Сказочное наказание - Богумил Ногейл

— Хотелось бы мне на тех «фиалок» сейчас поглядеть, — хвастливо заявил он, — небось у них вместо носа теперь раздавленный шампиньон, а лоб — что переспелый арбуз.

И Тонда со всеми подробностями — и не без прикрас! — расписал происшествие в лесной сторожке, найдя в Иване с Аленой благодарных слушательниц. Миша несколько раз порывался опровергнуть наиболее беспардонные измышления, но я всякий раз успевал его вовремя осадить, пихнув под столом ногой. В конце концов я готов был признать, что Тонда — фанат, потому и выкраивал свободную минутку, чтоб собирать и сушить для школьной столовой грибы. И хотя Алена съязвила — это, мол, чтобы к поварихе подлизаться, тогда десяток кнедликов, а то и побольше ему обеспечены, — но даже после этого Тонда не упал в моих глазах. Мне захотелось попросить у него прощения за утреннее выслеживание, но, не договорившись с Мишкой, этого делать было нельзя. А Мишка — тот ни за что на свете не пожелал бы «унизиться» перед Тондой. Так вот и вышло, что за градиштьскими «фиалками» оказался еще один должок, который они в ближайшее время должны были выплатить. Дебаты были прерваны приходом ротмистра Еничека и Станды. По выражению их лиц ничего нельзя было угадать. Милиционер простился с нами, а в дверях обернулся к Станде:

— Документы эти я проверю с утра и сразу дам знать, чтоб вы не беспокоились. Доброй ночи!

Он открыл двери, и в коридор излился поток света. А мне показалось, что за шкафом мелькнула бежевая кофточка. «Подслушивала», — мелькнула мысль. Но, кроме меня, никто ничего не заметил, так что свое предположение я пока что оставил при себе.

11. Опять крадут?!

Скажите, случалось с вами такое: вот вы проснулись среди ночи и чувствуете — в это мгновение вокруг вас что-то происходит? Со мной такое бывало не раз: все в тебе тут же напрягается, сонной расслабленности как не бывало и ты весь слух и внимание. Словно внутри радиопередатчик, который даже ночью фиксирует все, что творится вокруг, и в решающий момент подает сигнал. Мой отец говорит, что причина этого — обостренные нервы или острое переживание, которое регистрируется мозгом и в нужный момент воздействует на сознание. Все последующее зависит от случая или от стечения обстоятельств.

Вы, наверное, скажете: а стоит ли ломать над этим голову?

Факт остается фактом: ночью со среды на четверг я вскочил бодрый и свежий как огурчик. И у меня тотчас возникло ощущение, что вокруг что-то происходит или должно произойти; на всякий случай я прислушался. Конечно, в старинном замке всегда полно каких-то звуков и шорохов, но наверняка такое можно пережить и у себя дома, когда в комнате воцаряется тишина, — и вдруг треснет дерево полки или звякнет стаканчик в секретере, из крана выкатится несколько капель воды и так далее. Но все это можно объяснить сразу. Книги своей тяжестью давят на доски, дерево — в зависимости от влажности воздуха — расширяется или сжимается; в секретере что-то положили на бокалы, неощутимый толчок — и это «что-то» свалилось; в изгибе водопроводного крана скопилось несколько капелек воды, и, подталкивая одна другую, они скатились в умывальник.

Вот и тут: когда вы слышите у себя над головой чьи-то тихие шаги, это означает только, что чад вами кто-то ходит, стараясь быть очень осторожным. Я взглянул на светящийся циферблат министерских часов, они показывали четвертый час ночи. Вскоре еле различимые шаги перестали кружить по комнате и направились в сторону коридора. Тут уж я не стал рассуждать, не страдает ли наша молодая художница бессонницей, а быстренько натянул майку и шорты. Приоткрыв двери, ведущие в коридор, прислушался, что будет дальше. На какой-то миг мне показалось, что в замке опять все затихло, но спустя некоторое время у входа в замок что-то звякнуло и легонько заскрипело.

Эти звуки свидетельствовали только об одном: кто-то решился тайно улизнуть из замка. Взяв тенниски в руки, я, словно дух замка, прокрался в коридор и в три секунды очутился у тяжелых двустворчатых дубовых дверей. Они остались полуоткрыты, достаточно было сделать щель чуть больше и просунуть в нее голову, чтобы услышать звяканье щеколды кованых ворот.

