Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16) - Сергей Сергеев-Ценский

- Клю-ча-рева! - рычал он. - Ко-но-бе-ева! Мой вам совет: будьте женщинами даже и в вонючей лаборатории этой. И рядом с ретортами всякими и колбами кладите коробочки пудры и два карандаша: для бро-вей и для губ. Умо-ляю вас, не забывайте об этом никогда в жизни.

Марк Самойлович Качка теперь уже как механик присматривался к аппаратам и просил Леню объяснить ему их действие, а Леня спрашивал его:

- Много ли у вас слушателей, Марк Самойлович?

- Не могу сказать, чтобы много, но зато... очень, очень прилежные ребята.

- А у вашего предшественника, покойного Ярослава Иваныча, нас, слушателей, было только трое, - вспоминал Леня. - И когда кого-нибудь из нас троих не было в аудитории, добрейший чех говорил: "О-о, вас, кажется, стало зна-чи-тель-но меньше сегодня", - но очередную лекцию все-таки читал.

- Читал? - удивлялся Качка.

- Да, он был добросовестный человек... Но случалось, что приходил только я один. Ярослав Иваныч мне: "О-о, что же это такое? Как поредели ряды". Я, чтобы его успокоить, признаться, врал: "Сейчас придут, Ярослав Иваныч. Вот я схожу за ними. Сходить?" - "Сходите, пожалуйста". Я - со всех ног вон. Через полчаса заглядываю в двери, - ушел? Нет, ждет. Черт знает до чего неловко было! Все-таки я его убеждал лекцию отложить. Наконец, подошли зачеты. "Я, говорит, буду вас гонять по всему курсу: приготовьтесь как следует". Готовимся, хотя и некогда было. Приходим. "Пока, говорит, я еще прочитаю вам пропущенное мною по теории винта и кое-что о домкрате". Читает. Слушаем. Кончил, наконец. "Теперь, говорит, можете идти и считать, что зачеты вами сданы..." Хороший все-таки был человек - этот Ярослав Иваныч.

- Но если он умер от огорчения, что у него только трое слушателей, то я-я... я надеюсь прожить впятеро дольше него: у меня пятнадцать, подхватывал Качка весело.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

На коксостанции работали ревностно. Производили исследования углей различных шахт на коксуемость, занимались немаловажным вопросом самовозгорания угля на складах, учитывали изменения веса и влажности угля при действии на него кислорода и свежего воздуха; окисляли угли перманганатом калия, извлекали из углей аммиак, смолу и бензол.

Для всего этого применялись приемы, уже испытанные в лаборатории Лапина, но если там эти приемы вводились в интересах кабинетной науки, то теперь Коксострой потребовал от лаборатории помощи производству кокса, и с этой целью Голубинский посылал на завод то одного, то другого из подвальщиков. Между тем надо было думать также и о дипломных работах, так как почти все подвальщики кончали институт.

Выдался редкостно теплый день в середине января. На Проспекте, самой людной улице города, столь возмущавшей старика Юрилина огромным количеством бездельников, двигались сплошные толпы, так как день был не только теплый, но еще и выходной.

Леня Слесарев и Лиза Ключарева шли рядом в толпе и говорили о своих будущих дипломных работах. Под ручку идти они не могли, - для этого Леня был слишком высок, а когда Ключарева попыталась все-таки продеть свою руку за его, опущенную в карман, то Близнюк, попавшийся им навстречу, сейчас же заторопился, доставая свой маленький альбом для карикатур, радостно бормоча:

- Как вы, друзья мои, похожи, так сцепившись, на болгарина с обезьянкой, которых я видел однажды в детстве... Любопытнейшая выйдет у меня карикатура.

Ключарева, вскрикнув, бросилась прочь, чтобы не попасть на страницу близнюковского альбома. А когда подошел Леня, сказала о Близнюке:

- Воображаю, как он нас теперь изобразит, противный. Он знает, конечно, что я неравнодушна к тебе, и, просто говоря, рев-ну-ет. Когда мы с тобой ездили на лодке месяц назад, он был вне себя от злости и мне потом говорил всякие глупости, - мне их тебе и передавать не хотелось.

- Не "ездили на лодке", а "ходили", - поправил ее Леня. - На судах, всяких вообще, как морских, так и речных, не ездят, а ходят.

С месяц назад, в начале декабря, действительно они сделали прогулку по Днепру вдвоем, - последнюю в том году, - на том самом бермудском шлюпе, который выстругивал и сколачивал Леня. Днепр еще не стал тогда, хотя вода уже густела, и из этой густой холодной воды они вылавливали руками полугнилые яблоки, выброшенные с баржи, только что перед этим прошедшей. Вылавливать яблоки эти из ледяной воды было увлекательной забавой, и так заливисто-звонко хохотала при этом раскрасневшаяся и краснорукая Лиза, время от времени оценивавшая улов:

- Пуд... Два пуда... Три пуда...

