Боги войны - Конн Иггульден

— Легионеры Десятого избавили вас от бесчестья, — обратился Юлий к солдатам, и голос его зазвенел. — Они сочли, что вы того стоите, и я не откажусь от своего слова. Третьего легиона больше нет, и, когда мы вернемся, это название вычеркнут из списков сената. Я не в силах вернуть вашу славу. Я могу предложить вам только новое начало и новое имя. Теперь вы — Четвертый Греческий легион. Так называется легион, с которым вы сражались сегодня ночью. Когда встретим его в бою, вы отнимете у них это имя и вместе с ним вернете свою честь.

Солдаты, только что избежавшие казни, стояли, опустив головы. Многие дрожали — таким сильным было чувство облегчения. Юлий понял: он сделал правильный выбор.

— С военачальника Домиция сняты все обвинения. В знак своего доверия я передаю ему командование Десятым легионом. Новым Четвертым легионом пожелал командовать Октавиан, и я согласился. Помните: своими жизнями вы обязаны моему Десятому. Не уроните же своей чести. Не опозорьте их.

Цезарь окинул взглядом тысячи стоящих перед ним солдат; кажется, позор минувшей ночи удалось частично смыть. И теперь точно известно — Помпей утратил отвагу. Его можно победить.

Лабиен застыл на плацу Диррахия. Перед ним на красной глине стояли на коленях, со связанными за спиной руками, двести с лишним легионеров Цезаря. Гуляющий по плацу ветер осыпал пленников пылью, она попадала в глаза, и им постоянно приходилось опускать головы и моргать.

Лабиен все еще был взбешен; а виновник этого спокойно наблюдал за происходящим со спины отличного испанского жеребца. Несмотря на всю свою ярость, Лабиен помнил о долге и готовился в любой момент отдать приказ к началу казни.

Несколько пленных офицеров сидели под стражей в казармах: их станут пытать, чтобы получить сведения. Простых воинов казнят — для назидания.

Лабиен смотрел на Помпея, ожидая кивка. Полководец не мог отделаться от мысли, что они совершают ошибку. Вряд ли трем легионам, собравшимся здесь по приказу Помпея, нужно любоваться, как льется римская кровь. Солдаты и без того слишком много повидали, им не к чему подобные наставления. Просто Помпею так захотелось. Где-то в глубине души старик понимает, какого свалял дурака, остановив наступление экстраординариев. На рассвете Лабиен послал своих лазутчиков, и они не нашли никаких признаков пребывания большого войска. Новость эта быстро разойдется по лагерю, и люди совсем падут духом.

Помпей посмотрел на Лабиена, и тот понял, что все это время не отрывал взгляда от командующего. Чтобы скрыть смущение, он отсалютовал Помпею. Того, казалось, вот-вот сдует ветром — так диктатор усох и пожелтел. Наверное, скоро умрет, подумал Лабиен. Но пока сенат не лишил его диктаторства, Помпей правит жизнью и смертью других.

Командующий коротко кивнул, и Лабиен повернулся к пятерке солдат, отобранных для исполнения казни. Легионеры явно не испытывали удовольствия, хотя Лабиен выбрал самых безжалостных.

— Начинайте, — приказал он.

Четверо шагнули вперед, держа наготове ножи, а пятый заколебался.

— Господин, эти люди — римляне. Так нехорошо.

— Молчать! — рявкнул Лабиен. — Центурион! Ко мне!

При приближении центуриона солдат испуганно затряс головой:

— Господин, я не… я только хотел…

Лабиен не слушал. Он увидел, что подошедший центурион побледнел и покрылся испариной.

— Этот легионер отказался выполнить мой приказ. Отвести его к пленным.

Солдат открыл было рот, но центурион ударил его кулаком, не дав закричать и окончательно опозорить свой легион. Два других сокрушительных удара — и ошеломленный солдат стоял на коленях. Лабиен бесстрастно наблюдал, как несчастного обезоружили, связали и поставили в шеренгу. Остальные пленники на него не смотрели.

Помпей предпочел сделать вид, что ничего не произошло. Лабиен медленно выдохнул, пытаясь унять сердцебиение. Он изо всех сил старался не выказать своих чувств. В другое время нарушителя просто высекли бы за непослушание, но сейчас от Помпея можно ожидать чего угодно — еще прикажет из-за одного глупца казнить всю центурию. Лабиену удалось это предотвратить, и он молился, чтобы ему хватило терпения выносить Помпея и дальше.

Четверо солдат, назначенных в палачи, деловито принялись за работу. Они проходили за спинами пленников и быстро перерезали им глотки. Одно резкое движение ножом, затем толчок — мертвый легионер падает лицом вниз. Шаг к следующему пленнику — и все то же самое. Пыль потемнела от крова, и скоро глина перестала впитывать влагу. Красные струйки разбегались в разные стороны, словно кто-то рисовал на земле ветвистое дерево.

