Последняя тайна Лермонтова - Ольга Тарасевич

Его пальцы на моей шее очень быстро избавляют меня от дрожащего оцепенения.

Ого! Он что, дурак, с асфиксией не шутят!!!

Плюнув в налившуюся кровью рожу, я попыталась врезать Гарику по яйцам. Но – проклятый голубой шелк, ненавистная пышная нижняя юбка, мерзкие кружевные оборки!

Они облепили ноги, обволокли мягким, но прочным футляром, стали тормозящими тяжелыми гирями.

– На какое издательство ты работаешь?! Кто из конкурентов меня заказал? Отвечай, сука! Ты видишь, до какого состояния ты меня довела? Я уже за себя не отвечаю, контролировать себя не могу! Сейчас ты у меня за все получишь...

Сначала я не могу говорить. Потом видеть – физиономия Левицкого, перекошенная, с крупными дрожащими губами вдруг резко теряет фокус, превращается в расплывчатый блин. И вот обрушиваются одновременно темнота и духота...

А дышать, оказывается, так хорошо. Вкусно. Воздуха вокруг меня много-много. Я в нем, безбрежном теплом океане, плыву. Его можно слушать, он напоминает громогласный звучный симфонический оркестр, исполняющий торжественную музыку. В ней множество нюансов – гарь сжигаемых листьев, свежий ручеек сквозняка, расплавленный свечной воск, затихающие отголоски одеколонов и духов.

– Ты что, совсем спятил? На женщину руку поднимаешь, козел! Долго думал, а?!

– Послушай, она за мной шпионит. Все вещи в номере перерыла!

– Да ладно, ты гонишь! Ты мне смотри, я тебя по-хорошему предупреждаю – только шаг к ней сделаешь, я тебя по мордасам, по мордасам!

Пыхтение, звуки ударов, шум борьбы.

Ресницы налились свинцом, поднимите мне веки, я хочу видеть этого человека.

Конечно, Вовчик. Выныривая из бархатного обморока, я не узнала его голос, но теперь идентификация прошла успешно. Толстенький, шкафообразный, он оседлал своего извивающегося близнеца и дает ему звонкие пощечины, одну за другой, хлоп-хлоп.

Спасена! Отомщена! Это прибавляет мне сил, подняться на ноги получается почти без труда.

– Успокойтесь, Гарик. Я не скажу конкурентам, что ваш новый роман будет связан с неизвестными стихами Михаила Лермонтова.

Страсти-то какие... С лица сбледнул, за сердце схватился! Все-таки иногда я оказываюсь весьма и весьма проницательной барышней! Или это Вован, до сих пор так и не слезший со светоча современной прозы, его придавил до мертвенной бледности? Не балерина ведь поди, весит прилично!

– И не старайтесь искать то, чего у вас нет! До того листа из альбома вам в жизнь не добраться! – А почему бы не добить Левицкого? Милосердие во мне было, да все вышло. Он-то меня душил, не жалея! Радостно и страстно! – Володя, пойдемте. Я помню про обещанный танец.

Пауэрлифтинг счастливо улыбнулся, круглощекий мальчик, которому пообещали вкусную конфету. И сразу же погрустнел, стал мрачнее тучи. Я невольно вспомнила своего сына; когда он был маленьким, переходы от ослепительного счастья к наигорчайшему горю осуществлялись в доли секунды.

– Так а все закончилось уже. Поздно вы надумали! Сейчас ужин начнется. После фейерверка народ в ресторан будет подтягиваться. Впрочем, потанцевать можно и в номере.

– Да-да, отличная идея, – прохрипел помятый писатель, предпринимая очередную попытку спихнуть с себя тяжелую гору мяса. – Танцуйте, занимайтесь сексом. А еще лучше, свяжите ее! Чтобы она по замку не шлялась и вещи мои в номере не разворачивала! Можете доложить вашим заказчикам: рукопись не найдена! Не такой я идиот, чтобы позволить конкурентам ознакомиться с новым романом!

– Ну че ты гонишь? – Вован тяжело задышал. – Че ты против нее имеешь? Не понял, что ли, опять, в натуре, нарываешься? Я тебе что говорил? Предупреждал, сейчас опять в пятак получишь...

Мне все равно, чем там у ребяток дело закончится.

Пока я могу свободно передвигаться.

Пока на меня не бросаются местные сумасшедшие.

Пока я сама не сошла с ума от нехороших предчувствий и неадекватного поведения окружающих.

Надо срочно пользоваться ситуацией, ловить момент и делать самое главное!

С нужным мне человеком я столкнулась в коридоре.

– О, Михаил, как хорошо, что я вас встретила! Айо, вы позволите на время украсть вашего кавалера? Спасибо. Да, я хотела поговорить наедине, это очень важно.

Он так близко. Улыбается – приятно, что взяла его под руку? У Михаила потрясающий одеколон с тонким древесным ароматом, жаркие глаза и полуоткрытые губы.

Только мне... мне уже все равно.

