Последний воин - Олег Верещагин

Чёрт, а может, правда выбрать одну из этих трёх? Гарав задумчиво изобразил на чистом листе женскую фигуру. Не Фэлинзиль, очень уж она напоминает мелкую донью Окану из «Трудно быть богом». Амаурэю или Хэафлэд… Лучше Хэафлэд — она «младшей» крови, не нуменорка, родня, как у Фередира, — средней руки землевладельцы-воины где-то на артедайнской границе… и её можно «вылепить» под себя, потихоньку, без грубости… Можно даже соответствовать образу с конём и замком, делов-то, даже приятно. Ведь жена-то нужна, нужна… Он изобразил знак вопроса, потом — вторую женскую фигурку…

…Эйнор вошёл в комнаты достаточно тихо, наматывая на руку плащ и обливаясь потом — скорей бы в ванну. Заглянул к оруженосцам. Фередир ещё не вернулся, а Гарав сидел за столом, обвив ножки стула ногами, подпёр щёку рукой и что-то то ли писал, то ли рисовал. Бесшумно подойдя, Эйнор увидел на бумаге непонятный значок и много фигурок обнажённых женщин. На краю стола лежала серебряная трубочка, предназначение которой рыцарь понял сразу.

— Извини, — сказал он, усаживаясь боком на стол, — можно я кое-что тебе скажу?

— А? — Гарав поднял грустные глаза. — Ты приехал? Прости, что не встретил… Говори, конечно. Видишь, я тут… — он недоумённо посмотрел на лист и неуверенно закончил, — …книгу читаю.

— Вижу, — без насмешки подтвердил Эйнор. — Волчонок, дурачок мой… ты понимаешь, что Мэлет не будет твоей никогда?

— Не такой я дурачок, — спокойно ответил Гарав, ставя одну ногу на край стула и откидываясь назад. — Не будет. Хотя её ребёнка я заберу, даже если мне придётся осаждать Имладрис.

Эйнор чуть сузил глаза. Помолчал. Гарав не отводил жёсткого, упрямого взгляда.

— Хорошо, — рыцарь кивнул. — Ты не можешь так, как Фередир, да я бы и удивился, если бы ты так мог. Тазар не в счёт, это был твой первый раз, как у многих это бывает.

— Так, — кивнул Гарав.

— Хотя, если хочешь, можешь попробовать. За пределами города или в городе…

— Нет, так я не хочу, — покачал головой Гарав.

— Ну вот… — Эйнор покатал по столу трубочку, Гарав следил за его пальцами. — Фэлинзиль, Амаурэя, Хэафлэд, — сказал Эйнор, ставя трубочку «на попа», и Гарав удивлённо поднял на него глаза. — А ты что думал? — усмехнулся рыцарь. — Со мной говорили… Отец Фэлинзиль умолял не губить… тебя. Его дочка, несмотря на все достоинства отца, — просто б…ь, пусть и целая пока. — Гарав даже рот открыл, так неожиданны были грубые слова рыцаря. — Ты с нею будешь не жить, а мучиться — у тебя слишком чистая душа. Да не красней ты, это правда. Кончится тем, что у вас будут несчастные дети, разрывающиеся между вами, а потом или она тебя отравит какой-нибудь южной гадостью, для которой у нас и названия-то нет, или ты застанешь её с очередным Фередиром — только не таким честным и открытым — и рубанёшь обоих в постели. Запачканные простыни, запачканное имя, княжеский суд… Зачем это тебе?

— Я весь внимание, — совершенно серьёзно сказал Гарав. — А дальше?

— Дальше Амаурэя, — продолжал раскладывать всё по полочкам рыцарь. — О ней со мной говорила княгиня. Она любит Амаурэю, как дочь. И вообще-то против вашего союза ничего не имеет.

— Правда?! — ошалел Гарав.

