Соули - Анна Гаврилова

Я так и не сообразила как быть — растеряться или рассмеяться. В итоге выбрала третье — начала злиться.

— Девочки… а вы забыли о чём мы говорили вчера? Перед обедом?

Мила сделала честные глаза и заявила:

— Помним, конечно. Но ведь папа его простил…

— Ага, — вклинилась "младшенькая". — Запрета больше нет…

О, Богиня! Они невыносимы.

— Мой ответ — нет. Не буду. И вам… не позволю.

Снова надулись. А ещё губки поджали и глазки опустили.

— А мы ей пирожные приносили, — пробормотала Лина.

— Ага, — Мила громко шмыгнула носом и брезгливо осмотрела зажатый в руке бокал. — И вино…

От просмотра полной версии театральной постановки под названием "Неблагодарная сестра", спас далёкий, басистый, совершенно пьяный крик:

— Да я… да я… да я вас всех!

Шепотки и разговоры стихли мгновенно. Отныне тишину нарушала лишь тихая мелодия флейты — музыканты… им положено быть невозмутимыми и играть, даже когда потолок рушится.

Выходя из-за колонны, я не знала, но чувствовала… и не ошиблась. Двое плечистых слуг, невозмутимо вели к выходу не менее плечистого господина Данда. Вернее как "вели"… несли — ноги отставного военного волочились по начищенному до блеска паркету, изредка дёргались в попытке найти опору, но…

— О, Богиня!

— Мда… неприятное зрелище, — сказал голос.

Я вздрогнула и повернула голову, чтобы встретиться с возмущённым взглядом чёрных глаз. Господин Райлен примирял на себя образ тётушки Тьяны, не иначе.

— Какой скандал! — тихо ахнула мамулечка.

Одновременно с ней ту же мысль высказала половина дам.

Потом родительница повернулась ко мне, сказала с искренним сочувствием:

— А ты с ним танцевала!

О, Богиня! Как хочется провалиться!

— Кстати о танцах, — тут же подключился Райлен. — Госпожа Соули, я могу рассчитывать на первые два танца второго акта?

— Нет! — выпалила я. Вышло гораздо громче, чем предписано этикетом.

Брюнет подавил улыбку и обратился к госпоже Далире:

— Надеюсь, господин Данд не успел слишком сильно повлиять на вашу дочь… — сказал и бросил недвусмысленный взгляд на зажатый в пальчиках бокал.

О, Богиня! Я же совсем забыла!

В глазах мамулечки вспыхнул неподдельный ужас.

— Анрис…

Папа в нашем разговоре не участвовал, потому что по-прежнему стоял рядом с господином Данредом. Только теперь они, явно, не поставки вина обсуждали. Кажется, господин Данред был глубоко шокирован поведением сына и господин Анрис, как человек знакомый с ситуацией — ведь наши братья тоже вдали от родительского очага воспитывались — пытался успокоить.

Зато повернувшись, понял всё и сразу.

— Соули? — строго вопросил он.

Тут из-за колонны выпорхнули близняшки. Не знаю, как Мила от первого бокала избавилась, но её руки были совершенно чисты. И я решилась на ложь:

— Папа, это первый бокал…

Сестричка… нет, она ничего не сказала, только нахмурилась недоумённо, и родители всё-всё поняли.

— Я всё-таки настаиваю, — мягко сказал Райлен.

— Настаиваете на чём? — зло прищурился отец.

— На танце, разумеется…

— А…

Взгляд родителя мог пробить каменную стену. У меня просто не осталось выбора.

— Конечно, господин маг. Конечно, я подарю вам эти два танца!

Родители облегчённо выдохнули. Просто танец со столь важным гостем, точно затмит воспоминание о танце с господином Дандом, а значит, сплетен не будет.

Кажется, я начинаю ненавидеть и мага, и провинцию, и… и Богиню заодно!

Райлену повезло. Вернее — очень повезло. Так словно брюнету не только Всевышний — само Мироздание благоволит! А чем ещё объяснить, что первым танцем во втором акте объявили дурборский вальс?

Говорить во время дурборского вальса невозможно, но это полбеды, а беда… беда в том, что более пошлого танца во всех семи мирах не сыскать! Почему его до сих пор не запретили — ума не приложу! Впрочем… до сегодняшнего вечера, особых неудобств от существования этого псевдо хореографического безобразия не испытывала. Да и вообще о пошлости танца не задумывалась.

Маг протянул правую руку, а я, как и полагается, подала левую. На первых аккордах герцог учтиво склонил голову, я присела в обязательном реверансе и… началось.

Разошлись и снова шагнули навстречу друг другу. Опять отдалились, чтобы через мгновенье подойти вплотную. Подобно дуэлянтам, очертили полный круг, замерли, повинуясь мелодии. Мои ладони легли на его плечи, ладони Райлена крепко сжали талию. Новый аккорд и взлёт… Райлен прижимает сильно-сильно, и кружит всё быстрей и быстрей. Я же пытаюсь побороть то ли злой, то ли смущённый румянец и не думать о том, что моё декольте на уровне его губ и горячее дыхание щекочет обнаженную кожу.

И вновь под ногами паркет… кажется. То есть, умом понимаю, что стою, а вот ног не чувствую. Совсем-совсем. Как во сне снова подаю руку, делаю шаг назад, шаг вперёд, иду по кругу, опять кладу ладони на его плечи и снова взлетаю… а в голове сгущается туман, и румянец расползается по всему телу. И я уже не понимаю, что горячей — дыхание Райлена или пожар в моей груди… Не понимаю, но продолжаю танцевать.

Последние аккорды вальса — как гром набата, вот только не настораживают и не отрезвляют. Хочется рухнуть на паркет и забыться, а ещё… ещё в голову приходит шальная мысль — может Райлен не поил господина Данда? Может он с ним просто станцевал?

— Госпожа Соули… — от голоса мага мурашки по спине побежали. — Госпожа Соули, сейчас классический верилийский вальс танцевать будем.

Рука герцога по-хозяйски легла на талию, вторая завладела ладошкой. Я едва удержалась от желания прижаться к великолепному телу, чудом заставила себя остаться на пристойном для классического верилийского вальса расстоянии.

Из сказки выдернул тёплый, но не лишенный ехидства, вопрос:

— И стоило так сопротивляться?

В следующее мгновенье музыканты заиграли, и мы заскользили по залу под вечное, как небо, и столь же привычное "раз-два-три". Райлен лучился счастьем, а я… я просто задыхалась от негодования.

— Хам!

Удивлённо заломил бровь и продолжил кружить в танце. Двигался брюнет столь уверенно, словно последние семнадцать лет не в Академии, а при дворе провёл.

— Мерзавец!

К заломленной брови добавилась лёгкая самодовольная ухмылка.

— Подлец!

А вот это обвинение ухмылку с герцогского лица стёрло. Словно, на "хама" и "мерзавца" был согласен, а вот на "подлеца" — никак.

— Это почему же? — ровно спросил он.

— Вы и без меня знаете!

— А если нет?