Мерзкий старикашка - Алексей Герасимов

— Но ведь сейчас его законным опекуном являетесь вы… брат Прашнартра? — обратился ко мне Хурам. — Что вы скажете по предъявленным обвинениям?

— Лично у меня тут сомнений нет, князь-наместник. Смотритель корреры знал о том, насколько опасен бык Черныш, и обоснованно рассчитывал на гибель Тумила, преследуя этим разом две цели: повысить сбор за просмотр представления, и окончательно посрамить архипастыря Тампуранка, коий давно уже добивается проведения торжественной службы перед началом танца с быками, — я вздохнул. — Но верно и иное. Тумил из Старой Башни знал, что последним выставляют самого матерого зверя, и рисковал своей жизнью на танцовище совершенно добровольно. С учетом всего этого, единственное обвинение, которое не составит труда доказать в отношении смотрителя и бывшего главы гильдии, это обвинение в преступном небрежении жизнью танцующего, которого они не уведомили о полной мере опасности, что могло повлечь, но не повлекло, гибель юноши. Не знаю, как закон предписывает поступать в этом случае с гражданскими, а среди воинов положено допустившего такой проступок командира отстранять от чина, с лишением права занимать командирские должности в течение трех лет.

— Смотритель корреры — должность выборная, — князь покосился на приободренного моей речью обвиняемого. — Отстранить его не в моей власти. Городской совет гильдий, конечно, прислушивается к моим рекомендациям…

— Тогда, возможно, я предложу выход, который не только позволит обойтись без обращения в совет, но и даст всем участникам конфликта сохранить в данной ситуации лицо.

— Воистину, ваша мудрость безмерна, если так, — отозвался Хурам. — Я такого выхода не вижу.

— Все очень просто. Смотритель корреры уйдет в отставку сам. Добровольно, — тот поглядел на меня слегка удивленно, и изогнул бровь, мол, «и с чего бы это?» — Ведь именно этого, как я понимаю, так желает гильдия танцоров, и не так много времени пройдет, как она этого добьется. Но зачем эти трудности всем вам? Объявлено будет, что уходит он не оттого, что кто-то там чего-то желает, а потому, что уже организовал лучший из своих боев, какой не сможет повторить никогда, и отправляется в отставку достигнув зенита славы. Разве в таком заявлении будет хоть слово неправды, господа?

После недолгих препирательств порешили на том, хотя негромкие советы «не доводить до греха и валить обоим из города» из толпы танцующих доносились довольно явственно. Думаю, развенчанные начальники прислушаются к этим добрым и, что самое главное, искренним пожеланиям.

На выходе из зала меня перехватил новый гильдейский голова.

— Ты того, брат… — он помялся. — Сильно за послушника-то не серчай. Наши охламоны от радости с угощением не рассчитали, да и из горожан едва не каждый с таким молодцом выпить порывался. Совсем худо ему, да?

— Оклемается, — хмыкнул я. — Дело молодое. Я в его годы, помнится, не реже чем раз в месяц пить зарекался.

— Хорошо, когда наставник с пониманием-то, — ухмыльнулся голова. — Мы вот тут с ребятами обсудили… У нас есть такой знак, мы его наилучшему танцору на год вручаем…

Он вытащил из-под шервани нечто вроде золотого горжета, с вычеканенной бычьей головой на фоне шести перекрещенных спатычей и надписью «Первый на танцовище».

— Вот. Это, в общем, Тумилу отдай. Насовсем, в знак нашего признания его мастерства. Мы себе новый закажем.

— Передать-то я, конечно, могу. Но лучше если ты сделаешь это сам — мы все равно никуда до завтра не сдвинемся. И он после вчерашнего, и мне от давешних переживаний неможется… Ты приходи к вечеру, он как раз уже не будет чувствовать себя как старая половая тряпка. И еще, грамоту ему выправи, что он отныне вашей гильдии почетный член. Мало ли как оно в жизни повернется? Да и приятно ему будет, я уверен.

Действительно — обрадовался. Аж остатки алкогольной интоксикации как рукой сняло.

А на следующий день мы двинулись дальше. Князья, правда, предлагали спуститься по Великой Поо до Лаала, но я прикинул в уме время сплава, добавил еще день или два на поиск должного количества подходящих плавсредств, и решил что выигрыша по времени не будет никакого, и как бы даже не наоборот.

Так и проехали мы через север Предпоолья и юг Хлеборечья, до самого Баратиана, без приключений.

Правда, из-за того что выехали мы с задержкой, да и двигались неспешно, мой радикулит жалеючи, слух о выступлении Тумила в коррере обогнал нас, и чем дальше от Тампуранка, тем все больше и больше он видоизменялся, вплоть до рассказа о чудовищном плотоядном туре, который терроризировал все Запоолье и разогнал дружину князя с Большой Горы. В личности чудо-богатыря, что поразил насланное богами в наказание чудище, молва расходилась, описуя то святого старца, то былинного витязя Серого Медведя, что веками под горой спал, а тут вдруг с чего-то проснулся, но сходилась в одном: благодарные жители Тампуранка прислали к своему избавителю не менее чем двадцать пять девственниц, и он всеми, разом, овладел. А некоторыми — и неоднократно.

Дружинники с Блистательными по этому поводу откровенно зубоскалили, а Тумил смущался, краснел и бормотал что-то вроде: «И вовсе даже не двадцать пять, а три. И не девственницами вовсе. И не разом».

Лексик, князь Баратиани, был одним из немногих, кто держал руку царевны Валиссы. Не потому что рассчитывал на какие-то преференции в случае ее регентства, а оттого что являлся принципиальным идио… Храни его Солнце, князь ставил закон превыше собственной выгоды, я хочу сказать.

Сам он нынче пребывал, разумеется, в Аарте, оставив управление доменом на тещу.

— Не на брата, сына или еще какого родича, а на женщину? — недоверчиво переспросил я, впервые услыхав об этом. — И ее что же, слушаются?

— Вы просто не знаете княгиню Шоку Юльчанскую, ваше высочество, — усмехнулся Арцуд Софенский. — Это не женщина, это кремень! После женитьбы Лексика на ее дочери она поганой метлой вымела из княжества всяческих разгильдяев и прихлебателей, а самого князя держит под таким каблуком, что тот, бедолага, и пикнуть не смеет. Он и на совет-то, мне кажется, сбежал из под ее власти, а теперь всеми силами пытается затянуть дело, чтобы не возвращаться.

— Но нельзя не признать, что княжеством зятя она управляет не только железной рукой, но и весьма благоразумно, — произнес Зулик. — Оглядитесь вокруг. Везде возделанные поля, сады, пастбища, виноградники, а если мы свернем на юг, к Гнилым Зубам, — князь указал на виднеющиеся на горизонте невысокие горные пики, — то увидим многочисленные шахты и железоделательные мастерские, число каковых, за три года после свадьбы Лексика, увеличилось вдвое. А припомните Баратиан каких-то лет пять назад, когда тут заправлял опекун молодого князя. Нищая, разоренная как после войны земля, с забитыми, не смеющими поднять взгляд крестьянами. А сейчас? Красота, ну красота же право слово.