История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Печатнова

Первая версия кажется нам заведомо фантастичной. Ведь, согласно персидским обычаям, дочь царя могла выйти замуж только за персидского аристократа[008_153]. Однако в дипломатической переписке обсуждение подобного гипотетического брака могло быть обычной для Востока формулой вежливости с обязательным для этого жанра элементом преувеличения. Примером подобного восточного гротеска способны служить слова Кира Младшего, обращенные к спартанскому наварху Лисандру. Во время переговоров в Сардах (407 г.) Кир заявил, что готов отдать Лисандру не только привезенные от отца 500 талантов, но и все свои личные средства, включая драгоценный трон, на котором он в тот момент сидел (Xen. Hell. I, 5, 3-4).

Что касается второй версии об обручении Павсания с дочерью сатрапа Мегабата, то ничего невероятного здесь нет. Брачные союзы между представителями персидской и греческой элит иногда заключались. Так, Фемистокл получил в дар от Ксеркса не только три города, но и жену, происходящую из знатного персидского рода (Diod. XI, 57,6; ср.: Her. VIII, 136). Эта практика будет продолжена и в период эллинизма.

Однако брачным планам Павсания не суждено было осуществиться. Мегабат по какой-то причине был отрешен от должности и вместо него был прислан перс Артабаз с поручением оказывать всяческое содействие Павсанию и пересылать его письма царю (Thuc. I, 129). Но эти уже налаженные контакты с персидским царем вскоре были прерваны. Павсаний по требованию союзников был смещен с должности наварха и вызван в Спарту для объяснений. Павсания обвиняли в том, что он окружил себя двором наподобие восточного монарха и пышной свитой, набранной из варваров. Не нравилось его греческому окружению и то, что он затруднил доступ к своей особе (Thuc. I, 130; Diod. XI, 46, 2-3)[008_154].

В начале 477 г. уже как частное лицо Павсаний обосновался в Колонах (в Троаде)[008_155]. Выбор Колон в качестве возможного убежища, очевидно, был не случаен. Данный город располагался недалеко от Даскилия, резиденции сатрапа Артабаза. Как это было в обычае у персов, Колоны, скорее всего, были подарком Павсанию от царя. Как известно, целый ряд крупных политических деятелей Греции, оказавшись в изгнании, стали правителями приморских греческих городов[008_156]. Это, по-видимому, была принципиальная линия персидской политики - в многонациональной стране ставить наместниками отдельных областей и городов местных национальных лидеров. В случае с греческими городами ими часто становились известные политики-эмигранты из материковой Греции. Думается, если бы Павсаний не вернулся в Спарту, он разделил бы участь прочих знатных греческих изгнанников и закончил бы жизнь вассалом персидского царя.

Здесь, в Колонах, Павсаний продолжил свою интригу с Артабазом (Thuc. I, 131, 1). Как долго эти сношения продолжались, неизвестно, но, скорее всего, несколько месяцев[008_157]. Наконец разразился скандал и эфоры были вынуждены во второй раз отозвать Павсания в Спарту. Павсаний подчинился. Он не боялся ответственности за свои действия в Азии, рассчитывая на поддержку друзей и единомышленников в самой Спарте. Фукидид утверждает, что Павсаний собирался "уладить дело подкупом" (I, 131, 2)[008_158]. На этом, очевидно, и зиждилась его уверенность в своей безнаказанности. Возможно, ему и на сей раз удалось бы выйти сухим из воды, но он погубил себя связью с илотами, которым, как рассказывает Фукидид, "обещал свободу и права гражданства" (I, 132). Это было самое тяжкое преступление против спартанской конституции, и Павсанию оно стоило жизни[008_159].

Павсаний, этот предтеча Лисандра, первым из греков сделал ставку на союз с Персией, поискам которого он посвятил последние годы своей жизни. Интересы его собственной карьеры, интересы той "партии", которая стояла за ним, были непосредственно связаны с созданием спартано-персидской коалиции. Но время для нее пока не пришло. Спарта времен Павсания еще не находилась у той роковой черты, чтобы оплачивать финансовую помощь Персии фактическим признанием своей полувассальной от нее зависимости. Но уже в конце V в. спартанские военачальники станут обивать пороги дворцов персидских сатрапов и самого Великого царя, униженно прося денег на содержание армии и флота.

Что касается персидского царя, то для него опыт с Павсанием не прошел даром. С этого времени персидский двор начинает пристально следить за событиями, развертывающимися в Греции, и использовать все возрастающую вражду между Афинами и Спартой для укрепления собственных позиций в Малой Азии. Персидский двор, гостеприимно принимая многочисленных греческих изгнанников, мог получать через них достоверную информацию о политическом состоянии ведущих греческих государств.

