Проповедник - Камилла Лэкберг

— Ты задержан за попытку изнасилования Мелани Йоханссон. Ты можешь что-нибудь возразить против этого?

— Да это надо еще доказать.

Мортен сидел, развязно развалившись на стуле, положив на спинку здоровенную, накачанную руку. Он был одет очень легко: в рубашку с вырезом, максимально открывавшую его телеса, и малюсенькие шорты, чтоб демонстрировать мускулы. Крашеная светлая челка все время падала ему на глаза.

— Я ничего не сделал против ее согласия. Если она говорит что-нибудь другое, значит, врет. Мы договорились о встрече, когда ее родители уедут. Мы как раз только-только приступили к делу, собираясь порезвиться, когда этот чертов идиот ввалился со своей бейсбольной битой. Я обязательно предъявлю обвинение в жестоком обращении, и вы должны это записать там, в протоколе.

Он указал на блокноты в руках у Патрика и Мартина и ухмыльнулся.

— Об этом мы можем поговорить позже, а сейчас побеседуем об обвинениях против тебя.

За сухим корректным тоном Патрика скрывалось отвращение, которое он испытывал к Мортену. Здоровые парни, которые нападали на маленьких девчонок, были в его глазах худшими из худших. Мортен пожал плечами, словно ему это совершенно безразлично. Годы, проведенные в тюрьме, многому его научили. Патрик помнил его худым, неуверенным семнадцатилетним юнцом, который моментально раскололся и признался в четырех изнасилованиях, едва его об этом спросили. А теперь он видел перед собой вполне взрослого мерзавца, чей физический облик соответствовал его внутренним изменениям. Прежней осталась лишь его агрессивность по отношению к женщинам. Насколько они знали, раньше он обвинялся в жестоком обращении с женщинами и насилии, но не в убийствах. Патрика беспокоила мысль о том, что тюрьма могла очень сильно изменить Мортена — и не в лучшую сторону. Может быть, Мортен Фриск эволюционировал от насильника к убийце? Но где в таком случае Ени Мёллер и как связывается это со смертью Моны и Сив? В то время, когда они были убиты, Мартин Фриск еще не появился на свет.

Патрик вздохнул и продолжил допрос:

— Ну, допустим, мы тебе поверим. Но тем не менее нас очень сильно беспокоят некоторые странные совпадения. А именно: ты жил в греббестадском кемпинге, когда там исчезла одна девушка по имени Ени Мёллер, и ты жил в сельвикском кемпинге во Фьельбаке, когда пропала немецкая туристка, которую потом нашли убитой, ты даже жил в соседней палатке рядом с Таней Шмидт и ее подругой. Мы считаем, это довольно примечательно. Что ты на это скажешь?

Мортен заметно побледнел.

— Нет, я с этим дерьмом ничего общего не имею.

— Но ты понимаешь, о какой девушке мы говорим?

Мортен неохотно признался:

— Ну да, конечно, видел я там этих двух лесбиянок, но меня такие никогда не интересовали. И потом, они не в моем вкусе, староваты и обе страшные, как ведьмы, так что мне они были по фигу.

Патрик вспомнил, может, и не очень красивое, но дружелюбное лицо Тани на фотографии в паспорте и подавил в себе желание швырнуть блокнот в физиономию Мортена. Ледяным взглядом он посмотрел на допрашиваемого.

— Ну а как с Ени Мёллер? Семнадцать лет, миленькая, блондиночка, она-то небось точно в твоем вкусе или как?

Капли пота выступили на лбу Мортена. Его маленькие глазки, как заметил Патрик, моргали чаще, когда он нервничал. А сейчас Мортен моргал просто безостановочно.

— Говорю вам, я к этому дерьму никакого отношения не имею, я ее не трогал, клянусь вам.

Он развел руками, пытаясь подчеркнуть свои слова, и против воли Патрик признался себе, что, судя по всему, Мортен говорит правду. Он отлично заметил, насколько по-разному говорил Фриск о Тане и Ени по сравнению с его ответами на вопрос о Мелани. Краем глаза Патрик увидел, что Мартин тоже призадумался.

— О'кей, могу признаться, что с этой девчонкой сегодня получилось, может, и не совсем так, как я расписывал. Но вы должны мне верить, я понятия не имею о том, что касается тех двух других, клянусь.

Паника в голосе Мортена слышалась совершенно отчетливо. Патрик и Мартин молча обменялись взглядами и решили прервать допрос. К их сожалению, они видели, что он говорит правду. Это означало, что кто-то другой держит где-то Ени Мёллер, если она еще жива, и обещание Альберту Тернбладу найти убийцу его дочери казалось сейчас очень и очень трудновыполнимым.

