После. Книга II: О воинстве немертвых - Конъюнктурщик

Уйди из ордена. Ты не подходишь для этой службы. Я не могу тебя заставлять, это слишком утонченное дело, что заставлять.

— Протелеон, я немного читала историю континентальных столиц, но… я нигде не нашла… чтобы люди, — ей было немного трудно выразиться, — чтобы правители так вели дела. Ты внутри одного города создаешь два. Ты хочешь посеять распрю, чтобы самому возвыситься над ней?

— Я хочу сделать кровопускание городу. Никому я этого не говорил, но тебе должен сказать, от этого зависит твоя служба.

— Но разве это не подвергнет опасности город?

— Опасность таилась в том, что мы построили его. С самого начала этот город был опасен. Мы заложили его, объявив великий поход в будущее. Но похоже, что не нам решать, каким оно будет. Возведённый на руинах мира после войны с чудовищами, этот сияющий град сам стал подобен чудовищу.

— Протелеон, ты говорил о том, что город, как шкатулка с пауками, ты хочешь, чтобы остался один паук?

— Нет, я люблю пауков, и я хочу открыть эту шкатулку.

— Чтобы пауки не загрызли друг друга?

— Да. Сейчас пауки пытаются друг друга загрызть. Нам нужно разъединить их.

— Восстанием Зеланда?

— Да. Восстание будет неудачным, мы перебьем всех серых братьев.

— Протелеон, ты уверен в этом? — в голосе Эвлалии была тревога.

— Не важно, в чем уверен я. Сила города, его подавляющая мощь, вот, что единственно важно.

— Но как ты можешь быть уверен в этом, когда над городом нависла угроза? Как же черное рыцарство?

Тогда в глазах Протелеона мелькнулся хитрая и добрая улыбка, словно говорящая о том, что ему давно все известно.

— Черный есть лишь цвет мантии у магов. Этот город не просто так называется нами столицей мира. Это город магов. На самом деле это город всех магов, даже тех, кто не живет в нем. Ибо это город, построенный по воле магов, как сословия, это воплощение устремления всех волшебников континента.

— Как низко пал бы этот град в глазах моих серых братьев, о мыслях которых я рассказываю тебе, — ответила Эвлалия с легким оттенком печали в голосе и толикой радости во взгляде.

На куст, что был покрыт крупными тёмными ягодами, сел попугай, повернув голову, он будто посмотрел прямо на Эвлалию. Он подняла взор от птицы к пейзажу: уходящие вдаль башни, равнины, горы, пасмурные тучи, огромная кромка которых горела от лучей полуденного солнца, словно светящаяся стена, ограждающая небесный мир.

Ей захотелось туда, наверх.

Все это вдруг исчезло на мгновение. Эвлалия увидела себя в рыжем, как её волосы, осеннем лесу на далёком востоке, а над ней лишь чистое голубое небо. Лёгкий холод и надежда, ничего кроме надежды на жизнь.

— Эвлалия, — Протелеон сделался немного мягче, — ты слишком сильно проникаешься серыми идеями, — и, выдержав паузу, безэмоционально добавил, — не переигрывай.

— Я не играю, Протелеон! — резко сказал Эвлалия, затем осеклась, будто не угадал с интонацией, — но я не могу пребывать в верхушке Серого ордена, не разделяя внутренне, хотя бы отчасти то, что говорят мои братья.

— То, что говорят эти серые ублюдки ничто иное, как праздные мечтания о свободе глубокой древности, когда города ещё не были столь развиты, как перед самой войной с чудовищами. Власть добродетельных, вот о чем в действительности грезили философы древности. И мы пришли к этому.

— Но как же россказни про магический народ, про магическое будущее?

— Все это туманно. Но мы действительно создаем новый народ. Но, как видишь, люди слишком нищие, чтобы заниматься магией.

— Как ты можешь говорить так, ведь они нищие от того, что вы заставляете их изнурительно работать почти каждый день… — недоумевала Эвлалия.

— Твои слова обрели чрезмерно серый оттенок, Эвлалия, если ты понимаешь о чем.

— Прости… я забылась в порыве злости, — сказала она уже без всякого раздражения в усталом голосе.

Повисло некоторое молчание.

Пауза не была тяжелой.

Они все также шли по террасе, никого рядом не было, ни души, слуги не сновали здесь, а только маленькие пернатые существа своей красотой услаждали взгляд, быть может уставший от однообразия каменных стен.

— Эта война не продлится долго, Эвлалия. Когда она закончится, я отпущу тебя на север.

Раскрыв глаза, Эвлалия посмотрела на Протелеона с плохо скрываемым изумлением.

Нельзя было отпираться, это было бессмысленно. Но гораздо хуже было то, с какой легкостью он сказал об этом. Найди ли завтра она завтра кубок с ядом или же горло её встретится с холодной сталью кинжала, теперь можно лишь гадать, что значила такая реакция её покровителя. Сломанные игрушки выбрасывают, их не отправляют посылкой в далёкие земли, где им было бы хорошо в своей игрушечной стране, нет, их просто выбрасывают. И она, Эвлалия, была игрушкой, и явно уже сломалась от чудовищного игрища, в которое её так легко бросили. Но, быть может, игрушка ещё может надеяться на побег.

Вдруг она встала очень ровно и четко произнесла:

— Я очень жду этого, Протелеон. Я буду и дальше выполнять свои обязанности, как член коллегии Серого ордена.

— Отлично, Эвлалия, — слегка улыбнулся Протелеон, — когда будет ближайший собор?

— Он назначен на середину десятого месяца этого года.

— Хорошо. Когда Зеланд планирует свое наступление?

— Он поднимет восстание в первый день собора. На соборе Зэорис вместе с Исепом хотят поднять вопрос об отстранении Зеланда от командования новыми силами ордена, хотят исключить его и прогнать. Поэтому он пойдет в атаку.

— Могу я тебе верить?

— Ты можешь верить кому-то?

Протелеон снова улыбнулся одними глазами.

Стая неприрученных птиц показалась в небе. Мечтательный взор Эвлалии сопроводил их.

— Так прекрасно должно быть летать, — вдруг сказал Протелеон.

— Тебе нравится думать о таком? — изумленно спросила Эвлалия.

— Да. Я очень люблю мечтать.

— Никогда бы не подумала, что верховный маг города ещё и мечтатель.

— Правда также в том, что мечтатели построили этот город, я один из них. Альтиген тоже мечтатель, Эвлалия.

Она еле заметно смутилась.

— Но мы отошли от вопроса об угрозе черного рыцарства, которое по-прежнему бродит, где там… — она махнула рукой на север, — и их много, Протелеон, их очень много.

— Чего же ты опасаешься?

— Я ничего не опасаюсь в этих зиккуратах, Протелеон.

— Что же тебя интересует?

— Мне