Евангелие рукотворных богов - Вадим Вознесенский

– Ключник, – Стерва еще раз зевнула, отчаянно борясь со сном, – Кэт тебя так назвала… Ты что, действительно убил дракона?

Это уже интереснее.

– Драконы, драконы… – прошептал себе под нос Рахан. – Какие они, к чертям собачьим, драконы…

– А кто?..

Воспоминания приходят, как всегда, неожиданно. Вот ты бредешь сквозь снежный вихрь, темную мглу и промозглую стужу, ориентируясь на призрачный источник света, просто догадываясь, что где-то рядом должно быть жилье, и вдруг перед самым лицом вырастает прочная дубовая дверь с медным молотком, готовым призвать хозяев. Мгновение, и ты уже греешь замерзшие пальцы у жадного жерла камина и потягиваешь обжигающий грог. Или имя. С чем может сравниться ощущение осознания себя? Когда ослепительной вспышкой озаряет понимание – с этой секунды ты для себя уже не никто, ты – это ты? Так и сейчас, ведь одно дело – Знать, а совсем другое – Помнить.

Собравшиеся слушают, все, даже Кэт, а Ключник рассказывает то, что возникает в памяти калейдоскопом картинок. Конечно, словами нельзя передать оттенки собственных реминисценций, но смысл донести можно.

…Звонко ревут луженые глотки сирен, истлевшим призраком баньши надрываясь в тщетной попытке вывести бойцов из себя. Мир в узкой прорези забрала кажется враждебным и опасным, но это хорошо и правильно: уютная скорлупа тяжелой брони, оружие, как продолжение рук сидящее в ладонях, и надежные товарищи, готовые всегда подставить плечо, – все, чему сейчас можно доверять. Надсадно воют сирены, отбрасывая красные факельные сполохи, и глаза воинов в глубине шлемов отсвечивают недобрым багрянцем.

– Пошел! – рявкает в девять пар ушей Бонза, увешанный смертоносными игрушками, как рождественская елка, и хлопает громадной ладонью, способной забивать гвозди, по загривку Тарана.

Так, наверное, рождаются дети, с криком покидая тесное пространство, ритмично пульсирующее кровавым, устремляясь в узкий, пронзительно изливающийся белым светом проем. Бойцы один за другим сыплются в чавкающую грязь и заученно занимают положенные позиции – здесь каждый на уровне рефлексов знает свое место в их безукоризненном построении.

Свершилось. Там, дальше, внутренний и внешний круги оцепления, состоящие, наверное, из лучших, но тут, в этом Месте, только десятка Бонзы, потому что они – элита, избранные. Совершенное оружие. Оружие – это не замысловатое содержимое их ранцев, не доспехи, названные тяжелыми не за изрядный вес, а за способность противостоять практически любым воздействиям, оружие, бесценное оружие – это они сами. Абсолютное орудие смерти. А напротив, в обугленной, дымящейся полосе поваленных деревьев, то, за чем они пришли. Надо признать, Это повержено не их стараниями, воздух – не их стихия. Постарались молодцы летуны, захлебываясь собственной кровью, поразившие неуязвимый объект, опрокинувшие его вниз, во власть мальчиков Бонзы. Впервые в мире. Свершилось.

Они движутся короткими перебежками, успешно используя разбросанные стволы в качестве прикрытия. Когда один делает шаг, четверо смотрят на мир лишь в прорези прицелов, готовые в любое мгновение вспороть пространство огненными росчерками. Вон не знающий промаха Робин слился с окружающей грязью, и все, что он увидит на расстоянии мили, станет мертвым, будь на то его желание. Вон Таран, для которого просто нет преград, с холодным спокойствием высматривает себе достойного противника. И Лекарь, тоже лучший, способный, наравне с бинтами и снадобьями, не хуже остальных управляться с оснащением, дарующим не жизнь, но смерть. Здесь нет имен, имена остались дома, здесь только прозвища, характеризующие специализацию, короткие и понятные.

– Ключник, связь, – шепчет Бонза, и этот шепот слышат лишь те, кому нужно его слышать.

– Папа Бонзе! – мгновенно реагирует Ключник.

– Да, – отвечает кто-то далекий и всемогущий.

– На позиции, – переключается Бонза.

– Движение есть?

– Глухо.

– У нас тоже.

– Я пошел?

– Двигай.