— А что тебя так удивляет? — хмыкнул Эйнор. — В тебе масса достоинств, Волчонок. Я не удивлюсь — я тебе этого не говорил и больше никогда не повторю, — если через три десятка лет ты станешь сенешалем[35] нового Арнора… — Гарав издал неопределённый звук. — Но тут есть препятствие. Серьёзное. Амаурэя — из дунаданов. Как я. Если бы ты любил её, как она тебя — а она тебя любит, — ваш союз был бы возможен как очень и очень счастливый. Но ты её не любишь. Она быстро поймёт это и зачахнет рядом с тобой, даже если ты будешь стараться не показать своей нелюбви и окружишь её вниманием и заботой. За её безвременную смерть ты начнёшь казнить себя и в один далеко не прекрасный день в пьяном виде случайно упадёшь на меч, чем, конечно, раз и навсегда избавишься от всех проблем.

Гарав покачал головой, с интересом глядя на рыцаря.

— Теперь Хэафлэд, — продолжал тот. — Это был бы идеальный вариант. Вы с нею одной крови. Она будет отличной хозяйкой холла, и она так же романтична, как ты. А ты достаточно опытен и сдержан, чтобы не развеять её романтики и не напугать её в первый раз в постели — это случается нередко, кстати. Опять краснеешь, да что ж такое?!

— Не все же такие непробиваемые, как ты, — проворчал Гарав и сцепил пальцы на колене. — Так, и дальше?

— Дальше тебе стоит подождать, — улыбнулся Эйнор. — Не скажу, что не бывает женатых оруженосцев, но всё-таки подожди. Когда — и если — ты станешь рыцарем — я в том смысле, если доживёшь, а не если сможешь, тут сомнений нет! — то будешь сам выбрать. Учтя мои советы или нет — дело твоё. Хотя — последнее. Хэафлэд, как и многие северяне, опасается эльфов. И едва ли будет рада в своём доме приёмышу-эльфиниту, даже если половина крови в нём — от горячо любимого мужа.

Гарав вскочил и сжал кулаки. Эйнор с интересом склонил голову к плечу. Мальчишка отскочил к постели и вырвал из ножен меч. Когда он — стремительней ветра — повернулся к рыцарю, тот уже стоял на ногах, держа в руке Бар.

— Защищайся, Эйнор! — всего лишь наполовину в шутку крикнул оруженосец.

Последовал молниеносный обмен ударами — оба стояли на месте, только отклонялись корпусом. Потом Садрон вырвался из руки Гарава и упал на постель. Через миг туда же полетел Гарав — рычащий от бессильной злости и очень сложно перепутанный со стулом — руки-ножки-ноги-спинка. Задёргался, не в силах освободиться.

— Какой злой волчонок. — Эйнор насмешливо и обидно шлёпнул оруженосца по лохматой макушке ножнами меча. Гарав даже завыл. — Злой, неуёмный и неумелый… хотя, впрочем, за последнее я готов просить прощенья, ты научился уже ещё кое-чему, второй выпад был очень хорош. Ну ты тут отдыхай, а я пойду мыться с дороги.

Гарав задёргался совсем уж неистово. Эйнор остановился в дверном проёме и предложил:

— Попроси, чтобы я тебя распутал — и всё. «Эйнор, пожалуйста, освободи меня». Ну?

— Лучше так и сдохну, — зло отозвался Гарав.

Эйнор засмеялся и опустил занавесь. Но через миг вернулся — уже с серьёзным лицом — и выдернул стул, как чеку из канатной связки. Гарав сел прямо, потирая левое запястье.

— И очень гордый волчонок, — добавил рыцарь. — Вычисти мою одежду и сложи её на место, оруженосец Гарав Ульфойл. А обруч — носи. Не важно, кто его подарил. Разберёшься потом.

Наверное, это и правда было не важно. Во всяком случае вещь была красивой и удобной, и первое, что услышал Гарав от первой же встреченной в коридоре девицы, было: «Он ещё больше стал похож на эльфа!» — и вздох.