( Не ) мой ребенок (СИ) - Рымарь Диана

— Что ты так меня добиваешься, — объясняю все с той же улыбкой. — Если честно, я думала, тебе все равно. Но ты примчался за мной в Москву, пусть и полгода спустя… Мне безумно приятно!

Саму воротит от того, что говорю, но Антон, кажется, верит. Тут же расплывается в довольной улыбке.

— Я знал, что ты меня на самом деле до сих пор любишь… Ну, раздевайся, не тяни!

С этими словами он скидывает с себя рубашку. Играет накачанными мышцами.

Всеми силами стараюсь скрыть неприязнь.

— Сейчас не могу, прости, — пожимаю плечами и продолжаю ему улыбаться. — Видишь ли, время неудачное. Мне сделали кое-какую процедуру, и секс будет небезопасен, но позже… Ты ведь потерпишь пару дней, правда, милый? Если, конечно, тебе интересен не разовый пересып.

— Ты права, разовый пересып мне неинтересен. Но если ты думаешь, что я поведусь на ту лабуду, которую ты только что мне наговорила, то нет, не поведусь.

И тут он начинает расстегивать ремень на джинсах.

— А я думала, ты изменился… — охаю максимально натурально. — Думала, ты понял наконец, что твоя импульсивность разрушила наш брак… А ты…

— Я изменился, — тут же начинает доказывать Антон. — Знаешь, как я изменился? Вообще подчистую! Другой человек!

Начинаю картинно хлопать ресницами.

— Тогда почему ты не хочешь немного потерпеть? Я же тебе только что объяснила…

— Я бы потерпел, конечно. Но я и так слишком долго терпел, — говорит он и начинает двигаться ко мне.

Выставляю вперед ладони:

— Я всего лишь прошу тебя немного подождать, и мы снова будем вместе. Давай улажу дела с Глебом, и потом я вся твоя. День, максимум два…

— Это долго, — говорит Антон, расстегивая ремень. — Но, если так настаиваешь, с традиционным сексом можем потерпеть. Так и быть я согласен на ротик.

— Ротик? — поначалу даже не понимаю.

Антон показательно расстегивает ширинку.

— Ну, туда тебе нельзя, но в рот же можно, так? Я знаю, ты это не любишь, но ты потерпи немного. Ты же понимаешь, я тебя хочу… Доставь своему мужчине удовольствие.

— Да вы охренели, мать вашу! — вдруг слышу взбешенный голос Глеба.

Глава 42. Рогатый олень

Глеб

Я как чувствовал, что творится что-то неладное…

В офисе сидел весь как на иголках после звонка Миры, уже и работа не работалась, и подчиненных хотелось послать куда подальше.

После того как получил на телефон фото с камеры, установленной в квартире Миры, немного выдохнул. Все же соизволила поехать за паспортом, хотя непонятно, почему так поздно. Но она там чересчур задержалась, как мне показалось. Сколько нужно времени, чтобы обшарить пустую квартиру? Пять минут, десять?

Дольше я сидеть в офисе уже не мог, распрощался со всеми, обещал быть, если что, на связи. Отправился за своей невестой, подумал, как раз заберу ее и поедем домой разговаривать разговоры. Лишний раз порадовался, что снял ей жилье неподалеку от работы.

Уже почти добрался до места, и тут мне на телефон прилетает новое фото с камеры. Какой-то незнакомый здоровенный мужик заходит в квартиру. Я как это увидел, чуть не врезался в едущий впереди седан. Кое-как дорулил до места назначения. Бросил машину и бегом в подъезд.

Я буквально долетел до квартиры с выпрыгивающим из груди сердцем, а тут картина маслом…

Дверь не заперта, хорошо хоть, не нараспашку, а в гостиной полуголый мужик ремень на джинсах расстегивает и вразвалочку приближается к Мире.

Главное, воркуют как голубки и не о чем-то там, а об оральных ласках!

Моя невеста! В мною же снятой квартире! С любовником, мать его…

Хватает же совести.

— Да вы охренели, мать вашу!

Залетаю в гостиную, готовый обрушить на головы этих двоих целый мир.

— Глеб! — охает Мира.

И почему-то несется именно ко мне. На шею, что ли, броситься хочет?

— Пошла в спальню! — ору на нее и указываю в сторону комнаты.

— Что? — не понимает она.

— Я сказал, в спальню!

