Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий! - Анатолий Спесивцев

– Дурачье. Впрочем, вам и полагается блистать не умом, а храбростью. Кто сказал, что собираюсь ограничиваться этой жалкой подачкой? Обещание я подпишу одним людям, а завтра их головы украсят серебряные блюда в Стамбуле, и кто мне помешает взять то, что я захочу? Даже если они выиграют у себя, во внутренней войне, найти причину для разрыва мира не трудно, было бы желание. А оно у меня будет. Скорее занимайте оставляемые еретиками земли. Пока они там разбивают друг другу головы, мы укрепимся в новых своих владениях и в нужный момент ударим в неожиданном для них направлении. И никакого шелка не видать им, как своих ушей без зеркала. Готовьтесь к большой войне, я стану величайшим шахиншахом за всю длинную историю этой древней страны.

Кавказ

Вести из Стамбула и Анатолии разворошили и без того неспокойный регион. В Кумыкии, весьма пострадавшей от зимнего налета с севера, разразилась небольшая войнушка за земли, оставшиеся без хозяев. Гибель претендовавшего на верховенство Сурхай-мирзы, сына Эльдар-Шамхала, этому способствовала. Желавших стать шамхалом и без него хватало, но такого, кого признали бы все, не нашлось. Активно поучаствовали в выяснении отношений авары, лазы, окоты, гребенские казаки и сваны. Когда Аркадий стал разбираться, кто есть кто на востоке Северного Кавказа, его поразила мизерность численности чеченских предков. Их там было два-три племени, на расклад сил не влиявших совершенно. Окоты, которых по инерции двадцать первого века считал прачеченами, оказались тюрками. Встретившись с окотами в первый раз, он даже смог без переводчика с ними объясниться. Успел нахвататься тюркских слов от окружающих.

Неспокойно было и у гребенцов. Новопоселенцев из Малой Руси они разместили, но относились к ним свысока, равными себе их не считали. Если бы не взбаламученное, не всегда дружеское окружение, то для новоприбывших все могло обернуться очень плохо. Притирка друг к другу старых и новых казаков давала немало искр, что могло закончиться опасным пожаром. Оказачивание бывших селян шло с большими трудностями, да и признавать казаками вчерашних холопов гордившиеся своим воинским прошлым гребенцы не спешили.

В Кабарде правитель Алегуко Шогенуко вынужден был опять возобновить военные действия против группировки князей, возглавлявшейся потомками его двоюродного деда, Кази. Эта братоубийственная война, столь характерная для черкесов, отвлекла кабардинцев от внешних дел. Благодаря помощи от гребенцов и русских войск из Терского городка Алегуко стал одерживать победу за победой, однако во внешней политике активно участвовать не мог.

В Западной Черкесии известия вызвали неоднозначную реакцию. Здесь уже были племена и роды, ориентировавшиеся на обслуживание интересов Османской империи, им происходившее не нравилось категорически. Стоило учитывать и то, что хотя подавляющее большинство горцев сохраняло еще древние верования и обычаи, очень многие их правители уже успели принять ислам. Казацкие победы ставили под вопрос выбор предков, а кому это может понравиться? Однозначно враждебны казакам были мамлюкские села и городки. Христиане для них были врагами и раньше, а после разгрома прошлым летом нескольких их поселений они жаждали реванша.

С другой стороны, огромная добыча в Стамбуле разбудила у многих воинов жажду поучаствовать в казацких походах, тысячи всадников стали седлать коней по призыву казаков. Собственно, обработка черкесских уэрков (дворян) велась целенаправленно еще с прошлого лета, теперь эта работа стала давать плоды. На призыв совместно пограбить причерноморских ногаев и поляков откликнулось более одиннадцати тысяч черкесов. Шестью отрядами – вместе их собрать было затруднительно из-за взаимных счетов и обид – они явились к Азову.

Очень обиделись на казаков шапсуги, нередко участвовавшие в совместных морских набегах. Их на разграбление Стамбула не пригласили. Послам пришлось много извиняться и оправдываться. Здесь им здорово помог шторм, так досадивший флоту при возвращении. Для ходивших на челнах, подобных стругам и чайкам, нахождение в море во время такого волнения моря – приговор. Но весенние шторма подходили к концу, договор о совместных действиях против поляков был заключен, к походу готовилась судовая рать более чем в три тысячи человек на пятидесяти кораблях.

