И сплетаются нити судьбы... - Ульяна Подавалова-Петухова

— Буду, каждый день считать буду, — тихо ответила она, — и кольцо не сниму до твоего возвращения. Обещаю!

Последние недели пролетели, как один день. Саша защитил дипломную работу, получил диплом. Ромала один за другим сдавала экзамены, готовилась к выпускному балу. Конечно, ее колечко все заметили. Люся сыграла блестяще, она даже спустя много лет не расскажет, что помогала его выбирать. Фаина поцокала языком, Яша хмыкнул в усы и впервые вслух сказал, что, по возвращении Саши, сыграет пышную и самую богатую свадьбу для дочери. Полина Яковлевна поглядела на жемчужину в кувшинке и не стала говорить, что два года — срок не малый, и воды много утечет. Мать Александра спросила, а будет ли будущая невестка заходить к ним, пока сам главный мужчина семьи будет служить. Ромала в ответ улыбнулась и обещала приходить.

Всё чаще, встречаясь, парочка молчала. Сидели, обнявшись, вздыхали то один, то другой, и не произносили ни слова. А если и говорили, то только о том, что любят друг друга, а любовь — самая могущественная сила на земле.

Пока Ромала сдавала экзамены, Саша помогал матери и сестре подготовиться к зиме. Напилил и наколол дров, поправил завалинку, перекрыл дровяник и выкорчевал злой крыжовник, до которого всё руки никак не доходили. А вечером брал свою Малушку за руку, и они гуляли до глубокой ночи. Целовались до головокружения на берегу под луной, и счастливей их не было.

Да только и время не стоит на месте. Как не хотели они, а приблизился день разлуки. Завтра Саша должен уехать сначала в Новосибирск, а потом уж видно будет. Как Бог даст. С самого утра в доме призывника строгали, жарили, варили, пекли и тушили. К вечеру стол ломился от всевозможных яств. Спиртное поставил будущий тесть, Яша. Когда Галина полезла к нему с деньгами, цыган глянул на нее с укоризной и сказал:

— Чего это ты? Чай, не чужого человека провожаем. Даст Бог — породнимся.

Дом был полон гостей. Вся окраина пришла выпить и закусить за бравого парня. Все с добрыми словами да с советами. Один вспомнил, как Саша помог крышу сарая залатать, дед-пенсионер поясно кланялся, что с тех пор, как парень подрос, ветеран дровами был обеспечен.

Много говорили. Еще больше пили и ели. Женщины, знай, успевали поворачиваться. Ромала крутилась с ними. Несколько раз будущий солдат вытаскивал ее к столу, да только не сиделось ей. Стоило лишь подумать, что завтра он уедет, и дурнота подкатывала. В голове начинало шуметь, и кусок не лез в горло.

Саше налили чарочку, он выпил лишь раз и больше пить не стал. Ему хотелось пробыть с любимой до самого утра, надеясь на то, что отец уж сегодня-то ее отпустит. А какая же радость ей с ним сидеть, если от него, как от ликероводочного завода будет нести?! Гости шумели, пели, танцевали. Кто-то из соседей принес гармошку, зазвучали частушки. Молодежь прямо во дворе устроила танцы.

К вечеру жёны потащили мужей по домам. Народ потихоньку стал расходиться. Друзья Александра подались на танцы в клуб. Фаина ушла домой — там с детьми ее двоюродная сестра сидела. За столом остались лишь свои: родные Саши да будущие родственники.

Полина Яковлевна, весь день промаявшаяся у плиты, села, вытянула уставшие ноги и тут спохватилась, что пирожков-то нет на столе. Тронула Малу за руку: принеси, дескать. Девушка подхватилась с места — Саша за ней. Она взяла металлический поднос и пошла с ним, а, входя в комнату и перешагивая порог, опустила глаза. А когда подняла вновь, остолбенела. Люди, которые еще секунду назад шутили и смеялись, теперь все, как один, были в черном. Слышались тяжелые вздохи и всхлипы. Ни музыки, ни смеха, огромное зеркало задрапировано черной тканью. А справа от Ромалы, в Сашиной комнате, окруженный зажженными свечами стоял длинный гроб, и на нем — на этом зловещем атрибуте смерти — фотография парня с черной ленточкой на уголке. И тут она будто увидела себя со стороны: в черном платье, с бледным лицом и провалами глаз… Поднос накренился, Ромала хотела вздохнуть, из груди вырвался хрип, и девушка рухнула на пол.

Глава 29.

— Уморили девочку совсем, — прорвался сквозь вату в ушах знакомый голос. Веки, будто налитые свинцом, не слушались, давили на глазные яблоки и никак не хотели подниматься. В голове шумело море.

— Ну, же давай, очнись, — говорил жалобно другой голос.

— Может, скорую вызвать? — этот, тоскливый, принадлежал бабушке.

«Нельзя бабулю расстраивать»,— подумала Ромала и открыла глаза.

Прямо перед ней сидела Галина, отец — справа, прикладывая к ее голове кусок мороженого мяса в пленке. А слева — то перекошенное, белее штукатурки лицо — было Сашиным.

— Сашка! — заорала Ромала, бросившись к нему. — Сашка, миленький! Родной мой! Не уезжай! Слышишь? Не уезжай! Богом заклинаю! Не надо! Я тут видела… тебя видела… ты там… в комнате… Не уезжай!

Парень, обескураженный ее криком еще больше, чем обмороком, лишь разводил руками. Все стояли вокруг и смотрели на них. А Ромала взахлеб рыдала на его груди, вцепившись в любимого так, что он даже сквозь тонкую ткань рубахи чувствовал, как в тело вонзаются ее ногти.

— Ей на улицу надо, — буркнул он и, взяв девушку на руки, вышел из дома.

— Я видела! Видела! — твердила она, давясь слезами. — Видела! Понимаешь?

— Честно говоря, не очень. Вернее, совсем не понимаю, — гладя ее по волосам, произнес он.

— Я тебя там видела, — повторяла девушка.

— Ну, конечно. Это же моя комната.

Они сидели в беседке во дворе Сашиного дома. Солнце давно село. На город опускалась ночь, окутывая всё покрывалом сумрака. Стало заметно холодней, но как ни пытался Саша закутать любимую или хотя бы набросить ей на плечи платок, она сбрасывала его, хотя и тряслась, будто в ознобе. Ромала старалась успокоиться, да как тут после увиденного, даже прочувствованного, успокоиться! Вздохнула несколько раз глубже, будто перед прыжком в воду.

— Я несла поднос с пирожками, — начала более сдержанно она, — на секунду опустила глаза, перешагивая порог. А когда подняла, то увидела всех, но все сидели в черном! Понимаешь? В черном! Все, кроме бабушки.

Саша слушал и молчал. Единственное, что из сказанного его удивило, так это то, что Ромала