Иван Иванович Выжигин - Фаддей Булгарин

- Согласен, - примолвил Миловидин, - что горькое лекарство лучше, нежели сладкая отрава.

ГЛАВА XIX

Хозяин позвал нас к себе откушать чаю. Мы застали у него приходского священника и одного порядочно одетого человека средних лет, приятной наружности, которого обращение и приемы показывали, что он привык жить в хорошем обществе. Хозяин познакомил нас, назвав своего гостя Петром Петровичем Виртутиным. Мы сели вокруг дубового стола и, попивая чай, стали рассуждать о предметах, которые показались мне чрезвычайно важными потому, что я в первый раз слышал разговоры о делах общественных.

- Не казалось ли бы вам странным, даже непостижимым, господа! - сказал купец. - Если б во всех французских портах одни немцы и голландцы, а в английских портах испанцы и итальянцы производили внешнюю торговлю и чтоб французы и англичане, как верблюды, только перетаскивали на своих спинах товары из внутренности государства к морскому берегу, для того только, чтоб чужеземцы пользовались неимоверными выгодами, без труда, без забот, без ответственности, потому единственно, что на дверях их жилищ прибита медная дощечка с надписью: Контора?

- Я бы сказал решительно, - отвечал Петр Петрович, - что если туземцы работают как быки, позволяя из себя вырезывать бифштекс иноземцам, то есть если туземцы трудятся для обогащения пришлецов, торгующих их трудами, то, верно, эти коренные жители не имеют ни довольно ума, ни довольно денег, и даже ни довольно честности, чтоб самим быть купцами.

- Это слишком строго, - отвечал священник. - Я бы сказал, что, верно, какая-нибудь другая господствующая страсть отвлекает туземцев от внешней торговли, предоставляя все выгоды встречному и поперечному.

- Вы оба имели бы права так думать, - сказал купец, - но, к счастью, вы правы, батюшка. Приведем дело в ясность. Я говорю о нашем любезном отечестве. Не странно ли, не унизительно ли для народного самолюбия, что в России вся почти внешняя торговля производится посредством иностранных контор и факторий, находящихся во всех русских портах и даже в столицах, как будто бы Россия была Китаем или Япониею? Чужеземные купцы и фабриканты имеют дело только с этими конторами, а мы, русские, должны смотреть в глаза гг. конторщикам, доставлять им, чего они потребуют для отсылки за границу, и покупать у них чужеземные произведения по ценам, какие им угодно назначать в общем их совете. Эти гг. иноземные конторщики, которых мы величаем негоциантами, не выше почитают русских купцов, как своих артельщиков или биржевых дрягилей, и как будто ради Христа делятся с нами сотою частью своих барышей. Скажите, господа, неужели этот порядок дел будет вечно продолжаться и неужели в отношении к торговле мы будем всегда на той самой степени, как во времена открытия Архангельского порта Ричардом Ченселором, при царе Иоанне Васильевиче? Кажется, у нас есть все средства, чтоб составить почтенное купеческое сословие. Уму, проницательности и сметливости нашего народа отдают справедливость сами иностранцы. Честь наша в торговле, право, не ниже добродетелей гг. иноземных конторщиков, а в капиталах мы всегда будем иметь преимущество, имея в своих руках сырые произведения нашей земли и русский товар. Напротив того, у конторщиков, при начатии их дел, все богатство составляет медная дощечка с надписью: Контора, и несколько рекомендательных банкирских писем.

- Несколько рекомендательных банкирских писем! Вот в этом-то и вся сила, - воскликнул Петр Петрович. - Скажи, любезный Сидор Ермолаевич, кому бы ты более поверил: старожилу ли здешнему, которого ты знаешь давно с хорошей стороны, или приезжему торговцу, которого ты вовсе не знаешь?

- Разумеется, я скорее бы поверил старожилу, - отвечал купец. - Но позвольте, Петр Петрович, если это сравнение клонится к нашей речи, то, кажется мне, что русских купцов скорее можно сравнивать с старожилами,

- Так бы следовало, но не так в самом деле, - возразил Петр Петрович. - Ты, Сидор Ермолаевич, лет пятьдесят как торгуешь и знаешь всех лучших купцов в Москве и Петербурге. Насчитай же мне, пожалуйста, полдюжины русских фамилий, которые известны в торговле от прадеда?