Тихая паника царила во владетельных грузинских домах. Во всех. Кахетинский Теймураз, имеретинский Теймураз III, мингрельский Леван Дадиани, все были озабочены поисками новых покровителей, так как старые, Персия и Турция, явственно пошатнулись и ослабели. «Акела промахнулся!» – значит, пришла пора искать новых покровителей. Для грузин такое поведение всегда было нормой. Степные бандиты не могли быть ими по определению (подчиняться некоронованным разбойникам – моветон), царю искать покровительства у явного бандюка – западло. Естественно, как и в реале, они все кинулись за защитой к единоверному московскому царю. И так же получили отлуп. Государь Михаил искренне им сочувствовал, но помочь реально не мог.

Калмыки, в соответствии с договоренностью, разделились. Стада, женщины и дети откочевывали на лето к Волге, на северо-восток. С минимальной охраной из мужчин. А большая часть воинов, возглавляемых самим Хо-Урлюком, двинулась на запад, к Азову. Калмыкский тайша объявил, что ведет пятидесятитысячное войско. В реале шло тысяч сорок воинов, причем семь-восемь тысяч были как раз теми примученными ногаями и башкирами.

Москва

В Москву зачастили казачьи станицы (в данном случае – посольства). Вести они приносили такие, что их без промедления, то есть на следующий день, принимал возглавлявший повседневную работу посольского (иноземного) приказа Василий Ртищев, а через день-другой и сам его глава, а также Большой казны, приказа Стрелецкого, государев любимец князь Иван Борисович Черкасский. Личность сильная и в русской истории недооцененная. Возникший на южных рубежах казацко-калмыкский заслон стал вдруг непреодолимым препятствием для набегов на русское Правобережье Волги.

Тюрки, кочевавшие на Левобережье, прекращать прибыльный людоловский бизнес не собирались, но убытки для России там были несравненно меньшими из-за малочисленности русского населения. Что Москву не могло не радовать. Правда, тут же возникали сомнения в надежности подобного заслона, и казаки, и калмыки виделись с высоких постов такими же бандитами, как ногаи. Но в пограничье воцарился мир, и на просьбы казаков и калмыков о материальной помощи Москва отвечала положительно. Лучше заплатить бандитам, рвущимся защищать твои границы, чем расплачиваться разоренными волостями и еще более крупной данью Крыму.

Россия смогла ускорить строительство Белгородской засечной черты, что давало шанс на скорое освоение благодатных южных земель. Резко увеличившиеся поставки казаками рабов-турков также протестов не вызывали. Людишек на бескрайних русских просторах не хватало катастрофически, особенно после огромных потерь во время Смуты, а к «неправильному» вероисповеданию в Москве относились куда менее болезненно, чем в тогдашней Европе. Был бы человек хороший… да и, как показала практика, вероисповедание может и меняться в нужную сторону, если приложить к этому усилия.

Известие об изъятии православных святынь из-под власти нечестивых агарян (так называли тогда мусульман в Европе) и готовности передать их в руки русского государя также нашло в Москве положительный отклик. Конечно, там посомневались, обсудили уместность их принятия, но, как и предвидел попаданец, решили, что в Москве православным святыням будет надежнее, чем в агарянском государстве. Гонцов казацких изволил принять сам государь и одобрил их старания на ниве защиты православной веры. Казаки клятвенно обещали, что не пройдет и месяца, как святыни будут уже в Москве, а где их размещать – на то полная царская воля. Между митрополиями и крупнейшими монастырями немедленно обострились отношения, наличие мощей святого, особенно широко почитаемого, весьма способствовало наполнению монастырской казны.

Государь, несмотря на недовольство некоторых влиятельных купеческих кланов, в том числе богатейшего – Строгановых, подтвердил казацкие привилегии на торговлю в южных городах России и выделил казакам дополнительное жалованье зерном, водкой, порохом и свинцом. Казаков также мягко пожурили за примучивание объявивших себя подданными Белого царя некоторых родов Больших ногаев и башкир. И попросили (а не приказали) их не неволить. Москва традиционно была настроена покровительствовать тем ногаям, которые изъявляли покорность ей. Иногда вопреки здравому смыслу. Освобожденные от калмыцкой опеки, те зачастую принимались за привычное дело – набеги на русские земли. Впрочем, в этот раз ссориться с обеспечившими безопасность юга государства казаками и калмыками никто не собирался.