Чего же ты хочешь? - Всеволод Анисимович Кочетов

чтобы советских писателей, прибывших в Турин, пригласить к себе домой. Но ей все же очень хотелось повидать их, поговорить с ними. Она одела своего пятилетнего Бартоломео, которого Спада звал Барти, а она Толиком, и повела его к синьоре Антониони.

— Не смогу ли я часа на два, на три оставить своего мальчика у вас, синьора Мария?

— О, какие разговоры! Часа на два, на три! Да хоть на три дня! Хоть на неделю. На месяц! Вы же знаете, я и Сальваторе обожаем детей. Если бы моего энтузиаста не остановить, он бы завел их две добрые дюжины. Раздевайся, мой красавчик, мой ангелочек!..

Лера отправилась в гостиницу, в которой остановились советские писатели. Сведения об этом она вычитала в утренней газете. Булатов и его товарищи, как там сообщалось, были в Турине проездом, их интересовали заводы фирмы «Фиат». Лера читала книги всех троих, знала их по портретам и, войдя в вестибюль гостиницы, тотчас узнала лицо Булатова, с резкими чертами и острым взглядом глаз под припухшими веками. Он отдавал портье ключ от номера. Вокруг него было несколько итальянцев, всех их у подъезда ждала машина.

— Товарищ Булатов! — окликнула Лера.

— Да! — Радуясь русским словам, Булатов обернулся.

— Я советская гражданка, Васильева. Живу здесь, в Турине. За мужем за итальянцем. Мне бы очень хотелось побеседовать с вами. Скажите, это возможно?

— Да, конечно. Но… — Отогнув рукав, он взглянул на часы. — Вот еду на завод. Уже опоздал, мои товарищи укатили еще час назад. А я задержался с журналистами. Трудно сказать, сколько мы там пробудем. Если у вас найдется время, приходите сюда же… — Он подумал. — В шесть часов вечера. Хорошо?

— О да, да, конечно.

Он был свой, советский, понятный. Он уже уехал в большой темно-синей машине, которую за ним прислала фирма, а Лера все стояла на улице перед входом в гостиницу, под мелким, моросящим дождем Северной Италии, в эту пору года очень похожим и на московский и особенно на ленинградский, и улыбалась вслед машине. В шесть! Ровно в шесть!

Она забрала Толика у синьоры Марии; та даже огорчилась, что так быстро ее лишили общества приятного и обходительного молодого синьора, сказала, чтобы синьора Спада приводила его без стеснения в любой день и в любой час, — они, Антониони, будут только рады.

В пятом часу вернулся со службы Спада, Лера стала одеваться. Одно из лучших платьев, лучшие туфли — все лучшее.

— Куда ты собралась? — спросил он.

— Меня пригласил Булатов.

— Вот как! Успела снестись. Что ж, пойди проведай кумира ваших колхозников и прачек. Всем известно, что он сочиняет чтиво для простонародья.

— А я как раз из так называемого простонародья, синьор Бенито Спада. Но, кстати, и Пушкин, вслушиваясь в говор няни, в сказки, которые она ему рассказывала, тоже стремился писать для простонародья.

— Ха-ха! — раскатился деланным смехом Спада. — Пушкин и Булатов! Или кто там с ним прикатил: Краснодарцев, Громов? Классики!

В вестибюль гостиницы она вошла ровно в шесть. Булатов, посматривая на часы, уже ждал ее. В руках его был объемистый кожаный портфель.

— Точность — качество, удивительное для женщины, — сказал он, идя навстречу. — А тем более для моей соотечественницы.

Опять вокруг него были люди. Булатов оглянулся на них.

— Друзья, — сказал он, — вы не будете против, если мы захватим с собой и эту мою милую соотечественницу? Синьору Васильеву?

— О нет, здесь моя фамилия — Спада! — поправила Лера.

— Синьора Спада! — воскликнул один из итальянцев, когда перевод чик перевел им этот разговор. — О, мы знаем вашего супруга, да, хорошо знаем. Очень приятно!

В такси Булатов сказал Лере:

— Вы удивляетесь, где же двое других из нашей группы. Не удивляйтесь. У каждого из нас тут свои намерения. Один отправился к художникам, другой — к инженерам. А мы вот с вами едем в дом к туринскому рабочему. Здесь, оказывается, знают мои книги о летчиках, об авиаконструкторах и решили побеседовать с автором, Видимо, рабочая складчина. Поэтому и я тоже кое-что прихватил. — Он похлопал по раздувшимся бокам портфеля.

Квартира, куда они вошли, была тесная, в прихожей не повернуться, потолки в комнатах низкие. Совсем как в московских новостройках. И обстановка ничем не отличалась от московской. Разве что было несравнимо более шумно. Каждый кричал свое, не слушая другого. Из карманов доставали свертки, бутылки, банки. На минуту, когда и Булатов раскрыл свой портфель, притихли. Зато взрывы криков стали следовать при появлении каждого предмета, которые он принялся извлекать из портфеля и ставить на стол.

— «Столичная»! О! — восклицали знатоки.

— Русская икра! О-о!

— Крабы!..

— Еще «Столичная»!

— А это что? «Охотничья»?! Мы все охотники! Барсальеры!

— Колбаса? Но это скорее полицейская дубинка! Ею же можно про ломить голову! Вот взгляните на Джузеппе! Что у него на шее? Этой опухоли уже шесть лет. Никак не проходит. Вот такой дубинкой однажды огрели.

— Да здравствует Советский Союз! — сказал хозяин дома, плечистый, грузный рабочий, когда все, тесня друг друга, кое-как расселись за столом. — Да здравствуют русские рабочие, наши дорогие братья! В вашем лице, компаньо Булатов, я хочу обнять весь народ России. Позвольте! — Он стиснул Булатова так, что тот охнул.

Все зааплодировали, засмеялись, каждый захотел обнять советского человека.

Булатов поинтересовался:

— А почему вы говорите «компаньо» — «приятель», а не «камерата» — «товарищ»?

— А потому, что слово camerata испоганили фашисты. Так они обращались друг к другу. Compagno — наше слово, оно означает «товарищ» для каждого коммуниста.

— А среди вас, вот здесь, сегодня, много коммунистов?

— Да почти все. — Хозяин дома обводил взглядом собравшихся. — Вот разве что он, Луиджи, тот, остроносенький… Да Пеппо, который оброс, как ваши медведи, потому что экономит на стрижке… Они беспартийные.

— Какой же я беспартийный! — закричал остроносый Луиджи. Лохматый, тот действительно ни в какой партии не состоит. А я же социалист. Вы что, забыли?

— Забыли. Давно забыли.

— Так вот, компаньо Булатов, почти все мы здесь коммунисты, И мы вам скажем честно, вы об этом можете написать, если хотите, мы этого скрывать не собираемся, можете просто рассказывать в Москве, — хозяин отодвинул свой стакан с вином, — что мы даем по рукам каждому, кто сегодня кидается на вас, на Советский Союз. Среди нас есть вся кие, есть верные коммунисты, а есть и примазавшиеся к партии. У некоторых из таких, примазавшихся, особые взгляды. Они вас только и знают, что критиковать. А у них власти в руках еще никогда не бывало, за страну, за ее судьбу они ни разу еще не были в ответе и не