«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс

2

В этот вечер Огюст не работал допоздна, как обычно. Он несколько изменил очертания фигуры «Вакханки», потом остановился и сказал, что Розе необходимо познакомиться с такими известными писателями, как Бальзак и Бодлер. Он читал ей отрывки из «Цветов зла» – он открыл, что Бодлер глубоко волновал его, а у Розы слипались глаза, и она выглядела утомленной.

Она находила чувственность этого поэта отталкивающей и грубой. Ей казалось, что она сама является предметом этой чувственности. И пока Огюст рассуждал о «трагическом восприятии мира» у поэта, она прикрыла свою наготу пальто. Когда она зевнула, не в силах больше сдерживаться, – Огюст уже час читал вслух, – он остановился и чертыхнулся. Потом взял себя в руки. Она смотрела на него непонимающим взглядом. Ее нежное тело тянулось к нему.

«Видимо, ее ничему не научишь», – подумал он, но сегодня эта мысль была лишена горечи. Он сказал нежно:

– Милая Роза, ты очень понравилась моим родителям.

– Они любят детей, – с неожиданным задором ответила она.

Роза удивительная, ради его блага готова на любые страдания. Он обнял ее с новой страстью. Но она – сама противоречивость. Ей не нравился Бодлер, а сейчас в его объятиях прижалась к нему в чувственном порыве, позабыв о стыдливости.

«Глупо заниматься ее образованием, это испортит всю непосредственность ее безудержных ласк, ее порыв, ее бесстыдную любовь», – думал Огюст. Она была прирожденной вакханкой и отдавалась ему, забывая обо всем на свете. Но когда он сказал, что в будущем создаст скульптуру по мотивам Бодлера, иллюстрацию к его поэмам, Роза воскликнула:

– Он нехороший!

Утомленные, они разомкнули объятия.

Огюст заснул. Она лежала, прислушивалась к его дыханию и думала, что хотя он ранил ее гордость своим отказом жениться, признать законным их сына, сегодня он заживил эту рану, дал ей вновь почувствовать себя женщиной, достойной любви. И что бы он ни говорил и ни делал, – а она знала, он всегда будет поступать так, как ему заблагорассудится, несмотря на все ее протесты, – ей одной он дарил свою любовь. В этом было ее призвание и искупление. И он был прав насчет «Вакханки». Она может так позировать ему, что скульптура действительно получится великолепной. Он повернулся к ней и в полусне прошептал: «Милая Роза, какой замечательный живот», словно она была одной из тех статуэток, которые он обожал.

Огюст поставил ей всего одно условие: пусть позаботится, чтобы у них не было больше детей. А когда он заметил ее огорчение, то объявил:

– Роза, если ты забеременеешь еще раз, знай, я швырну тебя в Сену!

Глава XIII

1

Этот новый взрыв чувств повлиял и на «Вакханку», будущую Венеру, которая царила над всем в мастерской. И Роза стала для Огюста страстной любовницей, помощницей в мастерской и натурщицей по вечерам и воскресеньям.

Огюст, полный целеустремленности, веры в себя и энергии, принялся за работу. Он решил изобразить Розу дикой, необузданной, беззаботной, похотливой богиней. Он уничтожил старую фигуру. Он решил, что сама Роза, а не ее отдаленное подобие, будет «Вакханкой».

Она сопротивлялась, робко говорила, что такая нагота чересчур неприлична, что нельзя никому показываться обнаженной. Ему осточертели все эти кариатиды, заявил он, и он надеется, что никогда в жизни ему не придется больше лепить облаченную в одежды женскую фигуру, потому что гордость женщины – это ее тело.

Он стащил с нее пальто, ее единственное укрытие. Обнаженная, дрожащая, стояла она на станке для модели, не в силах побороть застенчивость и стыд, а он поглаживал ее бедра, спину, чтобы верно уловить их очертания. Она беспомощно вздрагивала под его прикосновениями. Затем он ощупал талию, и от его прикосновения в ней вспыхнуло бешеное желание. Она склонилась к нему, а он воскликнул:

– Прекрасно, прекрасно! Оставайся в такой позе! Роза застыла на месте, словно внезапно окаменев.

Он положил ей руки на бедра и потянул к себе, и Роза почувствовала, что больше не может этого выносить. Она боялась за свою душу. Он обнял ее, и она стала податливой глиной в его руках! Она была беззащитна перед ним в своем неприкрытом желании– таком необузданном, что это приводило ее в ужас.

– Больше чувства! – крикнул он.

Неужели он не догадывается, что она испытывает?

Огюст вновь пытался придать ей нужную позу.

– Не важно, – говорил он, – что она потеряла девственность, в ней нет уже прежней невинности – вот главное.

– Огюст, мне всегда надо будет позировать? Всегда.

– А как же наша любовь? – Любовь и есть работа.

– Всегда одна работа?

– Роза, ты опять переменила позу. – Он был в отчаянии. Нет, она безнадежна. Вот теперь как-то жалко согнулась, а вакханка должна быть веселой, беззаботной, разнузданной.

– Ты меня не любишь, – сказала она, и в ее глазах мелькнула злость.

– Нет, не люблю, особенно когда ты так тупа, что не можешь запомнить простейшей позы. Я найду себе другую натурщицу.

– Нет! – Она обняла его. – Скажи мне, что любишь.

– Вот это уже лучше. Так и оставайся. Почти то, что надо. – Теперь Огюст работал стремительно и уверенно, делал набросок за наброском и при этом говорил: – Красота обнаженной женщины – красота от бога. Вакханка всегда должна быть в экстазе, она во власти животных порывов, одержима страстью, с которой не в силах совладать. Я изучал вакханок на греческих барельефах и вакханок Тициана, в них нет ничего чопорного и декоративного, они жизнерадостные, все в движении, полны желания и предвкушения близкого блаженства.

Его глаза так и сияли, он любовался ее страстью, и она не могла не подчиниться. Она тоже чувствовала себя богиней.

За следующие несколько сеансов «Вакханка» обрела новую женственность. Она была ростом более шести футов, куда выше, чем Роза в жизни, и высота эта придавала ей особую впечатляющую силу. Огюста беспокоил каркас, слабый, из дешевого металла, лучший был не по карману. Но мастерство было неоспоримо. Это доставляло ему огромное удовлетворение. Ваяние есть олицетворение мастерства – совершенства тела, мастерства натурщицы, мастерства ума, сердца и воображения художника.

Он закончил «Вакханку» и почувствовал облегчение. Она великолепна, прекрасна и монументальна. В порыве радости он обнял Розу.

– Салон должен принять ее, – сказал Огюст.

– Можно нам теперь навестить маленького Огюста? – спросила Роза. Они уже около месяца не видели сына, так он был увлечен работой.

– Потом, потом, – торопливо произнес Огюст, охваченный новой идеей. – Иди снова на станок.

– Ты же сказал, что «Вакханка» закончена. – Роза пришла в уныние, готова была вот-вот расплакаться.