Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… - Александр Владимирович Воронков

до глубокой старости. Помню, как мой тесть — в той жизни — любил, слегка «поддав», рассказывать, как в девятьсот пятнадцатом их полк с несколькими другими отвели на отдых и пополнение вёрст на пятьдесят в тыл и приехавший со свитой Николай Второй принимал у них смотр и вручал награды специально отобранным офицерам и нижним чинам. Впрочем, обойти с награждениями все полки император тогда не успел: в небе появился германский аэроплан-разведчик и свита быстро засобиралась, посадила самодержца в автомобиль и все машины куда-то уехали. Тут Михаил Никифорович при рассказе постоянно высказывал своё огорчение: ему-то самому Георгиевский крест достался не из рук государя-императора, а от корпусного командира. Конечно, награда от генерала — тоже большой почёт, но досадный осадочек у старого фельдфебеля так и оставался до конца жизни[85].

Решив, что штурмы Кремля бывают не каждый день и даже не каждое столетие и не худо бы понаблюдать за этим действием со стороны, я затесался в толпу зевак и потопал вслед за царскими людьми. Было ощущение, что легенда о Сусанине, водившего врагов вкругаля и заведшего в итоге в болото или непроходимые дебри имеет в основе своей реальные факты. Вместо того, чтобы от Москвы-реки пройти через Торг прямо к Кремлю, отряд за каким-то лешим попёрся направо, на Варварку, покрутился по нескольким улочкам и переулкам и в итоге всё равно вышел к Фроловской башне. При этом хождении вокруг да около было несколько остановок и пару раз до нас, гражданских, доносились нестройные залпы, а после у заборов я замечал трупы, возле которых уже суетились, освобождая от ненужного покойным имущества, прибившиеся к зевакам мародёры. Останавливать и усовещивать их никто и не пытался: себе дороже может выйти.

Оказавшись у кремлёвской стены, верные царю войска выстроились несколькими отрядами, расположившись между лавками московских торговцев, занимавшими большую часть и без того невеликой Красной площади, стараясь укрыться от ружейной стрельбы обороняющих Кремль людей Василия Шуйского. Отчего те ограничились пальбой из пищалей, игнорируя наверняка имеющиеся пушки — теряюсь в догадках. То ли артиллеристы у них перепились вусмерть, то ли ключи от склада с артбоеприпасами про…любил кто-то — однако факт остаётся фактом[86]. Впрочем, стрелки на стене оказались криворукими, впустую переводившими порох и пули. Одну такую, на излёте ударившую в стену неподалёку, я выковырял ножиком из бревна: пускай останется на память хоть такой сувенир!

Спустя некоторое время среди царских сторонников началось активное шевеление: стрельцы засуетились по Торгу, поволокли откуда-то снопу соломы, какое-то непрезентабельного вида тряпьё, даже котёл объёмом в двадцать-тридцать литров зачем-то притащили и принялись творить вокруг него какое-то «колдунство». Я сперва даже и не понял, что они делают и лишь разглядев, как из деревянных трубочек-подвесок высыпают туда порох, сообразил, что мастерят что-то вроде мины. Азы подрывного дела мне пришлось освоить ещё на фронте, хотя взрывчатка двадцатого века в разы практичнее и безотказнее «дымаря» ручного помола для пищалей. Потому сама идея мне понравилась, хотя в эффективности такого фугаса оставались сомнения.

С криками и улюлюканьем несколько конных стрельцов, волочащих на верёвках обмотанные тряпьём дымящиеся снопы, проскакали вдоль кремлёвской стены, откуда по ним вразнобой вновь ударили пищали. Один из конников рухнул наземь, придавленный подстреленной лошадью, но остальные удачно избежали попаданий и, побросав свои прототипы дымшашек, укрылись от пуль между лавками Торга.

Несколько минут спустя я увидел, как двое стрельцов, подхватив самодельную мину-котёл, потащили её прямо к запертым воротам Фроловской башни. Одного из них я ранее не встречал, а вот вторым был тот самый Трифон, дружок Стёпкиного отца, с которым мы не так давно разговаривали на раскате возле Царь-пушки, бескорыстно пожелавший помочь сироте так, как сам считал верным. Боярские слуги на стене вновь активизировались как вшиварнадзе[87] и открыли суматошный огонь. Незнакомый стрелец вдруг остановился, выронив ручку котла и, закрыв руками лицо, опустился на землю. Орлович Трифон продолжил тянуть фугас ко входу уже в одиночку. Мелькнула мысль вновь очнувшегося в глубине мозга Стёпки: «Не дотащит! Там одного металла побольше пуда, а то и двух!». И, как когда-то в атаку, я, стараясь не думать ни о чём, побежал на подмогу. Похоже, на эти секунды пушкарёв сын снова перехватил управление общим телом, потому что соображение, где я и что делаю, вернулось уже в тот момент, когда, скорчившись на коленках, я пытался спрятался от выстрелов за тем самым начинённым порохом котлом метрах в полутора от ворот, тупо уставившись при этом на валяющуюся прямо перед глазами сплющенную картечину. Рядом хрипел, зажимая окровавленный бок, Трифон. Пороховой дым у одной из нижних амбразур кремлёвской стены ещё не рассеялся и его горький запах раздражал носоглотку, вызывая желание хорошенько прополоскать рот и отплеваться-отсморкаться.

Выходит, хоть какая-то артиллерия у боярских слуг ещё имеется. Значит торчать тут, в зоне поражения — верное самоубийство. Но и назад тащить раненого Трифона нереально: тело у нас с тёзкой достаточно хлипкое, не выглядит Стёпка на свои пятнадцать. Обычное дело, последствия голодухи в годы формирования растущего организма. Взрослого мужчину на себе допереть просто не получится. Пока враги — а подстреливших отцовского друга тёзка прочно отнёс к этой категории — занимают Кремль, они смогут держать под огнём все подступы, а становиться мишенью как-то не хочется.

Стоп! Пока враги занимают Кремль… А отряд царя как раз и прибыл для того, чтобы их из Кремля вышибить и поскольку Трифон сам числится в одном из поддержавших Лжедмитрия стрелецких приказов — то объективно мы союзники, как бы лично я, Семён Ртищев, не относился к царизму в целом и к этому конкретному царю в частности. Придётся помочь союзничкам, а то «заперлись там какие-то и не выходят». Как привести в действие пороховое взрывное устройство я, естественно, знаю. Бикфордов шнур ещё не придумали, но вот на груди у стрельца пропитанный селитрой фитиль. Пищаль, что характерно, Трифон с собой на минирование не потащил, и верно сделал: в ней на вид не меньше двенадцати килограммов, тяжелее пехотного «дегтяря» бандурища, только мешала бы.

Ну, раз надо, значит, надо, приступим, благословясь! Ножиком отхватываю кусок фитиля и, вытащив из-за спины раненого длинный топор, пристраиваю его под котёл, уложив конец топорища на плечо. Резко поднимаюсь во весь невеликий рост… Получилось! Древко, повинуясь законам физики, сыграло роль рычага и котёл на метр подкатился ближе к воротам. Быстро шагнул вперёд и снова повторил упражнение, подогнав фугас впритык к окованным железными полосами створкам. Повозившись, примостил его крышкой прямо