Змеев столб - Ариадна Борисова

Брови чекиста вдруг поползли вверх, – он читал какую-то бумагу, о которой, по всей вероятности, не имел понятия. Холодные внимательные глаза прицелились в «буржуя».

– Вы знакомы с этим? – офицер показал на листок, аккуратно подшитый к папке.

– Да.

Хаима потрясла высокопрофессиональная работа народного комиссариата. Ведомство нашло в «жвалгибе» незабвенное письмо герра Дженкинса. Ариец английского происхождения продолжал преследовать бывшего коллегу с методичностью судьбы.

Хаим вспомнил слова отца: «… я купил у следователя твою свободу». Выходит, Бурнейкис, не заведя официального дела, решил все-таки сохранить документ. Теперь послание перевели на русский язык и вместе с оригиналом, а также прежним литовским переводом присоединили к досье.

– Почему нет протокола? Вас, что, не допрашивали? Как вы все это можете объяснить?

Короткие вопросы возвращались рикошетом скупых ответов, и понемногу в железобетонной крепости офицера образовалась брешь. Он расхохотался и бросил папки на столик трюмо.

– Московский разведчик! Охранка вам, видно, поверила. Что ж, и я поверю… Лицом к стене.

Малыш не пробудился ни от шума, ни от того, что его передали из рук в руки. Он всегда спал крепко.

Хаим оперся ладонями о стену. Энкавэдэшник быстро обыскал его и убедился, что в карманах пижамы нет оружия.

– Стойте так. А вы, – обратился он к Марии, – положите ребенка куда-нибудь в кухне. – Каблуки снова издали громкий челюстной звук. – Значит, Мария… Должно быть, вы и есть та самая переводчица шведско-русской национальности, из-за которой разгорелся шпионский сыр-бор?

Офицер окинул ее пытливым взором. В студеных глазах вновь мелькнуло что-то человечье, голос смягчился:

– Я вас раньше где-то видел… встречал… Где?

– Не знаю.

Тяжелые руки по-хозяйски твердо легли на пояс, и она сжалась от омерзения.

– Расслабьтесь, Мария Романовна. Я не специалист по женским недомоганиям.

Хаим дернулся и получил кулаком в живот. Удар был нанесен точный, чтобы устранить сопротивление наверняка, и от взорванной в печени боли замкнуло дыхание. Ловя ускользающий воздух, Хаим затуманенными от брызнувших слез глазами в бессильной ярости следил за тем, как опытные пальцы прощупывают тело его жены.

– Тут документы, – из спальни с картонной коробкой высунулся белобрысый солдат. Чекист вынул из нее недавно полученные советские паспорта и сунул их к себе в сумку. Жуя губами, словно сдерживая рвущиеся слова, он странно хмыкал и безотрывно смотрел на застывшую в брезгливом ступоре Марию.

По полу катались круглые, отвинченные зачем-то дверные ручки. Минуты влеклись обманные, ватные, будто в кошмаре, когда силишься и не можешь проснуться. Бесплодные поиски неведомых улик завершились через полчаса.

– Ничего нет, – доложил красноармеец и вытер рукавом распаренное трудами лицо.

– Вспомнил, – сказал офицер. – Вы похожи на американскую актрису Грету Гарбо. – Скользнув взглядом по наручным часам, присвистнул. – Мы опаздываем… Возьмите с собой самое необходимое, не более двадцати пяти килограммов на каждого, десять минут на сборы.

Малыш зевнул и лег матери на плечо. Он был сонный, иначе бы непременно заинтересовался, что делают в доме посторонние дяденьки. Гнушаясь к чему-либо притронуться, Мария побрела по перевернутой вверх дном спальне. Хотелось помыться: на теле, одежде, на всех вещах ей чудились нечистые следы, оставленные чужими пальцами.

Хаим переодевался на ходу и лихорадочно заталкивал в саквояж свитера, брюки, одежку сына, сгреб с умывальника расчески, мыло и одеколон.

– Одеяло возьмите, холодно в Сибири, – заговорщицки подсказал белобрысый солдат, пока офицер записывал какие-то сведения в «Дело», и сам принялся впихивать нужные, по его разумению, вещи в сброшенный с антресолей рюкзак.

Приторочив к туго набитому рюкзаку свернутое верблюжье одеяло, Хаим молча глянул на разоренную квартиру. Здесь они с женой провели два года вполне замечательной жизни, здесь родился сын…

Мария переступила через порог, не обернувшись, как выходят из дома, в котором лежит покойник.

Глава 15

Ангел мадонна

День обещал разыграться солнечный, утреннюю синеву теснил с востока розовый рассвет. Несмотря на раннее утро, улицы не спали: во дворах слышался возбужденный говор, в окнах шевелились занавески.

