Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

Впоследствии Ельцин сочинил об этом красивую байку — притом, что я прекрасно все знал. Сидим как-то в бане, он чешет рубец и спрашивает: “Знаете, откуда у меня шрам-то?”. Я лишь плечами пожал: “Где уж мне!”, а про себя подумал: “Об этом, Борис Николаевич, только все ЦКБ знает и пол-России — больше никто…” Он тем временем “ударился в воспоминания”: “Помните, когда я еще один-то был, без охраны? Шел как-то из магазина домой, и в переходе на меня напали”. Когда Ельцин сам ходил в магазин — ума не приложу. Разве только будучи первым секретарем Московского горкома партии, да и то ничего там не покупал.

Его между тем несло, как Остапа: “Это крючковские сволочи хотели меня нейтрализовать и полезли с ножом. Слава богу, отбился, но зацепили, гады”. Спустя какое-то время он выдавал примерно такую же историю, но происходила она уже в районе то ли Госплана, то ли Госстроя. Большой любитель был сочинять, артист прирожденный…

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…После торжественной церемонии к президенту подвели пяти-семилетних малышей: они были одеты в яркие курточки, улыбались во весь рот и явно принимали Ельцина за знакомого дедушку из телевизора. Сперва Борис Николаевич рассказал им про внуков: какой у него Борька хороший, какие замечательные и красивые Катька с Машкой и как он их любит, а потом с интонацией Деда Мороза поинтересовался:

— А вы помогаете своим родителям?

— Конечно.

— А как? — не унимался “Дед Мороз”.

— Сажаем картошку, травку дергаем, огород поливаем…

Тут-то Борис Николаевич всех взрослых и детей “поразил”:

— А я вот тоже до сих пор сам сажаю картошку и сам ее собираю — мы всей семьей это делаем. Каждую весну восемь мешков мелкой сажаем, а потом, осенью, восемь мешков крупной выкапываем и всю зиму живем на своей.

Детям фантазии понравились, а я из последних сил сдерживал смех и боялся встретиться глазами с Сосковцом — иначе мы бы не вытерпели и расхохотались.

У Ельцина между тем все чаще случались приступы безудержного сочинительства: за это в своем кругу мы прозвали его Оле-Лукойе — в честь героя одноименной сказки Андерсена.

Впрочем, не всегда старческие причуды вызывали у меня смех. Когда Борис Николаевич придумал про тридцать восемь снайперов, готовых расстрелять чеченских террористов в селе Первомайском, я еле сдержал негодование, а Барсуков вынужден был изворачиваться перед журналистами, объясняя им, про каких это снайперов столь правдоподобно рассуждал Верховный главнокомандующий.

Операция на сердце не избавила президента от синдрома Оле-Лукойе — теперь уже я наслаждался сказками Ельцина по телевизору. Особенно понравилась выдумка про автомобиль BMW седьмой серии, якобы купленный по дешевке, с рук. Хотелось спросить: на каком рынке — в Южном порту или в Люберцах — можно приобрести роскошную машину по цене велосипеда?

Дальше — больше… Когда в школе у внука, среди малолеток, Ельцин на весь мир произнес фразу: “BMW — хорошая машина”, мне позвонил приятель-рекламщик и сообщил, что клиенты из западных фирм одолели его вопросом, сколько стоит подобный слоган в устах российского президента и кому за это платить.

Синдром Оле-Лукойе поразил многих в Кремле — например, тогдашний пресс-секретарь Ельцина Ястржембский “откровенничал” на весь мир, как от богатырского рукопожатия шефа у него чуть не отломилась рука. Гипс, правда, не наложили…».

«…Чем хуже чувствовал себя президент, тем сильнее раздражали его жаждущие общения граждане — особенно если кто-то задавал прямые вопросы. Все чаще он прерывал встречи:

— Хватит, уходим быстрее в машину.

По дороге Борис Николаевич возмущался:

— Опять дура попалась, настроение на весь день испортила. Все ей плохо, а что плохо, когда я вижу, что на базаре все есть — покупай да ешь.

Хм, а на что покупать? Зарплаты не платят, пенсии не выдают…

Именно в это время в России родился анекдот: “Скоро, понимашь, каждый россиянин будет иметь собственный дом, собственную машину BMW и собственный самолет”, — говорит Ельцин на встрече с тружениками-избирателями. Вопрос из зала: “А к чему, предположим, мне самолет?”. — “Ну, к примеру, э-э-э… хлеб в Калуге дают, а живете вы в Магадане”».

— Артистом, говорите, был Борис Николаевич? Потому, очевидно, и сумел внушить россиянам, что силен, могуч и вкалывает на благо страны в поте лица. Об истинном его состоянии народ не догадывался даже тогда, когда однажды его разбил паралич…

— Это был первый серьезный звонок, и прозвенел он в Китае, но случился у него не паралич, а инсульт, в результате которого парализовало левую сторону.

Все произошло ночью — часа в четыре меня разбудили врачи: «Что будем делать — решайте». Вхожу в спальню, а он лежит, как растение. Вот тогда — можете написать! — я опять был первым лицом.

…Ельцин плакал, но я очень хорошо с ним поговорил и немножко поднял ему настроение. Сказал: «Ничего страшного — у Рузвельта было хуже. Главное, голова светлая, а мы уж как-нибудь на коляске-то вас повозим — на пенсию вместе пойдем».

Утром, однако, наш замечательный врач Владимир Владимирович Шпалев сотворил чудо, и Ельцин поднялся. Да, немножко тянул ногу, но шел самостоятельно. Естественно, какой-то дипломатический ход мы придумали — типа того, что обстановка из-за Хасбулатова с Руцким осложнилась. Без пышных официальных проводов посадили Бориса Николаевича в самолет, а во Внуково вынесли уже на носилках.

— Я попрошу вас охарактеризовать наиболее значимых людей ельцинской эпохи, а начнем, пожалуй, с Виктора Степановича Черномырдина. Что вы о нем скажете?

— Крутой хозяйственник, крепкий мужик. Хорошо на баяне играет, жену Валентину боится… Считаю его назначение на пост премьер-министра удачным компромиссом — он был золотой серединой между демократами типа Гайдара и Явлинского и такими консерваторами, как Силаев.

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…Мне импонировала аккуратность Виктора Степановича в одежде — сразу было видно, что костюмы дорогие: сшитые, может, чуть старомодно, но зато известными домами моделей. Тяга к такому консерватизму была, видимо, следствием сдержанного отношения к моде его супруги. Валентина Федоровна — строгая, волевая женщина, выросшая в крестьянской семье и по сей день не утратившая признаков классовой принадлежности. Увидев ее впервые, я вспомнил мультфильм “Сказка о рыбаке и рыбке” — тот момент, когда старушка превратилась в столбовую дворянку. У Валентины Федоровны была похожая мимика — втянутые губы, повелительное выражение лица… Словом, хозяйская рука жены накладывала на внешний вид Виктора Степановича отпечаток.