Чертова погремушка - Татьяна Рябинина

А вот утро было нерадужным. Никита еще спал, я выбралась из-под его руки и поплелась на кухню. Все тело ломило, голова гудела, как большой набат, во рту пересохло.

— Похмелье, — объяснила я сама себе, налила в чашку куриный бульон и поставила греть в микроволновку.

Но дело было не в похмелье. Точнее, не только в нем. То, что произошла вчера и потом, ночью… Да, это было необыкновенно по ощущениям, по накалу страсти, но беда в том, что мы были как будто каждый сам по себе. Не вместе. Каждый — для себя, а не для другого. И этого до сих пор с нами тоже никогда не было. Как говорила одна моя знакомая, секс без страсти — это супружеский долг. А секс без любви — просто порно разной степени жесткости.

Пожалуй, именно оно и было — порно. Ни нежности, ни открытости, ни доверия. Ничем не прикрытое, яростное, животное наслаждение. Хотя нет, то, что происходит между животными, — естественно и безыскусно. То, что произошло между нами, было разнузданно-порочным. Я всегда была уверена, что в отношениях двух любящих друг друга людей не может быть грязи — что бы они ни вытворяли за закрытыми дверями спальни. Но ключевым словом здесь было «любящие», а мы — любящие друг друга! — в эту ночь словно стали друг другу чужими, незнакомыми, стремящимися только к физическому удовольствию. И было в этом удовольствии — не тогда, ночью, а теперь — что-то мерзкое. Почему-то я вдруг вспомнила того незнакомого мужчину в тамбуре поезда, ползущего по тайге. Вспомнила, как чуть не залезла в постель к брату. К горлу подступила тошнота.

Так вот какие струны отзываются на мой «волшебный» голос — я нисколько не сомневалась, что дело именно в нем. Нет уж, спасибо. Не хочу я больше такого.

— Ну и дура!

Дьявол материализовался из ниоткуда в долю секунды, как на плохо смонтированной кинопленке. На нем был плохо сидящий опереточный фрак и черный шелковый плащ с красным подбоем. Подойдя к пискнувшей микроволновке, он достал из нее чашку и сунул мне под нос.

— Твой бульон прокис.

В омерзительно воняющей мутной жидкости копошились жирные опарыши.

Я зажала рот рукой и едва успела добежать до туалета. Вывернувшись наизнанку, спустила воду, в ванной вымыла лицо, прополоскала рот и вернулась на кухню в надежде, что адово отродье исчезло.

Ну да, как же. Дьявол сидел на столе и попивал все из той же чашки. И хотя мой желудок уже был абсолютно пуст, он все равно попытался покинуть меня еще раз.

— Ну ты и сволочь, — прошипела я крайне непочтительно.

— Вы забываетесь, девушка, — улыбнулся он. — Но это даже забавно. Настолько забавно, что я это терплю. Смешная маленькая козявка.

— Терпишь ты, как же. — Удивительно, но страха не было. Ни капельки. — Тебе же в кайф человека задурить, чтобы он сам продался. А запугать — нет, это ж никакого удовольствия. Что, не так?

— Думаешь, ты такая умная? И никто, кроме тебя, этого не понимает? Прекрасно понимают. Но «хочу» — такое слово… как бы тебе это объяснить? Ну, думаю, ты в курсе. Что, не так? — он сказал это моим голосом и даже с моей интонацией — один в один.

Я отвернулась.

— «Хочу», птичка моя, — краеугольный камень вашей жизни, — менторским тоном продолжал дьявол. — Ради «хочу» люди идут на все. Долг, любовь — это все нонсенс, чепуха. Так сказать, реникса[2]. Человек поступает только так, как хочет. Как ему выгодно и удобно.

— Да прямо, — буркнула я. — А когда заставляют? А когда человек собою жертвует ради другого?

- Ты и правда смешная. Или прикидываешься дурочкой. Наш общий Создатель дал вам свободу выбора. Хотя, между нами, девочками, я всегда считал, что Он так тонко пошутил. На самом деле выбор — это проклятье. Что бы человек ни выбрал, все равно рано или поздно начнет жалеть и думать, что другой вариант, возможно, был бы лучше. Так вот, о чем это я? Ах, да, о свободе выбора. Вот смотри, я сейчас тебе скажу: или ты, красавица, будешь моей — понимай, как хочешь, в меру своей испорченности, — или немедленно умрешь самой страшной смертью. Ты свободна выбирать. И выберешь то, что тебе покажется более привлекательным. Из двух зол — меньшее. А уж с жертвенностью — еще проще. Допустим, твой ребенок остался в горящей квартире. Впрочем, про ребенка тебе еще не понять до конца. Ну ладно, друг твой остался в горящей квартире. Ты можешь сама спастись, а можешь постараться его спасти. С большой вероятностью, что ты погибнешь сама или вы погибнете оба. Вот и выбирай, что для тебя страшнее — смерть или жизнь без него в угрызениях совести.

Я до крови закусила губу. Потому что он был прав. Нет, была, конечно, в этой правде какая-то червоточина, какая-то тонкая софистика. И если бы я только могла поймать ее, сформулировать четко. Как Ахиллес, который, как известно, математически и логически не в состоянии обогнать черепаху, а на деле вполне может поиграть ею в футбол.

— Ближе к телу. Берем вокал? — деловито поинтересовался дьявол. — Рекламная акция прошла успешно?

Ответить я не успела — в кухню вошел Никита. И вид у него был такой же помятый, как и у меня. Дьявол усмехнулся ехидно и исчез — так же мгновенно, как и появился.

— Ты с кем-то разговаривала? — спросил Никита, не глядя на меня.

— Тебе показалось, — я тоже отвернулась.

Мы молчали всего несколько секунд, которые мне показались вечностью.

— Я больше не буду петь при тебе.

— Пожалуйста, не пой больше.

Мы сказали это одновременно.

— То есть, это было здорово, просто потрясающе, но…

— Не надо, — я подошла к нему, положила руки на плечи, уткнулась носом в грудь. — Это было… В общем…

— В общем, это было чем-то вроде твоей способности видеть людей насквозь, так?

Я кивнула.

— Понимаешь, мне всегда хотелось петь. С детства. Еще до Савки и Гришки. И потом — тоже.

— Но ты боялась. Еще бы. Я бы тоже после такого боялся. Хотя у тебя очень хороший голос. Не Образцова, конечно, но вполне ничего. Я слышал, как ты поешь в ванной. И слух есть. И ты вполне могла бы…

— Что я могла бы? — я неожиданно для себя всхлипнула. — Мне скоро четвертый десяток пойдет.

— Подумаешь, важность. Люди и позже начинают. Есть музыкальные школы для взрослых, есть любительские студии, театры. Ты определись, чего ты хочешь — шашечки или ехать.

— Ты не понимаешь. Я могу стать просто… суперзвездой. Люди будут с ума сходить от моего пения. Слава, деньги…

— Нет, Лена, вот это я как раз прекрасно понял. И тоже чуть не сошел с ума. Только подумай — оно тебе действительно надо? Я же спросил — тебе шашечки или ехать? Слава и деньги — или возможность петь?

Я плюхнулась на стул и заревела. Как больной ангиной малыш, которому мама не дала мороженое.