Я стройнее тебя! - Кит Рид

Наступила долгая тишина. Она сняла мою руку со своего комбинезона. И уже не шутила.

— Если я расскажу тебе, меня убьют.

Я выпустил ее пальцы из своих и сел.

— Ты не любишь меня.

Она долго молчала.

— В том-то и беда. Я тебя люблю!

— Если бы ты любила меня, ты бы все мне рассказала.

— Я люблю тебя, а этого не могу сделать, но… Что ж, ладно. — Она встала. — Подожди меня здесь. И пообещай, что не пойдешь следом за мной.

Конечно, я стал ждать, но было невыносимо вот так одиноко сидеть в парилке, в тишине, как будто предвещающей грохот барабанов. Я встряхнулся, застегнул комбинезон и выскользнул наружу, приоткрыв разрезанные шкуры. Прижавшись спиной к столбу, я присел на корточки, вглядываясь в ночную пустыню.

Какие нелепые выводы мы делаем, впервые попав в новое место. Тебе кажется, что все вокруг создано ради тебя. Ты заплатил огромные деньги и рассчитываешь получить то, чего хочешь. Но первое, что поражает тебя, это то, что ты и сам не знаешь своих желаний. Ты пытаешься оценить масштабы этого предприятия, но тебе ни за что не выяснить, где именно оно расположено. Ты знаешь, что ты в пустыне, а что о тебе думает твой наставник?

Тебе обещали оазис, а вместо этого забросили тебя в трейлер, поставленный посреди песчаной пустыни. Все, за что ты заплатил: клуб, зеленые деревья, плеск голубой воды — все это есть в заповеднике, созданном Преподобным Эрлом для избранных, но находится за пределами твоей видимости. Сделай оборот на триста шестьдесят градусов, и все равно ничего не увидишь, кроме этой маленькой впадины, откуда тебе не выбраться, а вдалеке, за горным хребтом, что-то сияет, и ты не можешь понять, откуда исходит этот загадочный зеленый свет.

Ты глазеешь во все стороны и делаешь совершенно беспочвенный вывод, что кроме пустыни здесь ничего нет. Кругом ты видишь только пустоши, а клуб, который тебе обещали, а теперь говорят, что ты еще не готов войти туда, скрыт от твоих взоров, и пойти туда тебе нельзя. Ты предоставлен самому себе, и тебе ничего не остается, как погрузиться в размышления. Когда мы с Зои выходили закапывать остатки, мы думали только друг о друге, о том, что только что ели, и о том, что когда-нибудь наконец осуществим. А теперь я был один. Мое тело, как разогнавшийся космический корабль, слегка содрогнулось. Все, что я до этого видел и не понимал, вдруг резко прояснилось, и я все понял.

Я слышал генератор и видел грузовики. Вдали, на западе, где заходит солнце, я видел ту самую пелену зеленых испарений, которая висела прямо над стынущим песком, и волосы у меня на теле встали дыбом. Будь я настроен более романтично, мне представилось бы, не знаю, зарево или северное сияние, или странствующие духи древних индейцев, но сейчас я знал, что там на самом деле. Это были испарения, нависшие над каким-то огромным зданием, как будто оно выдохнуло из себя ядовитые клубы дыма. Да, там, вдалеке, было какое-то гигантское сооружение. Я осторожно вышел из темноты на освещенное полной луной пространство и начал медленно двигаться вперед, потому что в таком месте, как Сильфания, даже если тебе кажется, что ты совсем один, рядом всегда может кто-нибудь оказаться. Возможно, в этот самый момент Найджел Питерс крался вдоль дальней стены парилки, мечтая наброситься на меня и получить, выдав меня, скаутские баллы или бронзовую медаль. Был ли он там в тот момент, и слышал ли я его шаги? Заметил ли я, как приближаются тени, услышал ли металлический щелчок или какой-то шорох?

— Джерри.

Я подпрыгнул, как ошпаренная кошка.

— Это всего лишь я, — Зои коснулась моей щеки. — Любимый, здесь небезопасно.

— Я знаю.

— Спрячься. Пожалуйста. — Она потащила меня ко входу в парилку. — Джерри, что случилось?

Я не рассказал ей о том, что узнал, потому что не был еще уверен, что действительно что-то обнаружил. Мы находимся на высоте четырех тысяч футов, и воздух слишком прозрачен. Такие ночи в пустыне вызывают что-то вроде галлюцинаций. А может, все из-за того, что я чувствовал сильный голод. Вместо ответа я скользнул за ней в тень, мы оказались за шкурами и прижались друг к другу.

— Ах, Зои.

Моя любимая вернулась и принесла трехъярусный фруктовый торт.

Замороженный! Яичный коктейль. Засахаренные жареные орехи пекан и целое блюдо ромовых шариков. И еще коробка, а что в ней? На этикетке было написано «Птифуры для развлечений». Голос ее был нежен.

