На пути к границе - Терье Стиген

в точности как минувшей ночью, когда он сидел у камина, и в этих глазах была отрешенность и насмешка, ненависть и какая-то могучая затаенная радость.

— Так, — сказал он и снова взял автомат, — сейчас они обыскивают дом и скоро, значит, появятся на опушке леса.

Он вдруг замер.

— Какой, кстати, сегодня день? Понедельник? Да, точно, понедельник. А месяц какой? Апрель.

Он кивнул куда-то в сторону, словно ему подтвердили сведения чрезвычайной важности, затем, круто повернувшись, зашагал вверх по склону. Он шел так быстро, что нам пришлось пуститься бегом, чтобы не отстать от него. Я втаскивал Герду на самые крутые бугры и не отпускал ее от себя ни на шаг. Она шла с непокрытой головой, и я жалел, что она не надела фуражки: длинные волосы сейчас только мешали ей, цепляясь за высохшие сучья, когда мы, пригибаясь, крались под ветвями, нависшими над тропинкой.

Скоро мы уже были наверху, и справа до нас долетел шум реки и еще другой — глухой, несмолкающий рокот, который доносился из кирпичного строения на высоком фундаменте. От дома шла черная — толщиной два метра — железная труба, которая тянулась вдоль северного берега реки, а затем исчезала вверху между деревьями, среди свисавших книзу ветвей, и я понял, что мы подошли к маленькой электростанции.

Мы шли вдоль трубы и временами то подлезали под нее, то перелезали через нее, выискивая, где легче пробираться вперед. Труба проходила по канаве, вымощенной камнем, скользкой от преющих остатков папоротника. Из щелей на стыках труб с пронзительным громким шипением, сливавшимся с басовитым рокотом движка, выбивалась вода.

Было невозможно расслышать, идут ли за нами немцы. Может, они шли за нами по пятам, а может, все еще обыскивали дом — как-никак, это было внушительное строение с двумя-тремя десятками комнат, а ведь еще там амбар, и коровник, и, надо полагать, также сарай, и еще несколько мелких строений да домик привратника — обыск займет много времени, хотя, конечно, они могут просто оставить кого-то в усадьбе, а всех прочих отправить за нами в погоню… и куда же ведет нас Брандт? Зачем нам брести по этой скользкой, сырой, вымощенной камнем канаве, где нога не находит опоры, ведь куда лучше идти лесом? Правда, здесь они не слышат наших шагов, но что, если у них собаки, и зачем Брандт так долго выжидал, лучше бы мы сразу отправились в путь вчера вечером, тогда теперь мы были бы уже далеко, может, даже по ту сторону границы, по крайней мере так далеко, что могли бы добраться до нее не спеша, и тогда мне не пришлось бы, как теперь, слышать свистящее дыхание Герды, всякий раз, когда я нагонял ее, и видеть, как из ее рта словно рвется немой вопль, а в широко раскрытых глазах стоит ужас…

Но вот она взяла очередной подъем, и я уже не слышал ее и даже нечетко различал ее силуэт.

— Герда! — крикнул я, на секунду остановившись. — Как ты там, может, помочь?

Никакого ответа, только плеск воды и ровный, словно идущий из-под земли рокот, который теперь доносился все слабее и глуше, но отныне вовеки будет звучать где-то в моем мозгу: это ужас гудит, как круговая пила, — то дискантом, то угрожающим басом… И тут я увидел плотину и бегом одолел последний остаток пути, отделявший меня от нее.

Стена плотины достигала метров шести-семи в высоту, и Брандт уже был наверху, но Герда замешкалась на середине железной лестницы, привинченной к камню.

Я полез вверх и увидел, как Брандт опустился на колени и втащил Герду на гребень плотины, и минутой позже мы уже втроем стояли наверху и глядели вниз, прислушиваясь к звукам.

Под нами — канава с черной трубой, за нами — пруд, а за ним — снова лес, довольно редкий, почти сплошь березовый.

— Обождите здесь! — крикнул нам Брандт и, повернувшись, побежал по узкому гребню плотины к каменной будке. Он размахивал автоматом в правой руке, словно стараясь удержать равновесие, хотя и без того довольно уверенно шел по краю своей обычной размашистой, непринужденной походкой, и я недоумевал, что же ему там нужно; он походил на мальчишку, возбужденного дерзкой игрой на краю пропасти, и вот уже он подбежал к двери и отпер ее ключом, который достал из кармана.

Я огляделся кругом, стараясь сообразить, как же нам теперь пробираться дальше. Сколько я ни глядел, я не видел лодки, а позади каменной будки высилась крутая горная скала. Но по другую сторону пруда виднелась безлесная вершина большого взгорка. Судя по всему, на него можно было взобраться.

— Герда! — Я обнял ее за плечи: — Идем, мы больше не можем на него полагаться, он не в себе, сам не знает, что делает.

— Нет!

Она почти выкрикнула это «нет» мне в лицо и оттолкнула мою руку, и я отпустил ее, потому что затевать ссору здесь, на гребне плотины, было смертельно опасно, и в это время Брандт показался в проеме двери. В одной руке он держал «шмайссер» и мешок, судя по виду, весьма увесистый, в другой у него был ручной пулемет. Он сделал нам знак, чтобы мы пробирались к безлесной вершине, и, подбежав к подножию взгорка, я увидел, что наверх ведет козья тропка, петляющая между уступами. Брандт обогнал нас, мы слышали, как он радостно напевал, охваченный веселым азартом, словно только что придумал новую, еще более опасную игру. Пока мы поднимались по склону, его не было видно, и лишь взобравшись на вершину взгорка, мы снова увидели его. Расположившись на краю западного склона, он установил перед собой пулемет.

Я начал догадываться, что он задумал. Подбежав к нему, я наклонился и встряхнул его за плечи.

— Мы не можем оставаться здесь, — крикнул я, — это же чистое безумие! Немцев больше, чем нас, и они могут зайти к нам с тыла.

Он обернулся и посмотрел на меня: сомневаюсь, узнал ли он меня тогда. В его напряженном, теперь изжелта-бледном лице было что-то торжественное; воспаленные глаза подернуты пленкой. При этом он спокойно улыбался. И все же я сразу понял, что спорить с ним бесполезно.

— А вам и не надо здесь оставаться, — удивленно отозвался он, — только, увы, я не могу дальше идти с вами.

Он показал на восток:

— Видите вы вон ту вершину?

Я оглянулся и увидел невдалеке заснеженную гору. Голая вершина в форме усеченного конуса четко вырисовывалась над лесом. Олений мох опоясывал ее желтовато-белым кольцом, и там и сям на