Изначальное желание - Дмитрий Денисов

— Хм, каков попался? — он подпер заросший подбородок и внимательно следил за мной. — Таких изощренных попрошаек еще ни разу не встречал. Да, видать, много где бывал, много с кем препирался. Да только везде тебя в шею гонят, ведь так? Так. Это очевидно. Ты что думаешь, я тут неделю торгую? Да уж лет пятнадцать. Так что научился вас распознавать. И знаешь, что я тебе скажу? Вы просто цену себе набиваете. Думаете, мы оценим ваше острословие, ваши советы, вашу мнимую мудрость, и воздадим должно? Ну да, правильно — воздадим! И всегда воздавать будем! Да только все тем же — своей мудростью. Хотя, ты, хвала небесам, сам ее осознал. Мы будем взашей вас гнать, чтобы не побирались тут, и не отбивали своим видом посетителей. Чтобы вы или умирали, или людьми становились. Тоже мне, «не человек» нашелся!

Я польщенно затих, слушая откровенный монолог, и принюхивался к его желаниям. Он пах внешним злорадством и внутренним самодовольством. Искренне насмехался (чем заслужил мое уважение) и продолжал:

— Поэтому, неудачное ты выбрал место, братец. Хоть ты и ловок на язык, да только одного его недостаточно, чтобы прожить здесь. И мой тебе совет — возвращайся в ту дыру, откуда ты родом. Там хоть есть те, кому ты не безразличен, даже без золота.

Я пристально взглянул на него, и про себя поблагодарил за повторную искренность. Ведь он искренне желал мне добра, а потому и давал дельные, по его меркам, советы.

— Такие есть везде, — поправил я. — А точнее — такой.

— Какой? — светлые глаза сверкнули живым ярким пламенем. Он приосанился, уперся рукой в бок, и вызывающе смотрел на меня.

— Которому ты не безразличен, даже без золота, — подмигнул я.

— И кто он? — выпучил бледные глаза седельщик.

— Хочешь знать? — усмехнулся я.

— Конечно, — облизнул он пересохшие губы.

— А зачем? — склонил я голову на бок. — Тебе то зачем? Ты же не бродишь по свету и не просишь милостыню? И у тебя есть те, кому ты не безразличен. Надеюсь есть…

Седельщик замялся, глаза забегали в поисках ответа.

— Ну… ну, да, правильно, я не попрошайка… просто интересно. Кто ж такой? Да еще и везде он выручает? Как так?

— Действительно интересно?

Он кивнул. В глубине его души полыхнуло неуемное пламя познания. Он чувствовал, как коснулся извечной древней тайны, что будоражит всех. В том числе и его. Поэтому, нельзя его разочаровывать. Я вздохнул, и спокойно заявил:

— Тогда, уважаемый мастер-седельщик, поброди с мое по миру. Лишь так ты познаешь ту истину, не иначе. Каждый человек должен прийти к ней сам. Да, других тоже стоит послушать, но каждый расскажет о своей истине. Но не о твоей. Ведь ее никто не может знать, кроме тебя. Так что, если желание твое искреннее — милости прошу. Мир чарующ и безграничен. Он гораздо больше, чем тебе о нем рассказывали другие. Он гораздо красивее и совершеннее, чем тебе кажется. Он непонятен лишь для тех, кто не желает познавать его. Он страшен и жесток лишь для тех, кто боится его. И темен для тех, кто не видит его. Равно как и светел для зрячих. Поэтому, смело говорю — тебя удерживает страх. Ты прикован к этому месту, к своей работе, ремеслу и торговле. Ты боишься потерять их. Ты никогда не променяешь их на загадочные красоты своего же мира. Равно как и всякий, кто золото ставит превыше мудрости. А значит, и не постигнешь того, что постиг и постигаю я. Но все-таки выбор у тебя есть. Ибо есть он у всех.

Он окатил меня жгучим злобным взглядом. Меня же это нисколько не тронуло, так как я давно привык к такому отношению. Ведь это тоже сила — пережить насмешку. Ведь насмешка умного обратится в добрую улыбку, когда он разгадает в моих словах замысел. Глупец же будет насмехаться до конца дней. Да только умнее от того не станет. Я этой силой обладаю в избытке. Потому как каждый раз испытываю на себе подобное. И сейчас я не ждал иного. И иного не стало. Седельщик вдруг напрягся, сморщился и ткнул узловатым пальцем в сторону.

— Иди-ка ты, бродяга, по-доброму, и не морочь мне голову! А то я стражу кликнуть могу.

— В чем же моя вина? — возмущенно вспыхнули мои глаза.

— В мошенничестве. В подстрекательстве к самообману, — сквозь зубы процедил мастер. — Ты хочешь обобрать меня, сделав так, словно я сам тебе все отдал. Каков хитер плут! Такие, право — редкость. Гораздо больше простых воров. Но все равно — иди подальше! Давай, давай — проваливай!

Я кивнул, равнодушно пожал плечами и тихо подытожил:

— Разумеется, пойду. Ведь ничто меня больше не держит возле тебя. Ты стал мне безынтересен. Я уже взял то, что хотел.

Я демонстративно развернулся. Передо мной пестрела многоликая говорливая толпа. Она манила окунуться в себя, словно в ласковые морские волны. Я ощущал тысячи всевозможных желаний. Они искрящимися живительными брызгами летели в лицо. Они освежали, наполняли силой, даже слегка отрывали от земли. Да, я могу воспарить над землей лишь благодаря такому большому количеству желаний. Однако, может окрылить и горстка. Но желания должны быть очень сильны, чисты, и не замутнены лицемерием перед самим собой. Такими часто бывают детские желания. Или желания тех, кто страстно влюблен. Или тех, кто глубоко и отрешенно верит. Или кто безумно одержим какой-то благой идеей. Как, впрочем, и не благой.

Словом, я без тени сожаления поспешил прочь. И даже прощаться не счел нужным. Так как не совершаю ничего преждевременного. Не успел сделать и пары шагов, как позади раздался строгий окрик:

— Эй, а ну стой!

Я замер. И возрадовался. Иного и быть не могло.

— Чего это ты взял?! — грозой надвигался голос ремесленника.

— Самое дорогое, — тихо прошипел я.

Он принялся лихорадочно перебирать уздечки и сбруи, пересчитал седла, оглянулся, скользнув взглядом по стременам. И даже заглянул под прилавок, хотя снаружи он был наглухо забит прочными досками. Я стоял и давился смехом. Он снова бегло осмотрел товар, удовлетворенно крякнул, но, тем не менее, выскочил из-за прилавка и оказался возле меня.

На нем красовался длинный кожаный камзол светло коричневого цвета, яркие медные пуговицы, широкий темный пояс, сплетенный из кожаных полос, вычурная серебряная пряжка. На поясе висел небольшой узкий кинжал с рукоятью резной кости. На ногах дорогие черные ботфорты, блестящие в свете высокого солнца. От него пахло кожами, трудолюбием, и какими-то маслами. А еще сильным упорством. И желанием докопаться до правды. Он навис надо мной мрачной тенью. И сурово глядел, будто я действительно что-то украл.

— А ну признавайся, чего взял?! — надвигающейся грозой пророкотал его голос.

— Самое дорогое, — настойчиво повторил я, с твердостью смотря в его глаза. — По крайней мере, для меня. А чем ты дорожишь превыше всего, я не знаю. Хотя, понял уже.