Очень узкий мост - Арие Бен-Цель

Вскоре «А» уехал, и они остались с «Б» один на один. Уже на следующий день посол вызвал Кфира к себе и в достаточно грубой форме дал ему понять, кто в посольстве хозяин. В частности, он пояснил, что с этого момента любой контакт, встреча и, естественно, поездки будут только с его разрешения. Кфир, до сих пор не работавший в посольстве и не имевший опыта в отношениях с подобного рода начальством, попал в очень сложную ситуацию. У него не было никакой причины конкурировать с послом за его место и статус, однако, он не мог допустить, чтобы тот, ничего не смыслящий в его работе, вмешивался и мешал ему. Кфир пытался избежать назревающей конфронтации. Нужно было каким-то образом дать понять «Б», что его власть над ним ограничивается формальностями, однако сделать это должно было его прямое руководство.

Тем не менее, несмотря на значительно охладевшие отношения, формально все продолжалось по-старому.

Посол страдал от легкого тика, который выражался небольшим, но достаточно резким поднятием головы с легким уклоном влево, как бы указывающим на северо-запад, или, как более точно говорят в армии, на «10:00». После отъезда «А», «Б» оказался под большим стрессом, что выражалось, кроме прочего, в более резком и частом тике.

Как-то за завтраком, во время визуального контакта с официантом, проходящим мимо в северо-восточном направлении, посол непроизвольно кивнул на запад. Официант подумал, что «Б» его зовет, и сразу же подошел с профессионально-вопросительным выражением лица, на что посол отрицательно покачал головой. Отходя, официант в недоумении оглянулся на посла. Посол, почувствовав, что официант вновь на него смотрит, непроизвольно взглянул на официанта. Стоит ли упоминать о том, что коварный недуг предательски вновь дал о себе знать в этот самый момент. Бедный официант, движущийся на восток, опять с профессиональной покорностью воспринял кивок на запад, как подзывающий жест. Незамедлительно поменяв направление, на сей раз без улыбки, официант вновь стал приближаться к послу, на что посол опять отрицательно покачал головой. В очередной раз удаляясь, официант с укором обернулся в сторону посла, и естественно, в тот самый миг… но посол, быстро овладевший обстановкой, моментально дал очередной отбой в уже отработанной манере… Трудно сказать, ограничился ли этот бессловесный обмен информацией тремя или четырьмя заходами, пока не исчерпал себя, однако, Кфиру, как человеку, которого с детства воспитывали не обращать внимания на подобные недостатки и никогда ни над кем не смеяться, было очень тяжело сдержаться. По-видимому, посол не мог этого не почувствовать, что вряд ли положительно повлияло на их сложно завязывающиеся отношения.

Ситуация, при которой два неопытных дипломата, один с необузданными амбициями, другой с ограниченными возможностями реализации планов из-за амбиций первого, складывалась на фоне одного из самых сложных периодов в истории страны. Не хочется повторять того, что уже было много раз сказано, но страна была буквально на грани голода. Ходили слухи о смертельных случаях, часть из которых, по-видимому, имела место на самом деле. Безвластие и террор местных ополчений. Постоянная стрельба, которая чаще велась для самоутверждения и, к счастью, в основном не имела конкретных целей. Ощущение безнадежности и беззащитности передавалось даже «привилегированным» дипломатам. Эта удивительная атмосфера была всюду: на улице, в посольстве, в гостинице, в которой тоже не обошлось без стрельбы.

Первое столкновение с «Б» произошло, когда Кфир пришел к нему со списком людей, которых хотел пригласить на прием, устраиваемый посольством по случаю вручения послом верительных грамот. Не взяв у Кфира списка, «Б» сказал, что не уверен, что для его гостей останется место. Когда его секретарша закончит готовить его список, тогда он будет готов рассмотреть этот вопрос. Сказав это, «Б» с умным выражением лица вернулся к каким-то бумагам на столе, всем своим видом давая понять, что «аудиенция окончена». «Попытка придать присутствие мысли у себя на лице часто подчеркивает ее отсутствие», – подумал Кфир, мысленно перефразируя Пушкина: «На берегу великих волн, стоял он дум пустынных полн…» Он не спешил уходить. Сомневаясь в адекватности поведения «Б», Кфир все же не сомневался в правильности своих требований. Он считал, что подобный прием в первую очередь должен служить интересам того, что они представляют, т. е. государства, а не личных амбиций. Люди, которых Кфир хотел пригласить на прием, были важны для успеха в его работе. Приглашение их на столь престижное событие было важно для утверждения статуса Кфира в их глазах. Он так и ушел ни с чем. Через пару часов Кфир повторил попытку, на что получил уже известный ответ. Когда в конце дня все повторилось вновь, он очень сдержанно попросил посла, чтобы его секретарша сообщила ему, когда его список будет готов. С ироничной и самодовольной улыбкой на нервном лице «Б» сказал:

– Ты хочешь, чтобы моя секретарша за тобой бегала? Нет, будет наоборот!