Помпей дождался, пока не упал, подергиваясь в предсмертных судорогах, последний пленник, и подозвал к себе Лабиена.

— Сенаторы требуют меня к себе. Странно, что я понадобился им сразу же после ночных событий, не правда ли? Вот я и думаю: неужели кто-то из моего окружения сообщает им новости?

Лабиен смотрел на диктатора, не смея моргнуть. Он думал о письме, которое оставил неподписанным, но лицо его не выражало ни вины, ни смущения. Дело сделано, жалеть не о чем.

— Не думаю, господин. Со времени нашего возвращения я с них глаз не спускал.

Помпей пожал плечами и проворчал:

— Значит, просто собираются продлить диктатуру. Время и впрямь подоспело, пусть это пустая формальность. Прикажи своим людям возобновить строительство стены. Когда сожгут тела казненных.

Лабиен смотрел, как командующий покидает плац, и жалел, что не попадет на заседание сената. А от этого заседания, подозревал он, зависит очень и очень многое.

ГЛАВА 18

— Мое здоровье здесь не обсуждается! — выкрикнул красный от ярости Помпей. — Вы смеете намекать, что я непригоден для ведения войны?

Глядя на сенаторов, Помпей вцепился в трибуну с такой силой, что жилы на его руках вздулись веревками. Зал заседаний был набит людьми, многие стояли, желая высказаться. Настоящий хаос, не имеющий ничего общего с упорядоченными дебатами, которые проводились в курии.

Помпея уже дважды перебивали. В висках у него стучала кровь, и ему хотелось уйти подальше отсюда, куда угодно. Он так бы и поступил, не будь необходимости продлевать срок диктаторства. А сенаторы отлично понимали, что Помпей зависит от них, и хотели воспользоваться этим как можно полнее.

Цицерон опустил глаза на свиток, который держал в руках. Помпей многое бы отдал, чтобы узнать, кто его написал. Сенатор поднял голову, и все замолчали — Помпею подобного внимания не оказывали.

— Твое здоровье будет обсуждаться, поскольку хворь мешает тебе защищать интересы Рима, — произнес Цицерон, начиная сердиться. Он снова посмотрел в свиток. — Тебе следует оставить пост до полного выздоровления. Ты предложил бы то же, если бы речь шла не о тебе.

Помпей сверлил оратора взглядом, понимая, что долго не продержится. Боль в животе стала всепоглощающей, и диктатору требовалось все самообладание, чтобы не показать, до чего ему скверно.

— Когда горел Рим, вы не были столь заносчивы, — проговорил он. — Вы предоставили мне права диктатора, и я восстановил порядок; никто другой с этим бы не справился. Я разбил Спартака, которого вы так испугались, — вы не забыли? И теперь смеете говорить, что я не гожусь продолжать войну? К чему намеки, не лучше ли, Цицерон, прочитать вслух свой свиток? Я не боюсь ничьей критики. Мои дела говорят сами за себя.

К радости Помпея, по рядам сенаторов пробежал одобрительный шепот — оказывается, Цицерона поддерживают не все. Наверняка многих ужаснет перспектива отменить диктатуру при сложившемся положении. Находись они в Риме, такой вопрос не стали бы даже обсуждать. Однако ход кампании оставляет желать лучшего. Многие сенаторы в военных делах ничего не смыслят да еще страдают без привычного комфорта и всеобщего почитания, которым пользовались в Риме. Чтобы их убедить, придется хорошенько постараться.

— По делам тебе нет равных, — признал Цицерон, — но ты же сильно мучаешься, Помпей, ты весь в испарине. Оставь дела на месяц, лечись, а мы найдем для тебя лучших лекарей. Когда поправишься, опять поведешь войну.

— А если не поправлюсь? Говори уж обо всем, Цицерон, пусть сенаторы слышат, какую измену ты замыслил, — жестко сказал Помпей, подаваясь вперед. Сенаторы вновь зашептались, и Цицерону явно стало не по себе.

— Срок твоей диктатуры, Помпей, истекает через два дня. Лучше будет приостановить ее — до тех пор, пока ты выздоровеешь.

Цицерон глядел уверенно, и все же Помпей знал — сенатор не посмеет прямо сказать, что болезнь лишила командующего мужества. Помпей догадывался, какие слухи ходят у него за спиной, и относился к ним с презрением. Диктатор собрался отвечать Цицерону, но тут поднялся Светоний, и Помпей жестом позволил ему говорить — он нуждался в поддержке. Цицерон и Помпей сели — последний в отчаянной надежде, что ему удастся выиграть.