Призраки Иеронима Босха - Сарториус Топфер

свисает золотая бахрома с его пики, а цыганка в белом тюрбане тоже любовалась этой золотой бахромой, но мысли ее были об ином.

– Лицо у тебя как у ангела из церкви, – сладко пела женщина ему в уши, – как у непорочного ангела, пришедшего карать злых людей.

– Мне это часто говорили, – сказал молодой солдат.

– Но вот шрам… Из-за этого шрама многие тебя боятся, – продолжала цыганка.

– Мне-то до него дела нет, – небрежно отвечал молодой солдат, – потому что сам себя я не вижу и зеркала с собой не ношу. Однако правда твоя, бывает так, что я кому-то не нравлюсь. С правой-то стороны я всем хорош, но с левой выгляжу как злодей.

– А ты злодей? – лукаво спросила цыганка.

– Только с левой стороны.

– Хочешь, научу тебя, как избавиться от шрама?

– Меня уж учили, пять гульденов в общей сложности отдал, – угрюмо сказал молодой солдат. – Ничего из этого учения не вышло. Ни мази, ни примочки не помогали, а пудра покрасила все лицо, кроме шрама, – он на этом фоне еще хуже выделялся.

– Не так тебя учили! – засмеялась цыганка. – Отдай мне золотую бахрому, я тебе правду скажу.

Молодой солдат отцепил от пики золотую бахрому и отдал цыганке, а сам подумал: «Велика ли потеря – я еще из воза сена натягаю».

Цыганка же обмотала бахрому вокруг своего белого тюрбана и сказала:

– Чтобы избавиться от шрама, ты должен оставить удовлетворенными 666 женщин.

Солдат хмыкнул.

– Сколько женщин ты уже оставил удовлетворенными? Наверняка на твоем счету немало.

– На счету-то немало, но вот кто из них действительно удовлетворен – тут сказать трудно. Женщины хитрые бестии, никогда не признаются. Одна ломается и кричит, что ей все не нравится, а на самом-то деле все наоборот. Другая будет показывать, как она счастлива, а на самом-то деле ей плевать и на тебя, и на все твои старания.

– Сколько-то все равно уже набралось, – обнадежила цыганка, – а дальше веди строгий учет. Писать-то умеешь? Заведи себе восковую табличку и ставь на ней черточки.

Тут вмешался старый солдат, на цыганку замахнулся и ее прогнал.

– Все она врет, – сказал он сердито. – Пойдем отсюда.

Город шумел еще примерно час. Сена стало ощутимо меньше, и влюбленные немного отодвинулись от небес и немного приблизились к земле.

Наконец Гунтельм решил, что пора двигаться дальше. Собор прозвонил четыре часа, надвигался вечер, а дорога предстояла еще долгая, еще примерно с час нужно было ехать до родной коровушки и до любимой женушки.

Поэтому Гунтельм закричал сыновьям и зятьям, чтобы брались за вилы и разгоняли толпу.

– Все, все! – кричали они. – Торговля закончена!

Люди разбегались, но снова подкрадывались к возу сена. Лошадь пошла вперед, Гунтельм забрался на телегу, все его потомство окружило воз и зашагало рядом с колесами.

– Неплохо я здесь расторговался! – сказал Гунтельм удовлетворенно и вытер пот с лица.

Говорят, в тот день из Хертогенбоса ушла вслед за возом сена половина доминиканского монастыря и два почтенных бюргера, отца семейства, причем один из них был членом гильдии медников, где занимал не последнее место.

Рыцарь лебедя

1

Эта история – о знатных и славных людях древнего рода, поэтому и рассказывается громким, протяжным голосом.

Давным-давно некая лесная дева стала королевой франков и в свой час родила семерых детей; король франков, ее муж, в это время был на войне и подробностей не знал, а ему сообщили, что у королевы родились гадюки.

Вообще любой бы засомневался, если бы ему сказали, что жена его разродилась сразу семерыми, из которых младшая девочка, а остальные шестеро – мальчики.

Но даже если это и были маленькие змейки, виновны ли они в том, что родились змейками? Ведь и у нечистого животного есть какое-никакое предназначение на земле, и не просто так оно было сотворено, но с некоей целью. И утверждать, будто этой цели нет, – значит, умалять величие замыслов Творца.

Положим, птица убивает змею и съедает ее, а змея съедает мышь и, случается, съедает птицу. Но никогда не бывает такого, чтобы мышь съедала змею или птицу. В том, как устроено мироздание, вообще много загадочного. Змея ведь тоже может проглотить птицу, а это означает, что иногда убийство бывает взаимным, а иногда – только односторонним. Что касается человека, то в этом отношении он ближе к змее и птице, нежели к мыши, поэтому порицать королеву за рождение змей или птиц – менее естественно, нежели порицать ее за рождение мышей.

Итак, лесная дева родила семерых детей, но никто не мог в точности сказать, птицы это были, змеи или, возможно, люди. И если люди, то какие? Не маленькие ли человечки, которые рождаются уже старыми, сморщенными, и повсюду носятся на кривых ножках, причиняя беспокойство и внося раздор? Потому что немыслимо же родить сразу семерых нормальных человеческих детей. Возможно, это были гадюки с человеческими личиками? Или, возможно, она родила яйцо, из которого вылупились странные существа и с писком разбежались по королевскому дворцу?

В любом случае королю следовало привлечь к делу ученых богословов и по итогам дискуссии разобраться во всем лично, изучив королевин приплод не только с точки зрения науки, но и попросту ощупав со всех сторон. Однако королю было некогда, поэтому он ограничился учеными богословами. Богословы же вступили в сговор с герцогиней Клевской, которая изначально была сильным врагом королевы, поскольку сама хотела занять ее место, и, получив кто аббатство, кто хороший приход, кто земельное угодье в придачу к уже имеющимся, все эти ученые мужи постановили: королева разродилась гадюками! И это гадюки из гадюк, в чистейшем их виде, без ножек и крыльев, без человеческих личиков и каких-либо проблесков разума, кроме холодного, ядовитого гадючьего разума. Поэтому король сказал, что гадюк надо убить. Ничего более правильного и логичного король сказать не мог. Любой муж на его месте сказал бы то же самое.

Получив такой приказ, ученые богословы передали его придворным, а сами разъехались по новым аббатствам и земельным угодьям. Герцогиня Клевская посмеивалась в своем замке и потирала руки. Однако королева пока что оставалась на троне, и король определенно не собирался бросать ее в колодец или замуровывать в стену. Вместо этого он вернулся с войны и, увидев жену опухшей от рыданий, обнял и сказал:

– Не плачь, дорогая. Подумаешь, какие-то гадюки! Скоро мы с тобой народим нормальных детей. Я больше не пойду на войну.

Королева