Се, творю - Вячеслав Рыбаков

Журанков только засмеялся.

Раскачиваясь и трясясь на щербатом асфальте, полупустой рейсовый автобус натужно катил поперек пригородной промзоны, похожей на декорацию к блокбастеру о мировой катастрофе. До областного центра оставались считанные километры.

1

– Огромное вам спасибо, уважаемый Константин Михайлович, за что, что нашли время для нас, – приветливый широкоплечий ведущий от избытка радушия даже приобнял Журанкова, мягко направляя его в комнату, внутри которой стоял овальный стол с тремя стульями; над столом, аккуратно напротив предполагаемых лиц тех, кто усядется на стулья во время передачи, свисали микрофоны. Одна из стен была прозрачной, за нею беззвучно суетились операторы. В глухом помещении было душно. Наверное, здесь всегда было душно. – Не тушуйтесь. Хотите кофе, чаю? У нас еще десять минут до эфира.

– Нет, спасибо, – ответил Журанков; он и правда ничего не хотел. И есть, и пить он предпочитал дома, но вдобавок ему и совершенно не хотелось доставлять лишние хлопоты занятым людям.

– Тогда познакомьтесь, это ваш сегодняшний собеседник, – ведущий, глянув в сторону прозрачной стены, загреб воздух ладонью, приглашая; один из оживленно шевелящих губами в неслышном разговоре людей – Журанков поначалу принял его за еще одного оператора – уловил жест, кивнул, что-то договорил собеседнику и неторопливо вышел. Это был молодой, но уже явно знающий себе цену, очень интеллигентный и очень прямо держащийся мужчина в мощной курчавой шевелюре; наверное, подумал Журанков, такая требует тщательного и трудоемкого ухода. Впрочем, только Наташа могла бы сказать наверняка.

– Вениамин, – сказал он, протягивая Журанкову руку.

– Константин, – в ответ протягивая свою, с улыбкой ответил Журанков. – Очень приятно.

Они обменялись рукопожатием.

– Доехали нормально? – спросил ведущий.

– Более чем, – сказал Журанков. – Здесь прекрасные места… Ну, пока не начнется сугубо пригородная зона, конечно. Знаете, в такую погоду меня то и дело тянет выскочить из автобуса и пойти по лугам… У речки особенно. Знаете этот переезд…

– Знаю, конечно, – улыбнулся ведущий. – Только там теперь строят много. Особняки, заборы…

– И туда добрались? – ужаснулся Журанков. – Помню, в позапрошлом году…

– Не знаю, как тут, – сказал Вениамин, – но в Подмосковье не то что за два, но и за год могут любой лес при любой реке превратить в жилье для ветеранов.

– Для ветеранов? – повернулся к нему ведущий, и в голосе его отчетливо прозвучало недоверие. – Серьезно?

– Ну, это так шутят теперь, – пояснил Вениамин с улыбкой. – Ветераны первоначального накопления.

– А! – с облегчением засмеялся ведущий. – Тогда понятно. А то я уж удивился… Ну, хорошо. Время тикает. Вам уже доводилось участвовать в подобных передачах, Константин Михайлович?

– Нет, конечно, – сказал Журанков. И опять виновато улыбнулся. – Я же этот, кабинетный червь.

– Понятно, – сказал ведущий. – Тогда коротенько объясняю. Вот наушники. Когда мы будем уходить на рекламу, вы…

Они заняли места. Отламывались последние секунды. Журанков почувствовал, что язык у него будто вываляли в раскаленном песке, а ладони начали подергиваться и, наоборот, вымокли. Он вытер их о брюки, но они тут же вспотели снова. Наушники прямо у него в черепе сыграли бодрую музыкальную заставку, и на стене зажглась красная надпись “On air”. “На воздусях, – пытаясь приободрить себя шуткой, дословно перевел Журанков. – Это, наверное, значит: в эфире”.

– Добрый день, уважаемые радиослушатели, – сказал ведущий. – Снова с вами ваша любимая программа для мыслящих “Свобода выбора”. Сегодня, как всегда, вам предстоит определиться между точками зрения двух наших уважаемых гостей. Мы, конечно, не требуем от вас этого. Но мы надеемся, что вам самим захочется это сделать. В студии сегодня Константин Михайлович Журанков, известный в свое время физик, еще с советских времен работавший в области космической и оборонной науки, и Вениамин Маркович Ласкин, историк, публицист, общественный деятель, преподаватель Академии свободных наук и искусств. Наш физик всю жизнь прожил в Петербурге. Лишь относительно недавно в поисках хоть какой-то работы он обосновался в наукограде, в просторечии громко именуемом “Полдень”, который вырос на живописной окраине одного из наших дальних пригородов. Наш историк всю жизнь прожил и продолжает жить в столице, а здесь у нас выступает с лекциями, благо на дворе лето, и студенты академии, где он преподает, на каникулах. Таким образом, здесь у нас встретились два незаурядных человека, личности которых буквально полярны: технарь и гуманитарий, старый петербургский ученый и представитель динамичной московской элиты, наконец, это просто люди разных поколений. Должно быть очень интересно. Через четверть часа вы сможете присоединиться к нам и задать свои вопросы либо высказать свои мнения по телефону…

Интересно он нас представил, огорченно подумал Журанков. Впрочем, ему виднее, как привлечь слушателей… Наверное, такая полярность действительно может подогреть интерес – вот он ее всячески и подчеркнул… Рейтинги. Ох уж эти рейтинги. Неужели я действительно старый? А какой же! Этот парень старше Вовки на каких-то лет десять, не больше… А столько уже успел. Историк, общественный деятель… Разные поколения, точно.

– Итак, Россия между прошлым и будущим, Россия на перекрестке времен, – сказал ведущий. – Давайте попробуем разобраться с прошлым и заглянуть в будущее. Начнем, – он улыбнулся в сторону Журанкова, – как это принято на ответственных совещаниях, с младших. Старшие потом поправят… Вениамин Маркович, вам слово.

– Будущее, я уверен, прекрасно, – сказал Вениамин с готовностью; чувствовалось, у него огромный опыт выступлений. Ну конечно, снова вспомнил Журанков, он еще и преподаватель. Свободных наук и искусств. Чем, интересно, свободная наука отличается от просто науки? От чего наука может быть свободна? От арифметики? Или уж сразу – от законов природы? А искусство – от морали, например. Это уже на уровне арийской физики… Только скомпрометированное “арийский” заменили на модное “свободный”. Интересно, где такая академия?

Ведущий с удовольствием засмеялся.

– Замечательно в наше время встретить подобный оптимизм, – сказал он. – А что конкретно вы имеете в виду?

– Конкретно я имею в виду следующее. В настоящий момент, я думаю, уже ни у кого нет сомнений в том, что Россия тяжко и неизлечимо больна.