Черногорцы в России - Коллектив авторов

Во время Первой мировой войны все бумаги, осевшие в двух названных фондах, были закопаны в землю, поэтому многие документы невозможно прочесть из-за плохой сохранности. Но те источники, которые остались, заслуживают самого пристального внимания историков. Публикацией некоторых из них хотелось бы привлечь внимание исследователей, в первую очередь черногорских, к фондам Архивного отделения музея. Автор благодарит сотрудников Архивного отделения музея за внимательное отношение и помощь.

Черногория после международного признания в 1878 г. остро нуждалась в квалифицированных специалистах, так как ей предстояло построить современное государство, поднять экономику, преодолеть почти поголовную неграмотность населения. Решить эти сложные задачи собственными силами княжество не могло, система образования в стране была в зачаточном состоянии, не было ни одного вуза и только два средних специальных учебных заведения – Богословская семинария для юношей и Мариинский женский институт для девушек. Катастрофически не хватало начальных школ и учителей для них. Отчасти выходом из этой тяжелой ситуации была посылка молодых людей в заграничные школы и вузы. На первом месте среди стран, готовых принять у себя студентов с Балкан, всегда была Россия. Об этом в августе 1880 г. глава православной церкви в Черногории митрополит Иларион Руварац писал российскому министру-резиденту А. С. Нонину: «Так как мы здесь еще не имеем ни одной высшей школы, то хотели бы двух учеников, Ника Капичича и Милана Войводича, отправить на дальнейшее обучение. Мы верим, что наше желание будет исполнено в братской России. Поэтому обращаемся к Вашему превосходительству с большой просьбой дать вышеназванным студентам рекомендацию для получения мест в России…» [АОНМЧ. Ф. Принов. рук., 1880, фас. XXVIII]. С 1878 по 1913 г. такие обращения от светских и духовных властей Черногории были постоянными.

Подобные просьбы всегда находили положительный ответ в России. Руководству Российской империи было ясно, что огромные траты на освобождение славянских народов и превращение их в верных союзников должны подкрепляться хорошо поставленной системой образования и воспитания славянской молодежи, на которую делался главный расчет. В интеллектуальной элите южнославянских стран российские политики видели проводников своего влияния, надежный инструмент формирования общественного мнения в том или ином регионе. Дело образования выходцев из славянских земель продолжалось на протяжении десятилетий, было поставлено на широкую ногу и приносило реальную пользу и русским покровителям, и славянским народам.

При Азиатском (позже Первом) департаменте Министерства иностранных дел много лет успешно работала Комиссия по образованию в России южных славян. Она подбирала подходящие места в средних и высших учебных заведениях Российской империи, выделяла стипендии, разрабатывала правила приема и обучения, рассылала их и сопроводительные инструкции в дипломатические службы на Балканах, опекала славянскую молодежь во время обучения, помогала решать возникавшие довольно часто социальные и личные проблемы своих стипендиатов. Первым и главным помощником Комиссии были славянские благотворительные комитеты, также немало сделавшие для того, чтобы молодые люди из славянских стран получили образование и вернулись на родину квалифицированными специалистами.

Правила, в соответствии с которыми отбирали и посылали в Россию абитуриентов, были довольно простыми (см. Приложение 1). В начале 80-х гг. XIX в. от черногорцев, собравшихся учиться в нашей стране, требовались: минимум документов об образовании, элементарное знакомство с русским языком и относительно стабильное материальное положение семьи будущего студента. Этого было достаточно, чтобы получить стипендию Комиссии. Было еще одно условие – рекомендация от светских, духовных властей или от общин, которые посылали своих земляков учиться, но, как видно из текста документа, этой рекомендации не придавалось решающего значения. Если кандидат не мог ее получить по каким-то объективным обстоятельствам, на ней не настаивали. Условие, связанное с имущественным цензом семьи кандидата, не означало, что в России противились обучению людей из бедных слоев славянского общества. Но стипендия, которую платила Комиссия, была очень скромной, а жизнь на чужбине нелегка. Поэтому чиновники МИД предпочитали иметь дело с молодыми людьми, чьи семьи могли бы им оказать материальную помощь в случае непредвиденных осложнений.

