Absoluta. Совесть и принципы - Катерина Бэлл

Вечер вышел вполне себе праздничным. Все для этого постарались.

Генри не сыпал тостами. Бернард не игнорировал собеседников и был на удивление мил с Джейсоном. Изольда веселилась и пускалась в пляс, утаскивая за собой всех. И в какой-то момент Деми почувствовала умиротворение… Даже без родителей она чувствовала себя сейчас с семьёй. Дома.

Ужин закончился распаковыванием подарков, что весь день ждали своих владельцев под ёлкой, а после они все, закутавшись в пледы, сели на заднем дворе дома с горячим глинтвейном в бокалах и просто полюбовались морозной рождественской ночью, освещаемой огнями и редкими фейерверками.

Глава XXI. Рождество другой семьи

Когда весь Лондон светился и радовался, а люди на улицах были чересчур счастливыми и добрыми, один молодой мужчина никак не мог похвастаться таким же приподнятым настроением.

Когда все встречались со своими друзьями, пили в пабах, отдыхали, веселились или бегали по магазинам с последними приготовлениями и поручениями, он один избегал общества. А на улицу мужчина выходил только для того, чтобы пойти отнюдь не в украшенный торговый центр или в бар… Кандеон, в отличие от остальных, последние пару дней до Рождества слонялся по тёмным переулкам и самым злачным местам города, чтобы добыть всё необходимое для вызова Данталиана.

Люди не меняются, демоны — тем более. В это Кан твёрдо верил. Поэтому он точно знал, что ему нужна лишь одна вспышка ярости Мортема, чтобы его сестра больше никогда не поверила этому проходимцу и предателю.

Он приготовил всё для вызова демона, кроме одной маленькой, но существенной детали. Достать крылья фей было не просто сложно… Это практически невозможно, особенно в таком городе, как Лондон, где на каждом шагу светлые маги, стерегущие покой жителей. К тому же, феи — существа параллельного мира, куда может добраться не каждый желающий. Кандеон отправил туда полдюжины потерянных за последние тридцать шесть часов, но никто из них не вернулся назад.

В конце концов, пришлось обращаться за помощью к нелюбимым им Светобоязненным демонам. Эти твари были неспособны выходить на свет, обитали в канализациях или заброшенных домах с подвалами в дневное время, и выходили только ночью. Да и по ночам им нельзя было выходить под огни городов, они шарахались от слабого фонарика в руках человека, от одной угасающей спички… Они питались страхом темноты людей, их паникой в безлюдном неосвещённом переулке. Эти демоны, сами как тени, просачивались в дома людей по ночам через щель в окне и убивали мирно спящих. Кан не любил их… Он хорошо помнил, как сам оказался в полной темноте в ночь смерти своих родителей.

В его сознании до сих пор очень яркие воспоминания о мягком, почти шелестящем шёпоте и тонкой чёрной костлявой руке, что тянется за ним, желая схватить и утащить с собой во тьму.

Но от Светобоязненных есть и польза. Поэтому Девидсон стряхнул с себя эти жуткие, кошмарные воспоминания и завернул на Тауэр-Хамлетс. Там, в конце одной из улиц, стоял старый одноэтажный дом, в котором никто не жил уже пару десятилетий… Точнее, это люди думали, что там никто не жил. На самом деле, этот дом никто не мог купить, потому что стоило человеку только перешагнуть порог, как немедленно происходило что-то странное или страшное. Кто-то теряет сознание, кто-то начинает слышать голоса, у одной женщины даже случился выкидыш спустя несколько минут пребывания в этом доме. Его хотели снести, но благодаря связям с властями, демоны смогли отстоять это жилище для своих менее общительных сородичей.

В доме Кан шёл медленно, так как вокруг него была кромешная тьма. На ночь демоны, конечно, открыли шторы, но что от этого толку, когда в ближайших тридцати ярдах нет ни единого фонаря, а луна в туманном Альбионе не светит достаточно ярко…

Мужчина осторожно пробирался вдоль стены, прислушиваясь. В доме было неестественно тихо. Сейчас Кандеон мог бы услышать даже штору, чуть поколебленную ветром. Никакого слышимого движения. Кроме него самого.

Отворив дверь одной из комнат, Девидсон постарался вглядеться в темноту, как вдруг тихо, вкрадчиво, с какой-то сладкой нежностью зазвучал женский, еле слышный голос, который напевал:

— Мальчик всегда темноты боялся…

Страх побороть он хотел. Пытался… — в этих нотах, какими бы на первый звук они ни были, явно слышалась насмешка над Каном.

— Но тьма поглотила ребёнка того…

— Прекрати, — грубо отрезал Девидсон, озираясь по сторонам в поисках демоницы.

— И не осталось в душе ничего! — не обратив внимание на слова мужчины, демоница продолжила петь, и на последнем слове этой «песни» Кан почувствовал холодную руку на своём плече. Резко повернув голову, он увидел смеющуюся Ламию. Её смех был истерически-зловещим. Не прошло и секунды, как она отпустила его и скрылась в беспросветной тьме комнаты, продолжая вызывать мелкие мурашки на спине мужчины своим хохотом.

Когда Ламия перестала смеяться, она снова начала что-то напевать. Кандеон видел, как полупрозрачная чёрная тень медленно танцует посередине комнаты, чуть раскачиваясь из стороны в сторону и кружась.

— Ламия, — негромко позвал её мужчина. Ему было трудно рассмотреть её тёмную фигуру без какого-нибудь света, но кое-что разглядеть получалось, так как его глаза потихоньку привыкали к темноте.

Демоница в танце развернулась и приложила ладонь к губам:

— Ах!.. — бесшумно она проплыла рядом с Девидсоном. — Я помню тебя маленьким мальчиком, — мечтательно произнесла она, находясь где-то справа от мужчины. — Таким маленьким мальчиком… В той тёмной комнате… — Ламия как будто упивалась своими словами, смаковала каждый слог. — Я до сих пор помню этот липкий сладковатый запах твоего страха… Но теперь ты большой мальчик, — неожиданно резко сказала демоница, оказавшись за спиной Кана. Она подплыла к нему очень близко и прошептала ему на ухо: — Но всё ещё боишься темноты…

— Я давно не боюсь темноты, — усмехнулся Девидсон.

Внезапно и беззвучно Ламия встала перед его лицом. Её красные глаза мерцали в темноте и смотрели в самое его нутро. Она была так близко, что Кан мог ощущать на своей коже её ледяное дыхание.

— О, я не говорю про темноту, в которой невозможно рассмотреть собственную руку, — прошептала демоница, скривив губы в злой насмешке. — Я говорю об этой темноте, — она положила свою чёрную костлявую руку на грудь мужчины, и исходящий от неё холод, казалось, добрался прямо до его сердца. — О темноте, которая поселилась в твоей душе в ночь, когда ты потерял своих мамочку и папочку… И свою милую сестрёнку, — тихо смеясь, сказала Ламия и погладила грудь Кана. — Эта темнота