В кузове грузовика на узлах и чемоданах сидели около двадцати человек. Откуда-то подбежали еще несколько военных.

– Что, сколько ждать? – крикнул шофер из кабины.

– Это последние, – буркнул офицер.

– И вас тоже?! – всплеснул большими руками булочник Гринюс, опахнув Хаима ароматом взошедшей опары, и чуть не свалился от резкого движения машины. Рыдающая Нийоле качала рядом ребенка, Юозас смотрел в сторону, злобно выкусывая из-под ногтей засохшее тесто. Видимо, недавно помогал в пекарне, а сейчас стыдился всего происходящего, плачущей мачехи и суетливого отца.

Проехали мимо окон булочной, мимо знакомых домов, магазинов, переулков, мимо витрины фотоателье с рекламными снимками девушек, свадебных пар и детей – будущих строителей коммунистического общества… По спине Хаима прокатилась волна зябкой дрожи: успел высмотреть фотографию с краю – с серого глянцевого прямоугольника навстречу ему улыбнулись он сам, Мария и малыш.

…Ромка замер и распахнул глазенки, когда отец указал ему на черный глаз объектива: «Смотри, оттуда сейчас вылетит птичка!» Мальчик ждал обещанного чуда и сильно плакал потом, испугавшись вспышки магния, еле успокоили. Сегодня Хаим намеревался забрать заказ из ателье…

Он проводил фото глазами, запоминая устремленные в вечность улыбки. Жена не заметила, и хорошо. Такими счастливыми они, наверное, не будут уже никогда.

Предугадывая огромность несчастья пульсирующим в крови интуитивным знанием, Хаим переживал острое чувство вины. Он был виноват перед Марией своей принадлежностью к этой крови, к вечно гонимому племени, обреченному на непостижимые мытарства до тех пор, пока не исполнится время спасения, и снизойдет, и освободит… Но когда оно придет, и придет ли? Хаиму хотелось избавить от жертвенного пути жену и ребенка, которых он невольно вовлек в чуждое им предопределение. Он каялся, что не понял матушкиной правоты, связанной с велением свыше не смешивать кровь своего древнего народа с иной, неискушенной, не ведающей на этой земле многовековой скорби. Ради Марии, из любви к ней, он должен был отказаться от нее, чтобы не впутывать любимую женщину в необратимость священного рока, тяготеющего над теми, кого вынуждают согнуться и не могут согнуть, как гибкую ветвь… Ни один другой народ не имеет такой феноменальной жизненной силы, чтобы стерпеть унижения, страдания, пытки, пройти сквозь ад – и выжить…

…А если в уверенности божьей избранности кроется всего лишь каменно отвердевшее человеческое высокомерие, то ни один народ не наказан за спесь так жестоко!..

Малыш безмятежно спал на руках. Хаим осторожно передал его спрыгнувшей с кузова жене: грузовик подъехал к переполненной людьми железнодорожной станции, окруженной серым кольцом военных. Толпа провожающих поспешила расступиться, пропуская новую группу переселенцев к одному из двух мрачных составов, сбитых из устрашающего числа теплушек. До того, как эти прокопченные многотонники были переустроены в эшелон особого назначения, в них перевозили убойный скот.

Состав стоял на выездных путях. Красноармейцы с трудом задраивали железными скобами широкие двери вагонов. Из них отчаянно вырывались руки, слышались стенания и плач. Лишь один вагон ждал припоздавшую партию пассажиров, хотя не был порожним – в отворенных настежь дверях сгрудились женщины и дети.

Полнотелый начальник со звездами над обшлагами гимнастерки недовольно сморщился:

– Чего так долго?

– Осталось еще семь минут, – невозмутимо возразил офицер.

– Ну так укладывайтесь в эти семь, – проворчал начальник и, неприязненным взглядом обведя группу новоприбывших, велел: – Мужчины, попрощайтесь с родными!

– Почему?! – взголосила Нийоле.

– По санитарным правилам они отправятся в другом поезде.

Пояснение не отвело паники. Женщины вцепились в мужей, закричали дети.

– Вы встретитесь в пунктах следования! – надрывался начальник.

Пестрые людские волны густели и напирали, кружили, как затянутый в инерцию бега пьяный хоровод, воздух дрожал от гомона, ругани, мольбы; платформу непроницаемой стеной обложили солдаты.

– До свидания, до свидания! – кричали провожающие. Не было слышно ни одного «прощай»…

Теряя терпение, красноармейцы силком начали оттеснять мужчин от железнодорожного полотна и забрасывать вещи в вагон. Конвойным удалось отпихнуть жену от Гринюса. Юозас ринулся к отцу.

– Иди к маме, сынок, – подавленно бормотал булочник, отталкивая от себя от паренька.