Ёсте было страшно. Словно у него внутри внезапно начал работать какой-то новый орган, пребывавший раньше в спячке, о котором он и не подозревал. Уже очень и очень давно работа вызывала в нем лишь одно чувство — полнейшее безразличие, и сейчас он с недоумением снова ощущал в себе что-то похожее на интерес. Он негромко постучал в дверь кабинета Патрика.

— Я могу войти?

— Что? Да, конечно.

Патрик рассеянно посмотрел на него. Ёста смущенно вошел и сел на стул для посетителей. Он молчал, и через какое-то время Патрик решил ему помочь.

— Да? Ну и что там у тебя накипело?

Ёста откашлялся и начал внимательно рассматривать свои руки.

— Я вчера получил список.

— Какой список?

И Патрик удивленно поднял бровь.

— Список насильников из наших краев, которых выпустили из тюрьмы. Там было только два имени, и одно из них — Мортен Фриск.

— Ну и что? У тебя из-за этого лицо так вытянулось?

Ёста поднял глаза. Страх сидел, как большой твердый шар, у него внутри.

— Я не сделал свою работу. Я думал, что сначала получу имена, потом выясню, где они находятся, чем они занимаются, и поговорю с ними. Но я не успел. И это правда, как она есть, Хедстрём. Я не успел, и сейчас…

Патрик ничего не ответил, задумчиво смотрел на Ёсту и ждал продолжения.

— Должен признать, что если бы я сделал свою работу, тогда, может быть, на девчушку не напали, а ее сегодня чуть не изнасиловали. И мы бы смогли спросить у него про Ени на день раньше. Может быть, вчера она еще была жива, а сегодня, скорее всего, уже мертвая. И все это из-за того, что я такой тормоз и не сделал свою работу.

Ёста стукнул кулаком по ноге.

Патрик сидел молча какое-то время, потом наклонился вперед и сложил руки. Его голос звучал скорее доверительно, чем осуждающе, как боялся Ёста. Он удивленно поднял глаза.

— Конечно, время от времени твоя работа оставляет желать много лучшего. Мы, Ёста, оба это знаем: и ты, и я. Но это не та вещь, которую я должен с тобой обсуждать. Этим наш шеф должен заниматься. А что касается Мортена Фриска и того, что ты не занялся им вчера, то не мучайся по этому поводу. Во-первых, ты бы все равно не смог найти его в кемпинге так быстро, на это бы ушло по меньшей мере несколько дней. Во-вторых, я, к сожалению, почти уверен в том, что это не он похитил Ени Мёллер.

Ёста с удивлением смотрел на Патрика.

— А я думал, что с этим все ясно.

— Да, сначала я тоже так думал. Конечно, я не могу быть абсолютно уверен, но и у меня, и у Мартина во время допроса появились очень большие сомнения насчет его причастности.

— Вот дерьмо, — сказал Ёста после короткой паузы.

Страх все еще не совсем оставил его, и он спросил с долей опасения:

— Есть сейчас для меня задание?

— Как я сказал, у нас уже нет абсолютной уверенности, но мы взяли у Фриска кровь на анализ, и это позволит нам судить окончательно, тот ли он парень. Мы уже отправили ее в лабораторию и объяснили, что это очень срочно. Но я бы хотел попросить, чтобы ты еще немного их поторопил. Если, несмотря ни на что, анализ покажет совпадение, то в этом случае каждый час может оказаться решающим для Ени Мёллер.

— Конечно, я этим займусь, я в них вцеплюсь, как питбуль.

Патрик улыбнулся, услышав сравнение. Если бы он взялся ассоциировать Ёсту с кем-нибудь из собачьего племени, то скорее это был бы старый усталый бигль.

Полный желания приступить к делу, Ёста быстро поднялся со стула и со скоростью, которой Патрик никогда прежде у него не видел, выскочил в коридор. Испытывая колоссальное облегчение от того, что, как ему объяснил Патрик, он не совершил большой ошибки, Ёста словно летел на крыльях. Он обещал себе, что будет работать упорно, совсем не так, как раньше. Может быть, ему даже сегодня вечером поработать немного сверхурочно? Нет, сегодня ничего не получится: у него запись на гольф в пять часов. Ну да ничего, он поработает сверхурочно в какой-нибудь другой день.

Она с отвращением пробиралась среди грязи и рухляди, осторожно переступая через старые газеты, пакеты с мусором и бог знает что еще.

— Сольвейг?

Никакого ответа. Она прижала сумку к груди и прошла через прихожую. Сольвейг сидела там, на кухне. Лаине не хотела сюда приходить, она чувствовала это нежелание во всем теле. Она ненавидела Сольвейг больше, чем когда-либо ненавидела кого-нибудь, включая собственного папашу. И при этом она от нее зависела. От этой мысли Лаине тошнило. Сольвейг расплылась в улыбке, когда заметила ее: