Хозяин Амура - Дмитрий Хван

— На вашем месте, великий князь, я бы не надеялся на скорое снятие завесы тайны, — покачал головой посланец вана. — Должно пройти много лет, прежде чем наши отношения могут стать явными.

— Очень жаль, — произнес Соколов. — Но мы готовы довольствоваться благожелательностью великого вана и теми его добрыми начинаниями, что ты нам озвучил. Я рад тому, что Ли Инджо здравомыслящий монарх, которого заботит будущее его страны.

— На все воля Неба, — тихо проговорил Чжонхи.

— Но у человека тоже есть воля! — добавил Хеджон, обменявшись взглядами с Вячеславом. — И она сильна!

После того как часть совещания, посвященная Корее, была закончена, Соколов предложил сделать небольшой перерыв, чтобы попить чаю, а сам тем временем принялся делать записи в своем блокноте. Что же, пока все выходило лучше не придумаешь. То, что было сделано ваном Инджо, уже говорило о настоящем прорыве ангарцев. Союзник на юго-востоке, по сути, уже был. На западе же, среди монгольских степей, ситуация была гораздо сложнее. Земли северной Монголии — Халхи, были разделены между тремя ханами — тушету-ханом, дзасакту-ханом и цецен-ханом. Не ладившие между собой, они охотно шли на контакт с представителями Сибирской Руси, заключая договоры о торговле, а также ставя свои печати на соглашениях о мире и дружбе, предлагаемых халхасцам людьми с севера. Тушету-хан Гомбо Дорджи, после того как Бекетов и Сазонов, захватив в плен его малолетнего сына, главу ламаистов Халхи, предложили ему отозвать послов из пределов империи Цин и более не призывать их на земли его предков, решил одуматься и сообщил о своем намерении порвать связи с маньчжурами. Тем более что заключивший военный союз с ангарцами его недруг цецен-хан Шолой, ведя торговлю с северянами, начал быстро богатеть и вооружать своих воинов аркебузами, а также одевать их в крепкие латы. После нескольких сшибок с воинами хана Шолоя, которые Гомбо Дорджи с позором проиграл, его враг прислал в родовое кочевье Гомбо несколько сообщений. В них он говорил о том, что если тушету-хан и дальше будет враждовать с Шолоем или нервировать урусов, прося помощи у маньчжуров, то в скором времени пастбища тушету-хана станут пастбищами цецен-хана, овцы тушету-хана станут овцами цецен-хана, кони тушету-хана станут конями цецен-хана. Шолой предлагал Гомбо заключить союз с урусами и отказаться от вражды, ослабляющей ханства перед лицом главного врага — империи Цин. Тушету-хан привел пример дзасакту-хана Субуди, уже сделавшего этот шаг, и Гомбо Эрдени, алтан-хана, успевшего вместе с урусами отбить рейд джунгарских всадников на свои земли.

Соколов сейчас ждал возвращения послов из Джунгарии — как ответит хан Эрдени-Батур на предложение Ангарии дружить против маньчжуров? Было бы весьма полезным заключить с джунгарами военный договор. В этом случае сибирцы в скором будущем получали бы мощного противника империи Цин, который мог бы заметно умерить пыл маньчжуров в самом Китае, а стало быть, и в Приамурье. И тогда, надеялся Вячеслав, империя Цин стала бы заключена в кольцо недружественных или враждебных ей государств и территорий. С запада это были бы джунгары, с северо-запада — союз халхасских ханств, с севера — русские и их союзники, с востока — Корея, а на юге огнем пылала война с китайцами, все еще сопротивляющимися врагу и ренегатам-ханьцам, перешедшим на сторону маньчжуров.

У Сибирской державы накопилось немало насущных задач, требующих скорого, а то и немедленного разрешения. Да, важнейшие из них стояли перед воеводами, но, помимо военных усилий, нуждались в решении и иные проблемы, и главная из них — обеспечение идущей на подъем ангарской индустрии. Нужна была нефть. Но не только как исходный материал топлива для двигателей внутреннего сгорания, которые, покуда маломощные и не доведенные до ума, продолжали совершенствоваться в специальном цехе при заводе Железногорска. Помимо топлива черное золото было необходимо для химической промышленности, развитие которой тянуло за собой общий прогресс промышленности. Всевозможные масла, синтетический каучук, красители, спирты, фотопленка… Всего и не перечислишь! Воистину черное золото! Алексей Сазонов, в скором времени прибывавший в Сунгарийск, должен был приниматься за исследование Сахалина на предмет его возможной колонизации и последующего обживания. Ибо только там были большие запасы легкодоступной нефти и гигантские залежи каменного угля — эти ресурсы существенно облегчали жизнь будущему флоту.