— Теперь ты веришь, что я люблю тебя?

— Верю. — Я потянул ее и усадил в нашем гнездышке из одеял. Что за кушанья! Я сказал ей то, что она желала услышать. — Я тоже тебя люблю. — Кажется, я произнес это искренне. — Я люблю тебя, но здесь небезопасно.

— Ну и пусть. — Милая Зои, как она желала доказать мне свою любовь.

— Ты же дрожишь.

— Просто поцелуй меня.

— Нам нельзя заниматься этим здесь.

— Нам отсюда не выбраться. — Ее волосы коснулись моего лица. Я желал всего и ничего. Пока мы не получили ничего, мир позволит нам делать все то же, что и прежде.

— Ты уверена?

— Отсюда нет выхода. — Она зашевелилась в моих объятиях. — Я провела здесь больше времени, чем ты, Джерри, и я это знаю.

Я понял, что есть вещи, о которых она мне не расскажет, но к тому времени я уже был в нее влюблен.

— Для нас найдется место[38], — прошептал я.

Чертова песня.

— Прямо здесь, — попросила она. — Люби меня здесь.

— А завтра мы отсюда выберемся. Вдвоем.

— Конечно, выберемся, — сказала она нежно. И притворно. — Теперь поцелуй меня.

— А завтра мы уйдем отсюда.

Она ответила то, что я хотел услышать.

— Мы постараемся.

— Я что-нибудь придумаю. — Я зарылся лицом в ее плоть. — Я обязательно найду выход! — Так мы и лежали обнявшись, среди коробок от пирогов и остатков фруктового торта, когда нас нашли. Шкуры со входа в парилку сорвали, и мы оказались беззащитны. На нас светила дюжина фонариков. Кураторы толпой ворвались внутрь и схватили нас. Ослепленный ярким светом, я услышал голос Найджела:

— Вот видите!

— Ну да, так и есть. — Среди всех голосов выделялся один, самый энергичный, — кто это был, Преподобный Эрл? — Отведите их, куда следует!

Глава 19

— Я.

Когда Преподобный Эрл в таком расположении духа, лицо его светится, как лампа, вырезанная из морской раковины. Кожа у него необыкновенно бледная, но она так упруга и натянута, что под ней видны розовые кровеносные сосудики. Его зубы сверкают, а неяркие глаза настолько сосредоточены, что зрачки будто вращаются. Плечи его поднимаются; даже и не пошевельнувшись, этот человек, ведущий за собой паству и управляющий делами своей финансовой империи, меняется. Устремив взгляд в никуда, Преподобный Эрл разрастается, достигая наконец телесной монументальности. Это умение и сделало его великим: проповедуя, он преображается.

Он повторяет:

— Я.

Кроме этого слова, в комнате не слышно ни звука. Предметов здесь почти нет: только письменный стол, мраморный подсвечник и затаивший дыхание Гэвин.

— Я.

Здесь, во внутреннем офисе, куда открыт вход только избранным, все совершенно неподвижно. Стоит глубокая тишина. В лучах, падающих из куполообразного светового люка, волосы Преподобного Эрла сияют белым золотом.

— В конце концов все сводится к «Я».

Стоя как вкопанный, ждет чего-то Гэвин Патеноде, пленник собственных надежд. Здесь, в Сильфании, он прослужил уже три года. За это время его повышали в должности, и он стал куратором, затем ангелом-стажером, потом ангелом, а теперь… Теперь… он не совсем точно представляет, что сейчас будет, но оно же вот-вот произойдет. Плечи его зажаты, живот сводит судорогой, но он все еще не может вздохнуть, потому что Преподобный Эрл сейчас поднимается на цыпочки, как прыгун в воду на вышке, и любой звук может отвлечь его и помешать прыжку. Если Гэвин проведет вот так еще минуту, он умрет от задержки дыхания. Его мучает нехватка кислорода, от напряженного ожидания у него кружится голова, но он все еще уверен в себе. Он поднялся до этой ступени, вытерпев гораздо худшее: унижения, месяцы тяжкого труда, лишения.

— Если, — произносит Преподобный, и последовавшая за этим пауза внушает ужас, — если ты еще не поверил в меня, то ты уверуешь.

— Я верю, я верю!

— Веришь?

— Разве это не так? — произносит, глотая воздух, Гэвин. Разве он сказал что-то неправильно?

— Ты либо веришь, либо нет.

Когда тебе нельзя есть того, чего хочется, ты с жадностью хватаешься за власть, и Гэвин знает, что, оказавшись в такой близости от нее, двигаться следует чрезвычайно осмотрительно. Уловив в пристальном взгляде своего вождя подсказку, он кричит:

— Я верю!

Неожиданно раздается смех Преподобного.

— Значит, ты большой дурак.

— Я имел в виду, не верю.

— Не веришь?