К числу самых знатных изгнанников, нашедших себе приют в Персии, относятся Гиппий (Her. V, 96; Thuc. VI, 59), Демарат (Her. VI, 67, 70) и Фемистокл (Thuc. I, 137-138). К грекам, которые поддерживали тесную связь с Персией, можно отнести также тиранов городов западных сатрапий. Большую группу составляли предводители наемных отрядов и послы от различных греческих городов. Последние иногда на долгие годы задерживались в Персии. Многочисленной была и греческая диаспора при дворе Великого царя и его сатрапов: эллины служили в качестве переводчиков, врачей, строителей, архитекторов, прорицателей, поваров и т. д. Греки были уже в свите первых персидских царей, Кира Старшего и Дария I (Her. I, 153; III, 38; 129-138). Поездки на Восток воспринимались эллинами как способ поправить свое материальное положение. Так, комедиограф Платон в комедии "Послы" предлагал своим согражданам вместо того, чтобы каждый год выбирать девять архонтов, посылать в Сузы в качестве послов девять беднейших афинян для того, чтобы они вернулись оттуда богатыми господами[008_160]. Таким образом, уже в V в. греки, скорее всего, имели больше сведений об Ахеменидской империи, чем о соседнем Крите[008_161].

После 459 г. основным направлением политики персов в Греции становится поддержка ими любых партий и движений антиафинского толка (Thuc. I, 115). Подобные настроения в Персии во многом были спровоцированы афинской стороной. В 459 г. афиняне вмешались во внутренние дела Персии, послав на помощь восставшему Египту флот из 200 кораблей (об этих событиях см.: Her. III, 12; 15; VII, 7; Thuc. I, 104; 109-110; Diod. XI, 71; 74-75; 77; XII, 3). Оказавшись в весьма затруднительном положении, Артаксеркс попытался использовать антагонизм Афин и Спарты с тем, чтобы побудить последнюю открыть "второй фронт". По рассказу Фукидида (I, 109-110), в 458 г. царь послал в Спарту посольство во главе с Мегабазом, имея целью склонить спартанцев к вторжению в Аттику. По расчетам персидской стороны, интервенция Спарты в Аттику неминуемо побудила бы Афины отозвать свой флот из Египта. Мегабаз, хотя и широко использовал технику денежных подарков, никаких конкретных результатов, однако, не достиг. По словам Фукидида, "деньги были растрачены напрасно, и Мегабазу с остатком денег пришлось возвратиться в Азию" (I, 109, 3). Диодор дает ту же версию, что и Фукидид, но отрицает факт подкупа (XI, 74, 6).

Очевидно, прав Фукидид, утверждающий, что, по крайней мере, часть персидских денег осела в Спарте, но была потрачена, как мы сейчас сказали бы, не целевым образом. Именно в эти годы Спарта пребывала в состоянии глубокого внутреннего кризиса. Она в течение десяти лет, начиная с 464 г., не могла справиться с восстанием илотов, которое началось в год великого землетрясения (Thuc. I, 101-103; Diod. XI, 63-64). Таким образом, деньги, полученные от персов (если они хотя бы частично попали в государственную казну, а не в карманы коррумпированных магистратов), были использованы для устранения последствий природных и социальных катаклизмов.

449 г. считается годом окончания Греко-персидских войн. Афинское командование после победы у Саламина отозвало флот с Кипра и начало с персидским царем переговоры, в результате которых был заключен Каллиев мир (Diod. XII, 4, 4-6; Plut. Cim. 13)[008_162]. По-видимому, обе стороны воспринимали этот мир как вынужденный компромисс. Афиняне освободили от персов Эгейское море, но греческие города Малой Азии в целом остались под властью Персии. Косвенным подтверждением тому, что и после 449 г. Малая Азия вместе с греческими городами формально оставалась законной территорий Персидской империи, является одно замечание Геродота (VI, 42), согласно которому подати, установленные еще Артаферном в 492 г. для городов Малой Азии, неизменно выплачивались Персии "вплоть до сего дня" (т. е. до 20-х гг. V в.). Во всяком случае, в Афинах данный договор считался позорным, а его автора Каллия обвинили во взяточничестве и привлекли к суду (Dem. XIX, 273).

Чем же были недовольны афиняне? Очевидно, тем, что им официально пришлось признать всю Малую Азию, включая греческие города, наследственным владением персидской царской династии. Правда, судя по некоторым деталям, царь Персии de facto уступил им право сбора фороса с части городов своих западных сатрапий. По крайней мере, так можно понять одну любопытную реплику у Исократа, где он говорит о том, что афиняне устанавливали некоторые из налогов для городов, которые, судя по всему, формально относились к владениям персидского царя (Paneg. 120). Это замечание в какой-то степени может объяснить реальную расстановку сил в Малой Азии после заключения Каллиева мира. Царю пришлось скрепя сердце даровать афинянам то, что они уже отобрали у него силой. Правда, судя по одному замечанию Фукидида (VIII, 5, 5), формально царь никогда не отказывался от своих владений в Малой Азии, и малоазийские греческие города, несомненно, продолжали присутствовать в персидском налоговом реестре и после установления там афинского господства[008_163]. Компромисс здесь заключался, по-видимому, в следующем: часть приморских греческих городов, попавших в сферу афинского влияния, продолжали и после Каллиева мира платить форос Афинам, а города со смешанным населением - Диодор их называет "двуязычными" (XI, 60), - безусловно, возвращались царю. Для персидской стороны подобная практика делегирования налогов была в порядке вещей. Так, например, спартанскому наварху Лисандру Кир Младший в конце Пелопоннесской войны предоставил право взимать форос с городов западных сатрапий (Xen. Hell. II, 1, 14; Diod. XIII, 104, 4).