- Признаюсь, я не знаю ни одной, - отвечал Сидор Ермолаевич. - У нас, как скоро купец разбогатеет, то или обанкрутится оттого, что перестает водиться с своею братьей, пренебрегает делами, живет на барскую стать и отдает дочек за голеньких князей и графов, или спивается с кругу, от чванства и радости, оставляя именье на расхищение плутам приказчикам и мотам деткам, которые уже стыдятся быть купцами и лезут в чины; или, наконец, сам добивается до личного дворянства разными проселочными путями, под вывескою усердия и пожертвований! Правда, у нас нет старых купеческих домов и едва ли есть один знаменитый торговый русский дом в России, который начинает свою родословную далее царствования императрицы Екатерины II.

- Торговля поддерживается кредитом, а кредит известностью и древностью рода, - сказал Петр Петрович. - В Англии, во Франции, в немецких ганзеатических городах, в Голландии, в Швеции, в Дании вы найдете купеческие домы, которых фирма известна в течение целых столетий и возбуждает более доверенности, чем гербы княжеские. А у нас купцы - перелетные птицы в коммерции. Наш купец покажется на сцену, разжиреет, пустится в гору, а потом падает или разгуливает, напудрившись геральдическою пылью.

- Правда, совершенная правда! - примолвил купец, поглаживая бороду.

- Замечу еще одно обстоятельство, - сказал Петр Петрович. - У нас немногие русские богатеют от биржевой торговли, а по большей части от подрядов в казну. Подрядчики же и откупщики, по моему мнению, не могут называться купцами, или, как говорится, негоциантами. Ибо тот только приносит существенную пользу отечественной торговле, кто имеет дела за границею и споспешествует сбыту наших произведений в чужих краях. Итак, иноземные богатые купеческие домы и фабриканты, поневоле, должны производить свои дела в России посредством конторщиков, рекомендованных им старыми купеческими почтенными фамилиями, у которых эти конторщики прежде были приказчиками. Как заводить большие обороты с русскими купцами, когда они появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно как и куда с поприща коммерции?

- И то правда! - сказал священник. - Однако ж не обвиняйте слишком купцов. Есть весьма много обстоятельств, которые заставляют их выходить из своего звания при первом удобном случае. Во-первых…

Вдруг поднялся шум в сенях. Хозяин хотел поспешить туда, но едва он вскочил со стула, как дверь отворилась с треском и в комнату вбежала с лаем ужасная меделянская собака. Потом явился какой-то господин, одетый по-дорожному, с трубкою в зубах, а за ним лакей его и полицейский служитель. Между тем как собака обнюхивала углы и господин ее раздевался без околичностей, полицейский служитель сказал:

- Вот тебе постой, Сидор Ермолаевич. Его высокоблагородие приехал из Петербурга по казенной надобности, и ты так счастлив, что ему понравился с виду твой дом.

- Помилуйте, у меня уже квартируют шесть человек служивых, - возразил хозяин, - да сверх того, капитан-исправник велел мне принять в дом вот этих двух господ.

- Молчи, борода! - сказал чиновник, посмотрев грозно на почтенного старца. - Я знать не хочу твоего капитан-исправника и тебя и останусь здесь потому, что мне так угодно.

Хозяин обратился к полицейскому служителю и сказал:

- Но соседние домы не имеют постоя…

- Как тебе равняться с соседями, Сидор Ермолаевич? - возразил полицейский служитель.

- Эти господа чиновные, знатные дворяне; ты знаешь, что у них останавливается губернатор, прокурор… да полно, полно, Сидор Ермолаевич; ведь если не купцам отвечать за всех, так и порядку не будет. Ведь сильному-то и мешок на плечи, а вы богаче всех.

Полицейский служитель вышел, а чиновник сказал:

- Шевелись, старина! Видно, вашу братью здесь балуют крепко, что вы еще смеете спорить!

- Я не спорю, сударь, - отвечал купец, - но у меня с семейством остались только три небольшие комнаты, и я не знаю, где поместить вас.

- Я займу две, а ты помещайся в третьей, - сказал чиновник, - а если тебе тесно, так ступай в чулан. Смотри, пожалуйста, как этот мужик чванится!

- Я не мужик, сударь, а купец.

- А разве это не все равно? - возразил чиновник с насмешкою. - Не дворянин - так тот же мужик!

Мы вышли из комнаты, и хозяин последовал за нами.

- Господа! - сказал он. - Мы исчисляли причины, почему купцы не любят оставаться в своем звании. Вот вам малый образчик того уважения, которое имеют к нам другие сословия. Но вы еще не видели и тысячной доли, а когда увидите, вспомните добром - и не пеняйте на нас!

Священник пожал плечами и, не сказав ни слова, пошел к себе домой; хозяин должен был остаться у себя, чтоб поместить нового жильца; а мы с Петром Петровичем пошли прогуляться за город.