Как пальцы в воде - Виолетта Горлова

Джейсон Коварт стоял у входа в церковь. Священник был высок, строен и красив, как герой романа «Поющие в терновнике» Ральф де Брикассер. Книгу я не читал, фильм не смотрел, но фабула мне известна, и в моем представлении наш викарий – типичный киногерой – олицетворение благородства и добродетели. Высокий лоб в обрамлении темно-пепельных волос, тронутых серебром, тонкий нос и четко-очерченные подвижные губы. На бледном, классически правильном лице шестидесятилетнего мужчины выделялись глубоко посаженные, большие темно-голубые глаза, нередко, под определенным углом света, создававшие потрясающий гипнотических эффект. Хорошо, что мистер Коварт выбрал такую стезю, иначе он мог бы прославиться далеко не добродетельными делами.

«Олицетворение добродетели» лукаво мне улыбалось. Солнечные лучи искрились голубоватыми искрами в его глазах. Ему были свойственны скептицизм и несколько ироничное отношение к жизни. Определенная, но очень незначительная толика зла в человеке все же является, как мне кажется, нормой. Абсолютная добродетель в реальном мире невозможна. И если скептицизм и ироничность, присущие священнику, вряд ли можно отнести к добродетельным качествам, то это обстоятельство и является той «каплей дегтя», примиряющей меня со «святостью» его облика.

Мне очень нравилось общаться с Джейсоном Ковартом. Его интеллект и эрудиция меня безмерно восхищали. Священникдоказывал возможность существования высшего разума с поразительной логикой и неопровержимой аргументацией. При этом Джейсон был наделен невероятной щедростью ума. Жаль, что у меня нечасто находилось время для общения с ним.

Мы поговорили с отцом Ковартом не более десяти минут. Поначалу он удивился моему «мокрому» виду и немного посмеялся над объяснениями произошедшего казуса. В конце разговора он что-то сказал мне на латыни. К моему сожалению, я не придал тогда особого значения этой фразе, брошенной священником на прощание… Прояви тогда я большее внимание… возможно, мне бы удалось предотвратить хотя бы одну трагедию в дальнейшей истории… А я был уверен, что в Тауэринг-Хилле все почти спокойно, разве что иногда наше тихое болотце забулькает парочкой пузырей несерьезных разборок влюбленных дамочек, да и сплетнями злопыхателей… Впрочем, в киношном Твин Пиксе, очевидно, до поры до времени тоже все было «чинно и благородно».

На обратном пути я встретил Кэтрин Адлер, чему абсолютно не удивился, давно и твердо уверовав в провидение. Моя вера не была слепой. Как сказал Анатоль Франс: «Случай – псевдоним Бога, когда он не хочет подписываться своим собственным именем». И в этом я соглашусь с писателем.

Последний раз я видел эту несчастную женщину еще летом, но сейчас легко ее узнал по сутулой худой фигуре, срубленной сверху коричневато-серым беретом. Этот берет был не отделим от образа миссис Адлер. Снимала ли она его перед сном, и какого цвета он был в момент своего создания? Об этом Присцилла Лестер, многословная прислуга Кэтрин Адлер, умалчивала, хотя о многом другом распространялась весьма охотно. Мисс Лестер не уступала по комическим талантам Морису, а не в меру живое воображение женщины помогало ей рисовать довольно-таки гротескные картины жизненного уклада своей хозяйки. Макс как-то даже хотел уволить болтливую женщину, но его мать стеной встала на ее защиту. Явно преувеличенные и часто лишенные элементарной логики рассказы Присциллы не слишком отягощали ее совесть, однако по своей натуре она все же была доброй женщиной. По какой-то причине миссис Адлер относилась к россказням своей прислуги безучастно, впрочем, как и вообще – к любого рода сплетням.

В руках Кэтрин было два букета мелких кустовых роз: белых и желтых.

Голова ее была опущена, да и весь облик женщины напоминал поникший и больной цветок. Меня женщина заметила слишком поздно, чтобы попытаться избежать встречи, именно такое поведение было ее постоянной тактикой в отношениях с окружающими. Вдова практически ни с кем не общалась, за исключением отца Коварта, своего сына и прислуги. Что же касается меня – я был рад этой случайной (?) встрече.