В данной ситуации, даже со всей неопытностью было ясно, что это «казус белли»[34]. Кфир не мог понять, кому и зачем все это нужно. Он не мог представить, что вся эта чушь основывалась на больном индивидуализме одного человека, и что столь важное министерство могло назначить такого человека на такой пост.

До вручения грамот оставалась какая-то неделя. Нужно было действовать. Не было другого выхода, кроме как обратиться к прямому начальству за помощью. Руководитель Кфира моментально понял ситуацию и принял решение, формулировка которого удивляла и была оскорбительна. Он сказал:

– Я устрою так, что ты сможешь пригласить людей из своего списка, но если хоть одно слово из того, что ты мне рассказал, не соответствует истине, можешь считать себя уволенным.

Это шокировало не меньше, чем столкновение с послом. Начальник Кфира, более чем кто-либо другой в их системе, не раз давал ему понять, что ценит работу, проделанную им в прошлом. У него не было никакого повода сомневаться в объективности Кфира, а тут вдруг такой резкий подход. Да, эта работа явно была не для эмоциональных. Кфир уже как-то слышал, что «у нас не хвалят, а в лучшем случае не ругают». Тем не менее, атмосфера вокруг сгущалась, настроение было отвратительное.

Сейчас, может быть, подходящее время упомянуть, что вскоре после приезда посол уехал на региональный съезд послов в Будапешт, а через несколько дней после этого уехал и временный поверенный «А». Но речь не о том, как Кфир оставался за главного в посольстве, хотя эта ситуация и забавляла его, а о том, что перед отъездом «А», по-видимому, попросил в гостинице, чтобы факсы, время от времени приходящие из министерства, отдавали Кфиру…

Через несколько дней Кфир получил факс из министерства на имя посла, в котором среди прочего упоминалась тема церемонии вручения верительных грамот и последующего приема. Послу ясно давалось понять, кого принято приглашать на саму церемонию, а кого – после церемонии на прием. Вкратце, если перед началом конфликта Кфир сомневался в том, что сможет пригласить людей по своему списку на прием, то в конечном итоге его список был не только утвержден, но более того, ему надлежало присутствовать и на самой церемонии. Наверное, это уже был удар для посла. По-видимому, начальник Кфира был не так уж плох.

В конечном итоге, секретарь посла получила список Кфира, все люди из списка получили официальное приглашение, и его статус, столь важный для дальнейшей работы, приобрел солидный фундамент. Что же касается самой церемонии вручения верительных грамот, то все прошло по протоколу, и наш герой был запечатлен на пленке с самим Шеварднадзе Эдуардом Амвросиевичем. Естественно, все это только увеличило напряжение между Кфиром и «Б».

К сожалению, «Б» создавал себе репутацию человека, мягко выражаясь, неотесанного не только в стенах посольства. Он был слишком горд, чтобы быть умным и слишком глуп, чтобы быть другим… Вскоре после церемонии вручения верительных грамот тбилисская еврейская община давала банкет в честь первого израильского посла в Грузии. Банкет проходил в зале приемов в гостинице, в которой жили посол и Кфир. Были приглашены все самые уважаемые члены общины. В огромном зале в длину были расставлены столы. Присутствовало не менее двухсот человек.

После официального открытия банкета, первых тостов и вручения подарков началась музыка. Раздались удивительные звуки «Чардаша» Монти[35]. В какой-то момент скрипка, воистину волшебная, осталась одна, и солист-скрипач начал приближаться к послу, по-своему выражая особое уважение. Скрипач-виртуоз со свойственной музыканту ритмикой подошел к «Б» как раз в тот момент, когда в этом всем известном произведении наступает то, что музыканты называют фальшивым финалом. Посол, не раздумывая, начал медленно и громко аплодировать своими огромными ладонями. Это была одна из тех ситуаций, когда хочется провалиться, но и это не получается. Однако, «совершенство неисправимо», посол нисколько не смутился своей столь грубой демонстрацией незнания элементарной классики и невозмутимо продолжил вести себя как ни в чем не бывало. Это было самодурство высшей пробы.