Десятка ползет дальше, и вот их взорам открывается Это. В горячей грязи среди черного бурелома. Длинное измазанное тело. Ничего грандиозного и захватывающего. Просто необычное. Похожее на гигантского земляного червя, только постепенно сужающегося к хвосту и резко заостренного в передней части, а так – те же кольца сочленений, та же расслабленная пластичность. Оно взбороздило землю, оставив за собой длинный глубокий ров, и поэтому нос, кажется, расположен как ему должно быть, не завален, не перевернут, но остальное тело безвольными кольцами перекручено в странном подобии штопора. Дохлая пиявка. Или сломанный воздушный змей, из таких, что запускают в красочных феериях жители Востока. Только железный. Такое не в состоянии подниматься в воздух. Стреловидное крыло, наподобие акульего плавника устремленное вверх, – сейчас та часть тела, где оно расположено, лежит на боку, – узкое крыло, визуально, не может обеспечить Этому необходимую подъемную силу. Не может, не должно, не в состоянии. А мертвые петли, что описывало это творение вверху, откуда было низвергнуто, причем такие, что головная часть уже выходила из фигуры, а хвостовая только начинала входить в вираж – это что, обман зрения?

– Папа Бонзе!

– Вижу, работай.

Группа разделяется на пятерки и начинает с двух сторон обходить создание. С хвоста. Хвост такой тонкий, что при желании можно поставить на него ногу и запечатлеть себя у поверженной жертвы. Но они пришли сюда не за этим. После разве что. Передняя треть тела много толще – в три человеческих роста, общая длина, ее трудно оценить, но никак не менее двухсот футов. Бойцы крадутся вдоль боков к расположенным в носовой части двум мертвенно-мутным куполам-буркалам. Им нужно попасть внутрь. Найти хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее вход. Дальше в дело вступит Ключник, двери и замки – его забота. Любые: сложные механизмы, где детали притерты до скольжения, а используемые отмычки чуть толще волоса, где все управление осуществляется лишь током энергий. На то он и Ключник. Исключительное средство, к которому боец прибегает крайне редко, – разрушительное вещество, способное жечь и испарять все, на что направлено его действие, универсальный ключ от каждого замка.

Нужды в услугах Ключника нет: в боку – или это спина, а может, живот – зияет, дымясь, рваное отверстие, успех кого-то из безвестных летунов. Бойцы перегруппировываются – Робин в десятке шагов напротив, по бокам, у самого проема – Бонза и Таран, чуть дальше по сторонам – Лекарь и Ключник.

– Разрешаю! – невидимый Папа не ждет вопроса.

Специальность Тарана – входить первым, он устремляется внутрь, но не успевает углубиться во тьму, потому что видит свое отражение в миллионе фасеток громадных, отливающих сталью глаз. Тряпичной куклой тело Тарана вылетает из пролома и шлепается в грязь, а ведь это почти три сотни фунтов плоти и почти столько же – снаряжения. Паники нет, ситуация под контролем, рано отвечать агрессией на агрессию. Взять живым, повторять приказ необходимости нет. Вперед выступает Лекарь – медик, психолог и контактер. Он разводит руки в миролюбивом жесте… и еле ухитряется увернуться от рассекающей воздух клешни. С молниеносной прытью, свойственной лишь насекомым, наружу вырывается сильно увеличенное подобие помеси скорпиона и богомола. Маслянисто поблескивающее туловище на шести ногах с длинным хвостом, увенчанным истекающим ядом жалом, и тонкий торс с парой четырехпалых клешней и большой вытянутой головой, половину которой занимают глаза. Люди рассыпаются в стороны, тварь мечется между ними, но это не затравленная суета, а расчетливый бой, который ведет насекомое одновременно с тремя противниками. Робин все еще держит дистанцию. Клешни мелькают боевыми косами, неустанно обрушиваясь то на одного, то на другого. И элитным бойцам приходится туго, даже подоспевшая с другой стороны пятерка не в состоянии спасти ситуацию. Наброшенная тонкая паутина-сеть легко вспарывается бритвами конечностей, а удары все сыплются и сыплются, неуязвимая тварь разбрасывает лучших из лучших с легкостью старого учителя, делящегося искусством с новичками. Так оно и есть, ибо бойцы – всего лишь люди, пусть и превосходящие своих соплеменников в силе и реакции, но все же рожденные человеческими матерями. А противостоящее существо – они пока этого не знают – миллионами лет эволюции выведенная в пределах вида каста, единственным призванием которой является борьба за безопасность рода, не продолжение, не повышение благосостояния, а только защита. Все это похоже на ад. Лекарь в стороне, он все еще пытается снять с головы Тарана жутко деформированный шлем, из-под которого толчками брызжет кровь. Шлем, легко выдерживающий удар кувалды. Робин не ввязывается. Семеро противостоят одному. С трудом. Клешни, жало, хвост – никакого иного оружия. Падает оглушенным еще один боец, Лекарь оттаскивает его, потом еще и еще. Каждый пропущенный удар твари, благо их немного, пропущенных, выводит из строя человека. С податливостью жести мнутся стальные шлемы, в строю остаются уже четверо, не считая Лекаря и, в резерве, стрелка Робина. Четверо, каждый из которых может успешно противостоять десятку хорошо подготовленных воинов, но – людей. Чего они пытаются добиться? Подсечь, спеленать злосчастное создание? Нет, пока им удается лишь худо-бедно отбивать его неистовые атаки.