Леня заметил ей на это под конец:

- Ты так увлеклась, что забыла уж счет на килограммы. Так всякие дикие эксперименты явно вредят культуре!

Он очень охотно соглашался всегда идти с нею, куда бы она его ни приглашала, если только не был срочно занят, и в то же время слегка подшучивал над нею и делал вид, что гораздо старше и опытнее ее во всяких житейских вопросах, хотя она, по ее же словам, была старше его (впрочем, "только на каких-нибудь полгода"). Ее любовь к сцене, ее большая внимательность к игре актрис, собственные выступления в студенческом драмкружке, заученные наизусть несколько довольно сложных ролей - все это не могло не заставить ее забывать очень часто не только счет на килограммы на декабрьском Днепре, но и то естественное, то свое собственное, что в ней было, и не один только заливистый, раскатисто-звонкий, не то чтобы веселый, а просто наигранно-актерский смех отмечал про себя, думая о ней, Леня.

И теперь, когда в две реки, вперед и назад, текли около них бесконечно разнообразные на вид люди большого города, Леня, сам того не замечая, совершенно непроизвольно сравнивал все встречные лица с лицом идущей с ним рядом Лизы Ключаревой, все звеневшие кругом голоса с ее голосом, чужой веселый смех с ее смехом, даже всякое такое малопостижимое, что было пришлепнуто к женским головам, - с ее вязаной красной штукой, и думал, сам удивляясь этому, что ему почему-то все равно, - идти рядом с Лизой или с кем-нибудь совсем незнакомой из этой вот толпы.

И слова ее теперь - "неравнодушна к тебе" - как-то покоробили Леню, почему он и отозвался на них только тем, что лодки "ходят".

Однако она не заметила этого; она была вся занята сейчас Близнюком и его ревностью; она говорила спеша:

- Ты знаешь, он мне даже предлагал записаться, но я-я... ни за что... Я ему так прямо и сказала: "Черт знает что ты выдумал..." И вообще-е... с какой стати? Хотя, конечно, из него выйдет дельный инженер, но вот у него нет пока еще ни одной научной работы, а мы с тобой уже написали ведь, хоть небольшую и не очень важную, и еще не одну напишем, правда? А с ним я бы не могла ни за что... Сиди и смотри на его толстые губы каждый день. С какой стати?.. Во-обще-е... у меня к нему никакой склонности нет... Я ему так и сказала... "А к Слесареву, говорит, есть?" - "Есть, говорю, а тебе какое дело?" Он на меня так посмотрел тогда, что-о... Потом пошел. И вот теперь он ревнует.

Та "научная работа", о которой говорила Лиза, была небольшая статья, напечатанная в одном из технических журналов. Конечно, статью эту целиком писал Леня, ее же участие в работе свелось только к тому, что она делала обычные и очередные на станции опыты под его руководством.

Правда, он требовал в этих опытах большой тщательности и строгой точности и неизменно после каждого нового опыта говорил: "Этот эксперимент нам с тобой надо бы повторить: вдруг получатся несколько другие результаты".

О причинах забуряемости коксовых печей он вскоре после той памятной аварии на заводе написал статью для специального журнала, и она была напечатана и привлекла внимание коксовиков. Статья же, подписанная им и Ключаревой, была уже третьей его работой. Он отлично усвоил стиль научных статей, а также и то, что кончать их нужно непременно благодарностью тому-то и тому-то "за весьма ценные указания". Писать статьи за двумя, даже тремя подписями было тоже принято в технических журналах: так они казались солиднее и, пожалуй, неопровержимее, какими кажутся на суде одинаковые показания сразу нескольких свидетелей.

Снова просунув руку свою за его, опущенную в карман пальто, Лиза продолжала говорить, спеша и волнуясь:

- Мы и без того загружены до краев работой - и учебной, и научной, и общественной, и всякой, а тут еще вот... осложнения какие-то с этой стороны... Вообще эти вопросы у нас, молодежи, решены плохо.

- Даже, пожалуй, совсем не решены, - отозвался Леня.

- Ну, не то чтобы уж совсем не решены, - этого сказать нельзя, покачала она одуванчиком с красной сердцевиной. - Я ведь знаю отлично, как жили мои мать и отец... Теперь-то они уж, наконец, разошлись, и мать живет с другим, и у отца - другая жена. Но раньше-то сколько было между ними всяких скандалов? У нас же теперь гораздо проще и лучше. А к чему вот Близнюк какие-то этакие страшные глаза мне делает, и вообще... этого я не понимаю.

- А почему все-таки у матери твоей с отцом такие нелады были? - спросил Леня и тут же пожалел, что спросил, потому что она отвечала охотно и с чувством: