Изнанка свободы - Алина Лис

Дни летели за днями. Закончился январь, и февраль перевалил за середину, намекая на близость Большой игры и нового года…

А я вдруг понял, что Франческа стала очень близкой, очень важной для меня.

Моя кошка.

Хотелось выть и грязно ругаться при мысли, что это ненадолго, что однажды и совсем скоро я потеряю ее навсегда… И я так ее хотел, что уже не думал о печальном, неизбежном финале, на который обречен любой человек. А Франческа продолжала отвечать молчаливым, твердым «нет» на любые мои попытки нарушить выстроенные ею границы.

Я пытался. Десятки раз между делом, будто в шутку. И дважды — всерьез. Иногда казалось, что сеньорита тоже хочет близости, но стоило прикоснуться к ней с подобными намерениями, как Франческа вырывалась и шарахалась с таким ужасом, словно я был прокаженным.

После второго раза она сбежала в слезах, а потом мы весь день старательно делали вид, что ничего особенного не произошло. Как глупые подростки.

Обычно, я не принимаю сердечные неудачи близко к сердцу. Как любят говорить у меня на родине, в море полно рыбы. Но с Франческой все было не как обычно.

Ладно бы просто отказ, какой мужчина с ним не сталкивался? Куда хуже был неподдельный страх сеньориты. Он ранил не самолюбие, бил куда-то глубже, больнее. От него я чувствовал себя скверно. Настолько, что почти прекратил попытки.

Проклятье, ну почему именно она? Я ни одной женщины раньше не хотел так сильно и не пытался добиться так долго и безуспешно!

Пришлось принять как факт: я вызываю у нее отвращение. Секс без близости, близость без секса… Нельзя отрицать, что в моей жизни все находится в некоей уродливой гармонии.

— Мне говорили: ты завел себе девочку, милый? — спросила Иса.

С чего бы такой интерес? Раньше она всегда была подчеркнуто равнодушна к моим делам.

— Не думал, что ваше высочество интересуется сплетнями.

Она не стала настаивать. Уже хорошо. Я все равно не собирался обсуждать Франческу с княгиней.

Помню, как однажды я вернулся домой после очередного дня, полного безуспешных попыток разузнать хоть что-то о лорде-командоре. В часовой комнате не горел свет, но дверь в покои девушки была приоткрыта. Я застыл у проема, наблюдая, как она, сидя перед зеркалом в кружевной ночной рубашке, медленно водит щеткой по волосам.

Губы — мягкие, пухлые самой природой созданные для поцелуев…

Каштановые волны волос, в которые хочется зарыться лицом…

Тонкая, длинная шея, синяя жилка бьется под бледной кожей. Трогательные впадинки ключиц…

Волны кружев скрывают грудь, но я помню, как увидел ее в первый раз — высокая, совершенной формы, как у мраморной нимфы… в капельках холодной озерной воды… и розовые бутончики напряженных сосков…

Грубая полоса черной кожи в окружении белых вышитых оборок, порыжевшая от времени пряжка…

Я смотрел на Франческу, ощущая дикую смесь горечи, восхищения, нежности и болезненного вожделения. Она была такая… такая близкая и далекая одновременно. Моя и не моя.

Тогда меня в первый раз изнутри толкнуло мучительное понимание ошибки.

Я сам все испортил. Она здесь лишь потому, что у нее нет выбора. Я лишил ее выбора. Сам загнал — себя, нас в эту ловушку. Франческа не станет моей, пока на ее шее символ рабства. Даже если я возьму ее, даже если она согласится отдаться, я никогда не буду знать, случилось это от безнадежности или потому, что она меня действительно хочет.

Ошейник — мое насилие над ее волей и правом выбора, делал ее моей. Он же делал ее чужой. Навсегда.

Глава 9. Большая игра

Франческа

Доигралась!

Ну почему жизнь ничему не учит меня?

Вчера Томас сделал мне предложение. Торжественно так. Официально. Встал на одно колено, протянул шкатулку с браслетом в бархатной глубине.

— Миссис Ваноччи, я буду счастлив назвать вас своей женой.

Я бросилась поднимать его, но этот дурачок собирался стоять на одном колене, пока я не скажу «Да». А на нас уже начали оглядываться люди.

Ах да! Действие происходило в городском парке.

Нашел место! Просто зла не хватает.

На себя в первую очередь не хватает. Когда я начну хоть немного думать о последствиях? Неужели опыт с Уго и Элвином ничему меня не научил?

Чуть не расплакалась прямо там от обиды и стыда. Я всего лишь хотела, чтобы кто-нибудь любил меня! Любил и смотрел вот так, восхищенно.

Но кто знал, что Томас настолько сумасшедший, чтобы сделать предложение незаконнорожденной? Служанке без денег и связей. И даже не девице — вдове! Он же не знает мое настоящее имя. Не знает, что я дочь герцога. Я — ужасная партия в глазах общества, совершенно безнадежная. На таких не женятся. Таких соблазняют и бросают, а этого я допускать не собиралась.

И вот — стоит на колене. С браслетом.

Бедный, бедный Томас…

Пока я подыскивала слова помягче, чтобы не ранить чувств своего тряпичного медвежонка, он все понял. Лицо потухло, уголки губ поползли еще ниже. И он затараторил, пытаясь успеть до того, как я откажу:

— Нет, нет, миссис Ваноччи! Пожалуйста, не отвечайте прямо сейчас! Я понимаю, что это все слишком неожиданно — о чем я только думал! Простите, помыслить не мог, как двусмысленно это все будет смотреться. Возьмите браслет, — он попытался впихнуть мне свою шкатулку. — Подумайте! Обещайте, что подумаете!

— Обещаю, — соврала я, отводя взгляд. *

Первое время после насилия при одной мысли, одном намеке на близость с мужчиной, меня начинало мутить. Отвращение, страх и невыносимое, невозможное чувство беспомощности…

И память о том, как это больно.

Порой мне снились кошмары, и я просыпалась с криками. Лежала, рассматривая контур витража в темноте, и повторяла себе, что отомстила. Мои обидчики мертвы.

Время и месть — хороший лекарь. Память о насилии изгладилась, ушла, как сошли синяки с тела. К сожалению, меня больше не передергивает от чужих прикосновений. Совсем наоборот. Я помню, что секс — это больно, гадко и унизительно. Но, видимо, я так порочна, что даже опыт не в силах избавить меня от постыдного вожделения.

Вожделение… оно приходит иногда, когда Элвин дотрагивается до меня — подсаживает в седло, подает руку, поправляет шарф, поглаживая шею кончиками пальцев.

Перехватывает дыхание, сладко ноет внизу живота, и я отшатываюсь в панике, испуганная даже не его прикосновениями, но своим ответным влечением.

Особенно тяжело было, когда он учил меня танцевать котильон. От близости наших тел, ощущения руки на талии — бережная, но сильная поддержка, от взгляда Элвина, в котором светился неприкрытый огонек желания, слабели ноги. Я ошибалась, путалась в движениях, уже совсем не думая о танце. Какие танцы, когда кожа так горит от возбуждения и по телу проходит жаркая дрожь похоти? Я мечтала и боялась, что он сейчас остановится, коснется своими губами моих губ… и тогда я уже не сумею сказать «нет».