Я ни секунды не сомневался в том, что преследую пражскую реставраторшу, так неожиданно у нас появившуюся. Без труда обнаружил, куда она держит путь, потому что, выскочив за ворота, она забыла об осторожности и припустилась бегом. Прошелестела травой на тропинке, ведущей к сосновому лесу, и торопливо засеменила по лесной опушке, вдоль южной части ограды, мимо сосны, которая в воскресенье послужила наблюдательным пунктом министерскому шоферу. Потом реставраторша свернула на лесную тропку и скрылась во тьме. Мне пришлось останавливаться и по слуху проверять, не потерял ли я след. Ориентироваться мне помогали шорохи: нет-нет да и хрустнет у нее под ногами ветка, а то сама заденет на ходу сухие листья кустарника. Как долго продолжалось это блуждание в темноте, не знаю, но по расстоянию я прошел километра два. Я могу на глаз довольно точно определять расстояние, на это у меня талант, что во время наших турпоходов признает даже наш классный руководитель.

Тучи, предвещавшие в последнее время бурю, временами рассеивались. В одно из таких просветлений я достиг опушки леса и ясно увидел впереди фигуру женщины, бежавшей к дому, очертания которого уже вырисовывались неподалеку. В одной руке она несла чемоданчик, в другой — плащ и какую-то доску квадратной формы. Приникнув к траве, я пополз за ней не раз испытанным способом — по-пластунски. Когда путь мне преградил забор, я прижался к его планкам и застыл. До дачи оставалось метров десять, на таком расстоянии можно кое-что расслышать, а при свете луны — и увидеть. Подойдя к окошку, художница тихонько постучала по стеклу. После третьего стука отливавшая серебряным блеском поверхность стекла потемнела, кто-то что-то тихо сказал, и из окна высунулась чья-то фигура. Послышался взволнованный шепот, после чего пара немедля направилась к опушке леса; мне не оставалось ничего другого, как, обдирая локти и колени о молодые побеги ежевики, ползти следом. Устроившись у подножия невысокого холма, я стал слушать, о чем идет разговор на его вершине.

Женщина со вздохом опустилась на траву, и тот, кто стоял рядом с нею, по-видимому, молодой мужчина, набросил плащ ей на плечи.

— Не могла я там оставаться, — прошептала наша реставраторша. — Вчера мне устроили проверку органы госбезопасности, и я услышала, что они хотят отдать мои документы на экспертизу.

— Дьявольская работа! — буркнул ее партнер, чиркнув зажигалкой.

Прежде чем он закурил, я успел убедиться, с кем имею честь, как говорит мой папа. Молодым человеком оказался шофер министерской «Татры-603», он же таинственный незнакомец, наблюдавший за тем, что происходит в комнате профессора.

— Но здесь тебе оставаться нельзя, это же яснее ясного, — сказал он. — Во-первых, сразу найдут, а во-вторых, сама знаешь, пока профессор…

— Ясно, — прервала его молодая дама и тоже закурила. — В Прагу мне теперь тоже нельзя, поеду-ка я в Рыбнице, к тетке.

— А я-то надеялся, что тебе удастся уломать профессора, — заметил министерский шофер.

— Будто сам не знаешь, какой у старикана норов. У него на это дело взгляды со времен Марии-Терезии, — сказала художница, но ее приятель нетерпеливо возразил:

— Так все тянется и тянется, а мы все ждем да ждем. В конце концов не останется ничего другого, как действовать на свой страх и риск. Прыгнуть, как в воду, а там ищи-свищи.

Женщина легла на траву, пуская дым в изменчивое небо — оно то темнело, то снова светлело. Пламенеющий кончик сигареты пыхнул несколько раз, прежде чем женщина ответила:

— Успокойся. Кое-что я тебе все-таки принесла — поднять настроение.

Ощупав возле себя траву, она подняла темный квадрат доски. Я разглядел, что доска завернута в газету и перевязана веревкой, — значит, близок рассвет.

— Портрет! — воскликнул министерский шофер и поцеловал реставраторшу в щеку. — Тебе все-таки удалось забрать его у профессора?

Они бросились друг другу в объятия, а я не стал ждать больше ничего. Верхушки дерев странно побагровели, а это означало, что солнце вот-вот выкатится на небосвод. Я повернул обратно; сделав обходный маневр, дополз на четвереньках до леса, до знакомых сосен, а там рысью помчался в замок. Все свидетельствовало о том, что ротмистр Еничек не зря разыскивает жуликов, промышляющих грабежом картинных галерей.

Поспешая по лесной тропке, я приводил в порядок свои мысли. Шоферу известно, что профессор ищет в замке редкую картину, он наблюдал за его работой в бинокль и наверняка что-то пронюхал. Его сообщница каким-то загадочным образом достала фальшивые документы, забрала у профессора ключи и пожаловала к нам в замок. Но какую роль в этом обмане играл профессор Никодим? Мне не хотелось верить, что этот интеллигентный старый человек как-то связан с компанией жуликов…