стороной. Потом догадался — на них были точно такие же бабочки и они просто принимали его за своего…