Но была и небольшая проблема на пути ангарских первопроходцев острова. С острога, что был поставлен в устье Амура близ селения айну, докладывали о разговорах бывших у них казаков о лежащей на восток большой земле. Не исключено, что бородачи, шедшие к последнему морю, уже бывали на Сахалине, а то и устроили там острожки. Эти вести Соколов услышал еще в Албазине — присутствие казачков на Сахалине стало для него весьма неприятным сюрпризом. Этот остров был слишком важен, чтобы поступаться им. Определения принадлежности Сахалина не было, но коль уж давненько решили делать границей Амур, то остров оказывался на стороне ангарцев.

— На том стоять и будем! — твердо сказал Вячеслав, оглядывая товарищей. — Кроме того, мы имеем карты региона принявших наше подданство айну родом с севера этой земли, вытянувшейся громадной рыбиной с юга на север.

— То есть, коли мы встретим казаков… — начал было Паскевич.

— …то уверенно объявляем наши условия — острогов не ставить, туземцев не трогать! — закончил Соколов и поднялся с некоторым усилием с кресла. — Хотите — уходите на материк, а хотите — оставайтесь, принимайте подданство.

— С этим они вряд ли согласятся, Вячеслав Андреевич, — проговорил Матусевич, провожая начальника взглядом. — Порода у казачков не та.

— По-иному быть не может, Игорь! Жить живите, промышляйте, но ставить остроги и собирать ясак не позволим! Кстати, с нивхами, живущими в устье Амура, у нас установились отличные отношения — и с сахалинскими нивхами будет так же.

— По поводу ясака, — продолжил Матусевич. — Мои люди задержали две группы маньчжуров, что пытались пограбить солонов и увести часть мужчин с собою.

— Они пришли с того городка, о котором мы с тобою говорили? — нахмурился Вячеслав.

— Да, — коротко ответил сунгариец.

Соколов, пожаловавшись на духоту, подошел к окну, приоткрыл створки. Ему был виден дворик, огражденный дополнительной изгородью, увитой зеленью вьюнка. Там на детской игровой площадке резвились, бегая друг за дружкой, с десяток малышей, находившихся под присмотром пожилой нянечки-даурки и молодой девушки-воспитателя. Несколько детишек, повизгивая от восторга, играли с забавно тявкающими щенками. Веселые голоса звенели в теплом вечернем воздухе, напоминая о доме. Том, настоящем доме, далеком и недосягаемом, где остались такие же родные голоса. Сейчас стоило лишь закрыть глаза и слушать, слушать…

Голоса в кабинете смолкли, и человек, которого называли великим князем Сибирской Руси, открыл глаза. Прикрыв окно, он вернулся к столу и опустился в кресло, вытянув под столом ноги.

— Что у нас по маньчжурам, Игорь Олегович?

Звуки с улицы теперь совершенно исчезли, и в кабинете установилась полная тишина.

Игорь кивнул своему заместителю, и Лазарь Паскевич, с помощью Кима освободив центр стола от лишнего, принялся выкладывать на его лакированную поверхность листы плотной бумаги. Уложенные в определенном порядке, они образовали подробную схематическую карту местности, в центре которой находился вражеский стан.

— Со штабом и командирами рот корейского полка работу с картой сегодня вечером и завтра днем проведет Мирослав Гусак, — сообщил Сергею Киму Паскевич, когда тот вопросительно кивнул на Минсика и Кангхо, сидевших на лавке и с волнением ожидавших приглашения к обсуждению ситуации.

Друзья, получившие недавно лейтенантские чины, причем Ли Минсик подтвердил свою прежнюю офицерскую должность, с большим трудом внутренне борясь сами с собой, вошли-таки в одно помещение с сыном самого вана Ли Инджо — принцем Хеджоном. Им было трудно сделать этот шаг, несмотря на то что Ли Хо сам пригласил их проследовать за ним. Все же в официальной обстановке свежеиспеченные офицеры Сибирской Руси еще тушевались высокородного наследника трона, хотя тот всячески пытался устранить эту досадную для него условность. Видеть, как немеет и мнется еще недавно бравый офицер Ли Хо, было весьма неприятно. Он знал, что в подразделениях северян подобных ситуаций не возникало вовсе, их старались избегать, переводя тон общения между офицером и нижними чинами на деловой и взаимоуважительный. Забитый, заискивающий или трусящий солдат — плохой воин, говорил принцу Ким. Поэтому важно было дать понять подчиненному, что офицер — это не только большее жалованье и власть, но и большая ответственность, это багаж знаний и умение применить их с максимальным толком.