Поравнявшись со мной, женщина невнятно и тихо поздоровалась, намереваясь меня обойти и проследовать дальше. В любой другой день я бы предоставил ей такую возможность, но только не сегодня, поэтому на время забыл правила приличия и такта.

– Здравствуйте, миссис Адлер, – слишком громко, чем следовало бы, сказал я и остановился в узком проходе перед Кэтрин, чуть ли не прижав бедную вдову к возвышающейся глыбе склепа. Я стоял, как соляной столб, не зная, что сказать дальше. Миссис Адлер застыла, будто окаменевшая жена Лота. В принципе, нам никто не мог помешать долгое время изображать скульптурную группу, тем более что такое изваяние здесь было бы вполне уместно, но я опасался возможных истошных воплей моего пустого желудка. Стоит ли так пугать несчастную даму? Не стоит, решил я и рискнул, бросив наугад:

– Миссис Адлер, Макс ведь недавно приезжал? – и не став ожидать ее ответа, торопливо продолжил: – Мне очень нужно с ним увидеться. Он уже уехал?

– Мистер Лоутон, вы бы охладили свой итальянский темперамент, – она даже не пыталась скрыть насмешку. – На вас мокрая одежда, а кроссовки измазаны какой-то грязью. Вы решили разнообразить водные процедуры и принять душ в одежде? – Широко распахнутые серые глаза смотрели на меня по-детски невинно.

Я все же не подозревал, что последствия дождя, которым меня оросил дуб, так разрушительны. Но разволновался в тот момент я по другой причине, внезапно обнаружив, что взгляд Кэтрин стал на мгновение ироничным и проницательным. По выражению моего оторопевшего лица женщина, вероятно, поняла свою оплошность. Но как ни в чем ни бывало вновь надела на себя маску «женщины чуть-чуть не в себе». Хотя я тоже мог допустить ошибку: ведь миссис Адлер не страдала безумием или непроходимой глупостью. Не исключено, что она сознательно притворилась психически ненормальной после случившихся несчастий, оградив себя от расспросов, сочувствия и прочих проявлений любопытства окружающих людей.

Все время играть нелегко. Был ли этот ее поступок – продемонстрировать мне свою нормальность – продуманным или это получилось случайно? После недолгих раздумий я все же склонялся к мысли о проявлении миссис Адлер обычного женского тщеславия, коего она, очевидно, не была лишена. За столько лет душевные раны могут немного затянуться, но память о них может толкнуть практически любого человека на жестокие действия. Может, букет кроваво-красных роз для умершего мужа символизировал отказ Кэтрин от склепа прошлой жизни и ее готовности к активным действиям? Сигнал для кого? Или для всех?

– Почему вы думаете, что мой сын недавно приезжал? – На миг посмотрев на меня холодно и отстранено, она сразу же отвела взгляд в сторону, расправила плечи и подняла изящной лепки голову. Как неузнаваемо меняют человека взгляд и осанка! Из жалкой, тщедушной, нелепой – почти старухи – Кэтрин предстала передо мной привлекательной и хрупкой моложавой женщиной. Несмотря на безвкусный наряд: неопределенного цвета и формы одеяние, напоминавшее мешок для овощей; темная обувь, пережившая, наверно, Вторую мировую; незабвенный берет и канареечного цвета огромный шарф, больше похожий на питона, приготовившегося то ли к удушению, то ли к обеду, – все это не смогло скрыть породу, которую нельзя закамуфлировать одеждой. Удивительная метаморфоза. По-видимому, и причудливость ее нелепого наряда тоже была продуманной. Но никогда ранее я не замечал в Кэтрин что-то подобное, хотя, честно говоря, мне даже в голову не приходило присмотреться к ней получше.

Вдове было около пятидесяти трех, но выглядела она моложе. Нацепив на себя панцирь уродливой отчужденности, она, похоже, «законсервировала» свой, весьма привлекательный, облик от посторонних глаз. А теперь, очевидно, уже не было необходимости в «куколке», и бабочка расправила свои красивые крылышки.