Девушки из Шанхая - Лиза Си

— Вот что я уже скопил для Джой, — объявляет он.

— Ты молодец, — говорю я, перебирая деньги. Сложно представить, чтобы эта мелочь могла изменить жизнь Джой.

— Я знаю, это немного, — признает он, — но больше, чем я зарабатывал рикшей, и эта сумма будет увеличиваться. Возможно, через год-другой я стану вторым поваром. Если я выучусь на первого повара, то смогу зарабатывать двадцать долларов в неделю. Когда мы сможем жить отдельно, я стану продавать рыбу или буду выращивать овощи. Если я буду продавать рыбу, у нас всегда будет рыба, если буду выращивать овощи — у нас не будет в них недостатка.

— Я хорошо говорю по-английски, — робко замечаю я. — Может быть, мне стоит поискать работу вне китайских кварталов?

Но с чего мы взяли, что Старый Лу нас когда-нибудь отпустит? Даже если это и случится, мне следует рассказать Сэму всю правду. Не о том, конечно, что Джой не его дочь, — эта тайна принадлежит нам с Джой, и я никогда не раскрою ее. Но я должна рассказать ему о том, что обезьяны сделали со мной и как они убили маму.

— На мне грязь, которую я никогда не смогу смыть, — начинаю я неуверенно, надеясь, что мамины рассказы о Быке окажутся правдой. Она говорила, что Бык никогда не оставит близкого в беде, что он верен, милосерден и добр. Я должна ему довериться. Но чувства, отражающиеся на его лице, — ярость, отвращение и жалость, — отнюдь не облегчают мою задачу.

— Ты прошла через такое, тем не менее Джой благополучно появилась на свет, — говорит он, дослушав меня. — Должно быть, ее ждет замечательное будущее.

Он касается моих губ, не давая мне продолжить.

— Лучше иметь в женах разбитый нефрит, чем безупречную глину. Мой отец говорил, что любая может вышить цветок на парче, но немногие женщины могут достать уголь зимой. Он говорил о моей матери. Она была доброй и верной женщиной, как ты.

Мы слышим, как остальные входят в дом, но не двигаемся с места. Придвинувшись ко мне, Сэм шепчет:

— На скамейке в саду Юйюань я сказал, что ты мне нравишься, и спросил, нравлюсь ли я тебе. Ты лишь кивнула в ответ. Это немало для тех, кто женится по сговору. Я никогда не ждал от жизни счастья, но, может, нам стоит попробовать поискать его?

Повернувшись к нему, я шепчу, почти касаясь его губ своими:

— А дети? — Несмотря на нашу близость, я понимаю, что не могу сказать ему всю правду. — Когда Джой родилась, доктора на острове Ангела сказали, что я больше не смогу иметь детей.

— В детстве нам говорили, что только у неудачников к тридцати годам нет сыновей. Худшим уличным оскорблением было: «Чтобы у тебя до самой смерти сыновей не было!» Нам говорили, что если сына нет, надо усыновить мальчика, чтобы было кому продолжить род и заботиться о нас после нашей смерти. Но если твой сын не может… — запнувшись, он силится сформулировать проблему Верна. Мы с Мэй тоже не раз пытались подобрать ей название.

— Тогда сына надо купить, — продолжаю за него я. — Так же, как Старый Лу купил тебя, чтобы ты продолжал почитать их, когда они умрут.

— А если не я, то сын, которого мы можем когда-нибудь родить. Внук принесет им счастье и здесь, и в загробном мире.

— Но я не могу родить внука.

— Им необязательно это знать, а мне все равно. И потом, кто знает, может, Верн однажды принесет сына твоей сестре. Тогда все долги будут уплачены, а обязательства — соблюдены.

— Сэм, но я не могу родить сына тебе.

— Говорят, что семья без сына — не семья, но мне достаточно и Джой. Она — самое дорогое, что у меня есть. Когда она улыбается мне, хватает меня за палец или просто смотрит на меня своими черными глазами, я понимаю, как мне повезло.

Слыша его слова, я прижимаюсь щекой к его руке и целую кончики его пальцев.

— Перл, пусть нам с тобой пришлось нелегко, но она — наше будущее. Если у нас будет только один ребенок, мы дадим ей все, что сможем. Она может получить образование, которого нет у меня. Может, она станет доктором или… Это все не важно, главное — она всегда будет нашим утешением, нашей радостью.

Он целует меня, и я отвечаю ему. Мы сидим на краю кровати, и я обвиваю руками его шею, ложусь и привлекаю его к себе. Хотя в квартире полно народу и они слышат каждый скрип кровати и каждый сдавленный стон, доносящийся из нашей комнаты, мы все же занимаемся постельными делами. Мне приходится нелегко. Я лежу с крепко зажмуренными глазами, мое сердце охвачено ужасом. Я пытаюсь сосредоточиться на руках, которые трудились в полях, возили повозки по моему родному городу и совсем недавно баюкали нашу Джой. Постельные дела никогда не будут приводить меня в бурный экстаз, и небо никогда не разверзнется над моей головой. Со мной не происходит всего того, о чем пишут поэты. Для меня это просто близость с Сэмом, тоска по нашей родине и по нашим родителям, тяготы нашей жизни в Америке, для которой мы — ван го ну, рабы потерянной страны, обреченные вечно жить по чужим законам.

