Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов

Люди без различия выполняемой работы смешались в общей массе. Вот под руку с кочегаром Кукушкиным подходит заместитель начальника экспедиции т. Баевский, повязавший на голову какую-то красную косынку. Переваливается грузный и близорукий т. Бобров — он нацеливается на стальные ступеньки-прутья, идущие по отвесной стенке трюма, из которого клубами валит дым. Если он [164] оступится или от удушливого дыма не сможет быстро спуститься вниз, то сорвется, а это в лучшем случае означает перелом ноги или руки.

Чтобы ликвидировать пожар, нужно было разрыть очаги горения и залить их водой; перебросить залитый и потушенный уголь на более свободное место в трюме и дать ему проветриться; проветренный уголь перегрузить в угольную яму через клинкетную дверь.

Первая из этих операций была самой опасной и самой ответственной. Как только лопата или лом обнажали коксующийся, накаленный докрасна уголь, сейчас же поднимался столб пламени с едким, удушливым дымом. Заливать пламя водой было невозможно: выделяющиеся пары и газы заполняли все свободное пространство трюма, обрекая работающих на удушье или во всяком случае делая их неработоспособными. Тогда столб пламени тушили тем же углем, ссыпая его сверху. Покрывая пламя, свеженабросанный уголь прекращал доступ воздуха, пламя потухало, и в очаге продолжался только процесс коксования. Оторванные ломами или лопатами раскаленные мелкие куски угля заливались водой и затем перебрасывались на более свободное место здесь же, в трюме.

Для выполнения этой операции потребовалось 48 часов тяжелой бесперебойной работы. Работая по 4 часа в смену, товарищи, вылезая из трюма, были неузнаваемы. Осипшие голоса, черные лица со сверкающими белками глаз. Сколько потом пришлось дать им воды, чтобы они приняли наконец человеческий облик! А пресной воды было так мало!

Самовозгорание угля было прекращено. Весь уголь, находившийся в трюме № 2, был перерыт, провентилирован, 250 тонн угля перегружено в угольные ямы.

Так кончился один из наших общих авралов, которых впоследствии было так много. [165]

Зоолог В. Стаханов. Седьмое ноября (из дневника)

Максимальной быстроты дрейф «Челюскина» достиг вчера ночью. Лед двигался со скоростью 70 метров в минуту. К восьми часам утра 6 ноября мы были уже на 50 миль северней островов Диомида в Чукотском море. За ночь не произошло никаких существенных изменений в ледовой обстановке, но дрейф несколько ослаб, дойдя всего лишь до 24 метров в минуту.

После 4 ноября, когда мы были уже у цели, в Беринговом проливе, и готовы были праздновать выход в Тихий океан, течение отбросило нас назад, в Полярное море.

Естественно, что за последние дни настроение у нас резко изменилось.

Два дня назад мы рассчитывали день Октябрьской революции встретить в Тихом океане, а сейчас мы среди льдов дрейфуем на север. И куда увлекут нас льды — неизвестно.

Но сегодня годовщина Октябрьской революции. И несмотря на [166] невеселые мысли, население корабля сегодня в бодром, праздничном настроении.

На огромной полынье, тянущейся с северо-запада на юго-восток, шириной в несколько километров мы еще вчера вместе с капитаном Ворониным, радистом Иванюком и писателем Сергеем Семеновым обнаружили стадо моржей. Мы подошли совсем близко к кромке, уселись среди ропаков и молча, не шевелясь, стали наблюдать за зверем. Моржи небольшими стадами, штук по 15–20, проходили очень недалеко от нас. Даже видя нас, моржи подплывали совсем близко. Отдельные смельчаки ныряли у самой кромки, почти у наших ног.

Сегодня я опять на разводье. Моржей так же много, и некоторые из них лежат на льду.

На обратном пути я с удивлением заметил, что стал разговаривать с собой вслух, — это у меня, видимо, новая полярная привычка. Кругом безмолвие, и только свист ветра в стволах моего ружья нарушает тишину.

Тропка, проложенная нами от корабля к моржовому разводью, то выходит на гладкие поля молодого ровного голубоватого льда, то извивается в лабиринтах торосов, окрашенных в зеленовато-синеватый цвет.

Наконец тропа неожиданно вывела меня на снежный пригорок, и ко мне подошли товарищи, тоже возвращавшиеся с полыньи.

Мне почему-то досадно, что нарушено мое одиночество. Было приятно одному шагать по белой тропинке среди величественных ледяных торосов.

На корабле мы застали всех уже обедающими. Нервной напряженности, которая господствовала накануне, не было и в помине.

После праздничного обеда все мы отправились во главе с О. Ю. Шмидтом на моржовую полынью.

К кромке разводья по команде все подходили осторожно, прячась за ропаками и торосами. Подойдя к самому краю полыньи, мы уселись около торосов. Близ противоположной кромки шли большие стада моржей. Несколько зверей лежало на льду. Я начал подражать их призывному крику, и вскоре к нам подплыла целая группа в 20–25 штук. Моржи подошли совсем вплотную к кромке. Это доставило массу удовольствия всей нашей группе.

Мимо проплыло несколько табунков, среди которых мы хорошо различали самок с сосунками этого года. Самки часто вскидывали головы, злобно рычали в нашу сторону и быстро удалялись. Сосунки, [167] как казалось нам, пугливо прижимались к матерям, поглядывая на нашу группу.

Несмотря на мои просьбы, все очень шумели и громко смеялись. Это однако не отпугивало моржей, а, пожалуй, наоборот — вызывало в них любопытство и привлекало к месту, где мы сидели.

Огромные самцы с полуметровыми клыками держались несколько поодаль, но, проплывая мимо нас, задерживались и с угрожающим ревом высовывались из воды.

Более молодые подплывали к нам очень близко и пытались взобраться на льдины, опираясь о них сначала клыками, а затем ластами выжимая свое огромное туловище.

Кинооператор Шафран, несмотря на пасмурную погоду, произвел съемку этого редкого зрелища.

Мы провели часа два на берегу этого «естественного акватория», как его назвал И. Л. Баевский.

Художник Федя Решетников, смеясь, говорил потом, что моржи демонстрировали перед нами, признавая нашу победу над Арктикой и ее звериным миром.

Стало темнеть, и мы всей компанией возвратились на корабль. Экскурсия на полынью с моржами еще улучшила наше праздничное настроение. Обратный путь был шумным и веселым.

Вечер Октябрьской революции и последовавший за ним вечер самодеятельности прошли с большим подъемом.

Дрейф ослабел до 22 метров в минуту.

Недалеко от корабля образовались разводья, но мы попрежнему не могли двигаться, так как лед крепко сжал корпус «Челюскина», а до ближайшей полыньи около двух с половиной километров тяжелого многолетнего льда. [168]