Наплыв славян, в том числе черногорцев, в Россию оказался выше всяких ожиданий. МИД России столкнулся с рядом проблем, которые, если можно так выразиться, нервировали чиновников. Администрация славянских стран не соблюдала сроки высылки документов, названные в правилах (к 1 апреля текущего года), и не давала вовремя ответа, сколько молодых людей собирается приехать в Россию. Кандидаты часто не соответствовали даже тем простым требованиям, которые разработала Комиссия: были «переростками» (слишком взрослыми, чтобы учиться в тех школах, куда приезжали), не имели законченного среднего образования, совсем не знали русского языка. Много хлопот было с теми, кто отправлялся в Россию на свой страх и риск, не получив официального подтверждения, что место в учебном заведении им будет предоставлено. Поскольку выходцы из Черногории были, как правило, небогаты, то возникали проблемы с их возвращением на родину, у многих просто не было денег на обратный билет. Все эти трудности приходилось преодолевать сотрудникам Комиссии и членам славянских благотворительных комитетов.

Со временем Комиссии пришлось ужесточать и уточнять правила приема, в конце 90-х гг. XIX в. были введены новые требования. Они предъявлялись как к кандидатам, так и к властям, занимавшимся отбором и посылкой будущих студентов в Россию (см. Приложение 2). Подтверждались сроки сбора и высылки документов (к 1 апреля текущего года); заявления тех, кто опоздал с прошением, откладывались на год. Категорически запрещалось выезжать в Россию без официального приглашения, в котором указывалось, что стипендия будет предоставлена. Если это условие не соблюдалось, следовало суровое наказание, нарушитель дисциплины терял право на стипендию. Жестко регламентировался вопрос о национальном происхождении кандидатов, ими могли быть только славяне – подданные Сербии, Черногории, Болгарии и уроженцы тех южнославянских областей, которые еще оставались под властью Османской империи. Остальные предписания оставались, по-прежнему, простыми; количество документов, необходимых для выезда в Россию, не изменилось. Как видим, Комиссия по образованию в России южных славян боролась со «стихийными» и недисциплинированными абитуриентами своими бюрократическими способами, стараясь повысить их ответственность за собственное образование.

Количество мест для обучения в конце XIX – начале XX в. постоянно увеличивалось, но всегда желающих было больше, чем предложенных стипендий. Типичный набор предлагаемых учебных заведений мы находим в письме Комиссии, направленном российскому министру-резиденту в Цетинье К. М. Аргиропуло 10 декабря 1892 г. (см. Приложение 3). Это были все университеты России, Военно-медицинская Академия в Петербурге, горные и технологические институты. Очень приветствовалось обучение славян в российских духовных академиях. Средние учебные заведения России, обучавшие славян, – это духовные семинарии, кадетские корпуса, профессиональные училища. Довольно часто учреждались специальные стипендии для черногорцев, чтобы дать им возможность получить неизвестные в княжестве профессии (см. Приложение 4).

Важным моментом в деле развития образования была готовность русских ремесленных училищ принять маленьких черногорцев на обучение (см. Приложение 5). Дело в том, что в крохотной воинственной стране исторически сложилось негативное отношение к ремеслу как занятию, недостойному истинного воина. Самому князю Николе приходилось бороться с этим предрассудком, убеждать своих подданных заниматься мирным обыденным трудом. Овладение ремесленными специальностями в России было одним из способов вовлечения активного населения в хозяйственную жизнь на новых современных началах.

В конце XIX в. в Россию стали посылать и девушек, которые поступали в Женский медицинский институт в Петербурге, а также в Левашевский пансион в Киеве, Кушниковский девичий институт в Керчи, Славянский питомник в Одессе, женскую гимназию в Астрахани и в др. Интересно отметить, что большая часть учебных заведений, доступных девушкам из южнославянских стран, была на юге Российской империи. В Комиссии не забывали о том, что климат России для уроженцев Балкан был слишком суровым (см. Приложение 2). Для черногорок возможность учиться в России значила больше, чем для других южных славянок. Женский вопрос в княжестве имел особую историческую окраску. Племенной уклад народной жизни, еще довольно прочный на рубеже XIX–XX вв., подразумевал самый низкий социальный статус женщин. В патриархальных черногорских семьях жены, дочери и сестры выполняли тяжелую физическую работу в доме и в поле, не имели права решать свою судьбу – за них это делали родители или мужья – ив силу такого положения чаще всего не имели доступа даже к начальному образованию. Известный исследователь П. А. Ровинский в многотомной монографии «Черногория в ее прошлом и настоящем» писал о том, как неохотно соглашались в семьях отпускать девочек даже в начальную школу. Правда, в княжестве много лет успешно работал Мариинский женский институт, находившийся под покровительством русского двора, но он не мог вместить и малой доли всех, кто хотел бы там учиться. Поэтому редкий счастливый случай уехать в Россию и получить там специальное образование был для черногорских девушек почти равен чуду.