Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. - Сергей Волков

Под свист из окон казарм мы произвели перестроение и пошли, соблюдая ногу и должный порядок. На повозке ехали побитые и Бакланов. Впереди и сзади шел караул от Павловского полка, очень пригодившийся на мосту через Фонтанку у цирка Чинизелли, где уличные хулиганы начали швырять каменьями в юнкеров, виновных лишь тем, что обладали чистыми душами и сердцами.

Придя, наконец, в школу и поблагодарив юнкеров за проявленную дисциплину духа, я распустил их из строя и пошел здороваться с полковником Киткиным, вышедшим встречать нас на подъезде.

С милой улыбкой на своих сочных губах помощник начальника школы теперь, потирая руки, восхищался свою дальновидностью:

— Я говорил, что ничего не выйдет, кроме позора. Ну, теперь убедились? Так уж не жалуйтесь, что пришлось много тяжелого перенести. Сами виноваты — нечего соваться туда, где ничего не потеряли. Ну а теперь пойдемте выпьем водчонки! — предложил он, заканчивая свои милые излияния. Но я отказался от этой чести, сославшись на головную боль.

Зато через несколько минут я беседовал с Борисом, а затем с явившимся капитаном Галиевским, грустным от общей боли, от человеческой подлости и глупости.

— …Я бесконечно счастлив, что моя рота юнкеров так стойко и мужественно вела себя, что по сдаче дворца даже эти господа оставили у нас оружие и беспрепятственно пропустили с баррикад прямо идти в школу, — тихо, с гордостью говорил капитан.

— Да, да, — соглашались мы.

Большинство юнкеров прекрасно зарекомендовали себя. Тяжело будет, если не удастся их довести до производства в офицеры. В таких на фронте только и нуждаются, — и тихая беседа нас переносила то к далекому готовящемуся к зимовке фронту, то к переживаемым явлениям политической жизни Родины, в которую вкрапился и такой день, как вчерашний.

«Да, — делали мы выводы, много было странного за эти часы вчерашнего дня и сегодняшней ночи… — Да! Защищать положение, сопровождая его требованиями не открывать огня. Оригинально… и подлежит выяснению, в чем зарыта собака… Ну да Бог видит правду, и хоть не скоро ее скажет, но все же скажет… Доживем ли?..»

«Ну, пора и по домам», — наконец решили мы и расстались.

А еще через три часа я пил шампанское за здоровье брата, оказавшегося тоже на свободе, и начал строить план мести офицерам Генерального и Главного штабов за издевательство над нами, — вызывая своими планами смех у прелестной хозяйки дома.

И вот эти свои воспоминания я отдаю на суд истории, для нахождения истины и для воздаяния каждому по делам его, лицедеев дня 25 октября 1917 года.

И делаю я это в память погибших и пострадавших юнкеров, господ офицеров и героинь–ударниц! Да простят мне то, что я еще жив, мои славные, честные, боевые друзья!..

П. Краснов[25]

БОИ ПОД ПЕТРОГРАДОМ[26]

Можно ли говорить, что большевики не готовились планомерно к выступлению 25 октября? Но кто им помогал?

23 октября весь «корпус» — то есть оставшиеся 18 сотен — было приказано передвинуть в район Старого Пебальга и Вендена, где поступить в распоряжение штаба 1–й армии, потому что там ожидались беспорядки и массовые эксцессы. Я поехал в Псков узнать обстановку, а 24 октября отправил в штаб 1–й армии квартирьеров и приступил к погрузке 10–го Донского казачьего полка в вагоны.

25 октября я получил телеграмму. Точного содержания ее не помню, но общий смысл был тот: Донскую дивизию спешно отправить в Петроград; в Петрограде беспорядки, поднятые большевиками. Подписана телеграмма двумя лицами: Главковерх Керенский и полковник Греков.

Полковник Греков — донской артиллерийский офицер и помощник председателя Совета союза казачьих войск, казачьего учреждения, пользующегося большим влиянием у казаков.

Ловко, подумал я. Но откуда же при теперешней разрухе я подам спешно всю 1–ю Донскую дивизию к Петрограду?

Тем не менее 9–й полк направил к погрузке в вагоны. 4 сотни 10–го полка приказал остановить на станции, послал телеграммы в Ревель и Новгород о сосредоточении в Луге, откуда решил идти походом, чтобы не повторять ошибки Крымова, увы, уже сделанной мудрыми распоряжениями штаба фронта.

А квартирьеры? Они уже ушли и рыщут, вероятно, по имениям и мызам, отыскивая помещения. Послал нарочного и за ними…

Сам поехал в Псков просить начальника штаба и начальника военных сообщений ускорить все эти перевозки так, чтобы хотя бы к вечеру 26–го я мог бы иметь часть из Ревеля и Новгорода в Луге.

Все было обещано сделать. В штабе я нашел большую тревогу. Тихо шепотом передавали, что Временное правительство свергнуто и не то разбежалось, не то борется в Зимнем дворце, отстаиваемое юнкерами; вся власть захвачена Советами с Лениным и Троцким во главе.

Вернувшись из Пскова, я напечатал приказ, где полностью передал телеграмму Керенского и Грекова и призывал казаков к уверенным и смелым действиям. Приказ послал с нарочными и в Ревель, и в Новгород. После чего собрался сам и поехал на станцию Остров, где уже был погружен штаб 1–й Донской дивизии, без ее начальника, случайно бывшего в отпуску в Петрограде.

* * *

Глухая осенняя ночь. Пути Островской станции заставлены красными вагонами. В них лошади и казаки, казаки и лошади. Кто сидит уже второй день, кто только что погрузился. На станции санитары, врачи и две сестры Проскуровского отряда. Просят, чтобы им разрешено было отправиться с первыми эшелонами, чтобы быть при первом деле. Казаки кто спит в вагонах, кто стоит у открытых ворот вагона и поет вполголоса свои песни.

Ах, да ты подуй, Подуй ветер с полуночи, Ты развей, развей тоску!. — слышится откуда‑то с дальнего пути.

Вдоль пути шмыгают темные личности, но их мало слушают. Большевики не в фаворе у казаков, и агитаторы это чуют.

После целого ряда распоряжений относительно остающихся частей — штаба Уссурийской дивизии, 1–го Нерчинского полка и 1–й Амурской батареи и длительных разговоров с новым командующим дивизией, генерал–майором Хрещатицким, [27] я, в 11 часов ночи, прибыл на станцию.

— Лошади погружены? — спросил я.

— Погружены, — отвечал мне полковник Попов. [28]

— Значит, можно ехать?

— Нет.

— Но ведь нашему эшелону назначено в 11 часов, а теперь без двух минут одиннадцать.

— Ни один эшелон еще не отошел.

— Как? А девятый полк?

— Стоит на путях.

— Стоило гнать сломя голову. Но что же вышло?

— Комендант станции говорит — нет разрешения выпустить эшелоны.

Пошел к коменданту. Комендант был сильно растерян и смущен.