Когда все заканчивается, я выжидаю приличествующее количество времени и иду в гостиную забрать Джой. Верн и Мэй уже ушли в свою комнату. Старый Лу и Иен-иен обмениваются понимающими взглядами.

— Ты теперь родишь мне внука? — спрашивает Иен-иен, передавая мне Джой. — Хорошая сноха.

— Была бы еще лучше, если бы ты вразумила свою сестру, — добавляет старик.

Не отвечая им, я уношу Джой в нашу спальню и укладываю ее в ящик. Сняв с шеи мешочек, который мне дала мама, я кладу его вместе с тем, который Мэй подарила Джой. Мне он больше не нужен. Закрыв ящик, я поворачиваюсь к Сэму, сбрасываю одежду и обнаженной ныряю под одеяло. Когда он касается меня, я, набравшись храбрости, задаю еще один вопрос:

— Иногда ты уходишь днем. Куда?

Его рука замирает на моем бедре.

— Перл, — говорит он. Мое имя звучит в его устах долго и нежно. — Я не ходил в подобные места в Шанхае и не хожу здесь.

— Тогда куда…

— Я возвращаюсь в храм и делаю приношения предкам своей семьи, твоей семьи и даже предкам семьи Лу.

— Моей семьи?

— О том, как умерла твоя мать, ты рассказала мне только сегодня, но я знал, что твоих родителей нет в живых. Будь они живы, тебя бы здесь не было.

Он умен и хорошо знает и понимает меня.

— После нашей свадьбы я тоже делал приношения нашим предкам, — добавляет он.

Про себя я думаю, что, оказывается, на острове Ангела он честно ответил на вопрос об этом.

— Я в это все не верю, — признаюсь я.

— Может быть, в это стоит верить. Мы верим в это уже пять тысяч лет.

Пока мы занимаемся постельными делами, вдали воют сирены. Наутро нам сообщают, что в Чайна-Сити был пожар. Некоторые говорят, что причиной тому была тлеющая шутиха, брошенная на задворках рыбной лавки Джорджа Вонга. Другие утверждают, что это был поджог, устроенный то ли жителями Нового Чайна-тауна, которым пришлась не по нраву идея «китайской деревни» Кристин Стерлинг, то ли жителями Ольвера-стрит, решившими избавиться от конкурентов. Появляются все новые и новые версии, но, каковы бы ни были причины, огонь уничтожил или разрушил большую часть Чайна-Сити.

Даже лучшая из лун

Бог огня неразборчив. Он зажигает лампы и заставляет мерцать светлячков, он обращает деревни в пепел, уничтожает книги, готовит еду и согревает людей. Мы можем лишь надеяться на то, что дракон своей водяной сущностью сможет затушить нежеланный огонь. Верите вы в это или нет, приношения не помешают. Как говорят американцы, береженого бог бережет. В Чайна-Сити, жители которого не имеют страховок, никто не делает приношений, чтобы умилостивить бога огня или заручиться поддержкой дракона. Это не к добру, но я говорю себе, что американцы также утверждают, что молния никогда не бьет дважды в одно и то же место.

На то, чтобы перестроить пострадавшие от огня и воды участки Чайна-Сити, уходит почти шесть месяцев. Старый Лу находится едва ли не в худшем положении, чем остальные, потому что сгорели не только деньги, которые он хранил в своих магазинах и кафе, но и часть товаров. В семейный котел деньги больше не поступают — огромные суммы уходят на перестройку, на заказ товаров с шанхайских фабрик и антикварных магазинов в Кантоне (остается лишь надеяться, что эти товары смогут покинуть Китай на иностранных кораблях и благополучно преодолеть кишащие японцами воды), на жизнь семьи из семерых человек и на поддержку бумажных партнеров и бумажных сыновей Старого Лу, живущих в близлежащих меблированных комнатах. Все это не улучшает настроения моего свекра.

Хотя он настаивает, чтобы мы с Мэй работали вместе с мужьями, нам совершенно нечего делать. Мы не умеем пользоваться пилами и молотками. Нам нечего упаковывать, полировать и продавать. Полов нет, и нам нечего подметать, нет окон, которые мы могли бы мыть, и нет посетителей, которых мы могли бы накормить. Тем не менее каждое утро мы с Мэй и Джой отправляемся в Чайна-Сити и наблюдаем за тем, как движется стройка. Мэй согласна с намерением Сэма держаться друг друга и копить деньги.