Болезнь прошла так же внезапно, как и началась. Наступило полное и совершенное выздоровление. Я понимаю: приговор окончательнее окончательного диагноза. И... оказывается, мне жаль, что я протрезвела. Хмель любви дарит сильные эмоции, волнение, полет, счастье. Мне было стыдно и неудобно в моих сумасшедших мыслях. Но – так тепло...

– Ну и о чем вы хотели поговорить? Послушайте, а что это у вас с шеей? Вот это страсти, как вас, однако, целуют! Извините...

– Целуют – если бы! Это не засосы, отпечатки пальцев! У писателя сдали нервы и он решил меня немного подушить. Обстановочка здесь та еще. Господин Панин, я на полном серьезе предлагаю вам подумать над штатным психиатром. Тут у людей активно едет крыша и требуется кто-нибудь на подхвате. Вы зря смеетесь!

Он хохочет еще оглушительнее. Потом, опять услышав, что Левицкий действительно пытался меня задушить, умолкает, недоуменно вскидывает брови.

– Похоже, ваша подруга не напрасно меня предупреждала о том, что мне грозит опасность, – продолжаю распинаться я. Любуюсь Михаилом, как красивым актером, его хоть сейчас в кино. Любуюсь – но уже без волнения. – А, я так и подумала, что вы не слышали ничего. Вы танцевали, мы танцевали, и Айо, во время очередного поворота, сказала, что без амулета мне кранты. Куколка та деревянная в номере осталась, я за ней и ломанулась. Конечно, в древней одежке карманов не предусмотрено, приткнуть эту штуку мне было бы некуда. Ну, в руках бы гордо держала. Кому помирать охота? В общем, я иду, никого не трогаю, можно сказать, примус починяю. А навстречу Левицкий, за шею – хвать. У писателей с адекватностью проблемы! А еще... – я прикусываю язык. Очень хочется заложить журналистку, тем более, и повод вроде веский: по ее милости пострадала. Однако все же не буду, ябедничать мерзко и противно. Лучше поинтересуюсь другим: – Слушайте, а может ваша подруга напустила в Гарика злых членовредительских духов? Не нравится мне ее увлечение Вуду...

– Успокойтесь, да что вы такое говорите! Айо вы очень симпатичны и она никогда не стала бы причинять вам вред. Даже если бы и могла. Но ее религия на самом деле безобидна, я ведь вам объяснял, это все кинематограф, никаких духов девушка не вызывает. У нее просто интуиция очень развита, к ее советам лучше прислушиваться. А писатель... давайте его выгоним? – подмигнул Михаил, расстегивая воротник мундира. – Неудобная у предков была одежда, правда? И как душно, вы обратили внимание? Это свечи, они кислород сжигают, а система кондиционирования смонтирована, но не подключена. Зима на носу, мы посчитали, что охлаждение в ближайшее время не понадобится. Теперь будем что-то думать, балы со свечным освещением, согласитесь, помогают прочувствовать атмосферу старины... А Левицкий – если он такой псих, пусть катится отсюда, скатертью дорога! Мне он, между нами, абсолютно несимпатичен. Сидит надутый, как сыч. И молчит все время! А книги у него – стилистическое дрочилово. Мыслей нет, одна форма!

– Да ладно, бог с ним. Я не об этом хотела поговорить.

– Я уже в курсе, мне Айо рассказала. А ей Стас пожаловался. Снимок с привидениями стерт. Жаль, я его не посмотрел. А вы хорошо ту фотографию разглядели? Расскажите!

– Потом...

Я действительно собираюсь обсуждать то, что важнее привидений, стертых снимков и вырванных листов из альбома княгини Щербатовой.

– Михаил, дайте, пожалуйста, денег.

Его лицо каменеет:

– А сколько? Для каких целей?

Я рассказываю про приют. Теперь там особенно много щенков. А начинается осень. Волонтеры купили бытовку, но она не отапливаемая. Обогреватель установить нельзя, никаких денег откупаться от пожарников не хватит. Однако в продаже есть вагончики, где уже встроена система отопления; очень удобно, и технику пожарной безопасности не нарушает. Конечно, стоит такой щенячий домик неслабо. Еще нам требуются средства на антигистаминные препараты, противоблошиные ошейники и спреи, корм и консервы, на матрасики, миски, вакцины, витамины...

Я говорю и одновременно даю себе мысленную установку: не заводись.

Я говорю и одновременно осознаю: не получается у меня не заводиться!

Какое у Панина лицо, напряженное, злое. Кто это говорил, что он симпатичный и похож на чуть постаревшего Аполлона? Не верьте! Фигню спорола! Бизнесмен жадный, вон глаза вытаращил, а сейчас затылок скребет. Такой за копейку удавится. У самого миллионы, а на щенков денег жалеет, гад!

– Послушайте, можно задать вопрос? Почему именно собаки? Я занимаюсь благотворительностью, но ко мне никогда не обращались с просьбой оказать помощь приюту для животных. Обычно я помогал детским домам...