Ей хватает ума послушаться. Она тут же юркает за дверь и закрывает ее за собой. Видно, понимает, что я сдерживаюсь из последних сил.

— Не смей орать на мою жену! — вдруг рявкает мужик.

И тут я понимаю, кто передо мной стоит.

— Антон Горцев, полагаю? — Смотрю на него с прищуром.

— Он самый, — кивает тот с самодовольным видом. — Я приехал за своей женой и я ее забираю! А ты лучше свали подобру-поздорову, пока в рыло не получил…

Я. В рыло. Ну-ну…

Я бы, может, и испугался, будь мне лет шесть-семь. Но детдом — это место, где отучивают бояться.

— У меня для тебя новости, придурок, — шиплю на выдохе. — Вы в разводе! Мира никуда с тобой не поедет.

Вижу, как его морду перекашивает от бешенства, глаза делаются дикими. И тут он бросается на меня со скоростью взбесившегося енота.

А мне того и надо… Легко ухожу от удара, ловлю его морду хуком справа. И вот Горцев уже летит по другой траектории. Теперь приходит моя очередь броситься на противника.

Перевоплощаюсь в одну секунду, раз и я уже будто не взрослый я, уважаемый человек, глава отдела информационных технологий преуспевающей фирмы. Мне будто снова восемнадцать, лезу в драку как молодой голодный хищник, который во что бы то ни стало должен защитить свою территорию.

Я много в жизни дрался. Детские потасовки не в счет. Что могут сделать дети? Расквасить нос, выбить молочный зуб. А вот когда чуть повзрослел, стычки стали куда серьезнее.

Перед глазами до сих пор стоит сцена, которая намертво врезалась в память. Как-то трое старших зажали двенадцатилетнего меня ночью в сортире, хотели отобрать кроссовки, которые мне чудом достались от спонсора. Не знаю, зачем, ведь они им все равно были малы. Наверное, хотели продать.

Как сейчас помню — белые кожаные кроссовки с зелеными полосками по бокам. Удобные, с модной застежкой сбоку.

Я не отдал.

Первому врезал башкой в живот, а когда двое других меня скрутили, цапнул одного за голень, благо тот был в шортах. Меня отпустили, я поднялся, но через пару секунд меня снова свалили на пол, а потом начали пинать. Я лежал скрюченный, защищал руками голову, а потом резко дернулся, схватил одного за ногу и повалил. Тот пацан треснулся об стену, а я подскочил, повис на втором, смачно вгрызся в его ухо, да так, что потом ему это ухо зашивали. До сих пор иногда чувствую во рту металлический привкус чужой крови. Третий сбежал. В той драке мне сломали ребро и разбили лицо.

Больше ко мне никто не лез.

В студенческие годы также пришлось помахать кулаками, чтобы никакая шваль не смела забираться ко мне в комнату в общаге, где я жил, пока не получил квартиру, и тырить добро, на которое я горбатился за гроши.

Драться со мной один на один — бесперспективное занятие, если ты не чемпион по боям без правил. Я умею постоять за себя, недаром до сих пор почти каждый день бегаю, отжимаюсь, держу себя в форме. Всегда готов.

Состояние драки — особый вид наркотика. Я понимаю, почему некоторые этим живут даже во взрослом возрасте. За какие-то доли секунды реакции обостряются в разы, ты становишься улучшенной версией себя.

Мы с Горцевым очень быстро валимся на пол, я сразу совершаю удачный переворот и вот уже сижу на противнике. Привычно тону в адреналине, а мой кулак живет своей жизнью. Вминаю его раз за разом в морду этого самодовольного урода, а он уже даже не сопротивляется.

Кое-как заставляю себя остановиться. В драке важно уметь остановиться.

Слезаю с противника, вытаскиваю ремень из его же джинсов, переворачиваю его на живот и вяжу руки. Тот в полубессознательном состоянии — похоже, я обеспечил ему сотрясение.

Встаю и поднимаю с ковра выроненный во время драки телефон. Набираю номер одного нужного человека.

— Здравствуйте, Виталий Евгеньевич, — говорю на удивление спокойным голосом. — Мне нужна транспортировка одного типа по месту проживания. Он пробрался ко мне в квартиру, и у нас состоялся неприятный разговор, так что ему нужно разъяснить, чтобы в Москву больше не совался и забыл имя моей невесты.