Флорентийский волшебник - Эндре Мурани-Ковач

– Вам известно его имя?

– Кого, монаха? Сам он феррарский. Зовут его Джироламо Савонарола.

– Савонарола, – повторил Леонардо. – Такая звучная фамилия и такой незвучный голос.

Леонардо распростился с кожевником. Он никак не мог отделаться от охватившей его во время проповеди тоски. К тому же он вдруг ощутил боль под ложечкой, голова у него была тяжелая, словно в нее наложили кирпичей.

Он должен, должен избавиться от этой теснящей грудь тревоги.

Медленно шагая, Леонардо дошел до небольшого птичьего рынка. Здесь и в воскресенье шла торговля.

«Божьи птички бога воспевают», – гласила надпись, сделанная Синьорией.

Леонардо опустил руку в карман. Но нащупал там всего-навсего одну серебряную пятисольдовую монету. Жаль, сейчас бы пообедать да выпить хорошенько, чтобы одолеть возвратившуюся хандру. Пожалуй, этот кожевник не так уж глуп.

– Но и не волхв, – пробурчал он, гоня прочь мысль о мастерской и начатой картине.

Его денег хватило на две клетки с птицами. Там сидели, нахохлившись, чиж и быстроглазый зяблик.

Леонардо взял плетенные из соломы клетки – в каждую руку по одной – и направился к городским воротам.

Боль под ложечкой не прекращалась. И голова продолжала гудеть. Поборов эти неприятные ощущения, он взошел на вершину холма, где когда-то его друг Никколо рассказывал ему о своих приключениях на Архипелаге.

Трава здесь уже зажухла; побуревшая, она жалась к ногам Леонардо. И холм Фьезоле напротив не зеленел. Была осень, желтеющая, поздняя. Склоны с виноградниками опустели, вокруг чахла разоренная природа.

– Хоть ты не тоскуй, – прошептал Леонардо, открывая клетку чижа. Птица настороженно и пугливо стала озираться. – Ну, ступай, иди же к своим!

Пленник оставил неволю, и Леонардо смотрел на веселые взмахи его крыльев.

– Будь и ты волен, – протянул он руку за зябликом. Зажав его в кулак, Леонардо почувствовал биение крошечного сердца под теплыми перышками. Затем, далеко вытянув вперед руку, разжал пальцы.

Птица на миг обратила к избавителю смышленые глазки и тут же вспорхнула.

«Она полетела на север. Почему? Разве не на юг держат теперь путь птицы?» – задал он сам себе вопрос и вспомнил, как однажды и ему захотелось улететь в ту сторону, на север. От Никколо он узнал, что Франческа Чести живет там… Жила… Да вот исчезла… Леонардо вздохнул. Он и сам не мог разобраться, о ком он сейчас думает: о птице, которая скрылась за кронами осенних деревьев, или о той давно исчезнувшей тени?

Он разрушил соломенные клети. Освобождение маленьких пленников не вернуло ему вновь утраченную бодрость духа, не вернуло к мольберту с «Поклонением волхвов»…

По совету Полициано Лоренцо Медичи приобрел серебряную причудливой формы лиру за сто восемьдесят дукатов, но с тем условием, что мастер, сделавший инструмент, сам отвезет его в Милан и преподнесет от имени правителя Флоренции герцогу Лодовико Сфорца.

Приказы Лоренцо Медичи требовали беспрекословного выполнения.

Да Леонардо и не особенно возражал. Ему казалось, что на город алой лилии, да и на него самого, пала черная тень. Он прощался с Флоренцией как бы окутанный все той же невидимой пеленой безысходности. Не расчувствовавшись, но и далеко не равнодушно. С необъяснимым стеснением в груди. В семье отца у него теперь двое маленьких братьев: старший Антонио – смышленый мальчуган, ему уже минуло шесть лет. Узнает ли его мальчик по возвращении? Леонардо чувствовал, что вернется нескоро. Он упаковал свои рисунки, мольберт, самодельные астрономические приборы, а также предметы, необходимые на поприще живописи. А понадобятся ли они еще когда-нибудь? Как видно, предсказания мессера Андреа, будто он, Леонардо, станет самым великим живописцем Италии, оказались неверными. Теперь он не знает, возьмется ли еще за кисть. Две начатые картины навсегда покинет в мастерской на произвол судьбы.

Он еще побывает у флорентийской колокольни. Еще раз взглянет на рельеф, который в детстве полностью захватил его воображение. Летающий человек. Крылатый человек.

У самого же у него, казалось, крылья были сложены. Тренькающим на лире подарком вельможи – вот кем он стал.

Но где-то в уголке сердца все же притаилась надежда. Нет, это не так, теперь все должно перемениться к лучшему, его ждет Милан, где он, может быть, расправит наконец крылья…

За сомнениями и тоской уже начало пробиваться что-то хорошее. Очарование новой неведомой жизни, любознательность, разбуженная приближением незнакомого мира.

К утру следующего дня, когда Леонардо с Милиоротти покидали Флоренцию, недавнее уныние – а его теперь как рукой сняло – показалось ему не более, чем дурным сном.

Леонардо веселил даже вид дряхлого, предоставленного им домом Медичи дормеза, в котором друзья ехали, уютно прижавшись плечом к плечу. Покачиваясь в хвосте каравана торговых повозок, они выехали из Пистойских ворот.

Когда большак перед поворотом стал подниматься в гору, двое друзей, крикнув кучеру «подождите», выскочили на дорогу.

– Мы отстанем от остальных! – забеспокоился кучер, указав на отдалявшиеся повозки.

– Разве это беда? Или ты боишься за свой живот? – подшутил Аталанте.

– Я-то? – пожал плечами видавший виды старый тосканец и, как бы ожидая ответа сверху, с издевкой возвел к небу глаза, чуть склонив при этом голову набок.

Став позади дормеза, друзья оглянулись. Над Флоренцией клубился легкий туман, густевший на горизонте, у вод Арно.

Они разглядывали город, башни, Аталанте пытался угадать, где, в каком месте, живет тот или иной знакомый, и вдруг засмеялся, видимо, узнав один из домов.

Леонардо кивнул и вполголоса напел:

Флоренция, родная, чудный город мой…

Друг его подтягивал сначала тихонько, затем все громче, своим серебристым тенором.

Крестьянин, копавший огород у обочины дороги, прервал работу и, опершись на мотыгу, с посветлевшим лицом слушал песню.

Распираемый гордостью кучер важно подмигнул ему.

Обоз уже был далеко, а полная надежд песня уверенно и величаво взлетела ввысь над головой недвижно стоявшего Леонардо:

Флоренция, родная, чудный город мой…

Часть третья

К ВЕРШИНАМ

Глава первая

Опасения возницы не напрасны

За поворотом, среди дороги, защищенной холмами, дрались двое мужчин. Напрасны были окрики кучера – те не обращали на него никакого внимания. Со сверкающими ножами в руках они, словно два готовившихся к нападению матерых волка, обхаживали друг друга.

Пришлось осадить лошадей. Дормез остановился. Леонардо и Аталанте вышли из него с противоположных сторон.