Сказки матери (сборник) - Марина Цветаева

4-го июля 1918 г.

Аля: – «М<арина>! Что такое – бездна?»

Я: – «Без дна».

Аля: – «Значит, небо – единственная бездна, потому что только оно одно и есть – без дна».

* * *

– «Марина! Я тебя люблю, а папу жалею. Когда я жалею, я чувствую какое-то загорание, а когда люблю – огонь».

* * *

– «Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится – так прекрасно!»

* * *

Аля напоминает Поля Домби и маленького лорда Фаунтельроя <фаунтлероя>,– так же как внешне она, с первого года своей жизни, определенно английский ребенок.

В литературе есть мальчики, ее напоминающие. Девочек таких – нет.

* * *

Аля, на улице:

– «Я чувствую себя немного офицером, точно в жилах моих течет военная кровь».

* * *

Аля, 27-го апреля 1919 г.

– «Я хочу посадить Вас на престол Любви, Жалости, Справедливости.»

Перед сном:

– «Вы скоро будете под пологом предсказаний!»

* * *

Алина игра в суп.

– «Ну, Марина, последний кусок картошки, – сейчас Россия будет спасена!»

(Картошка и вообще всё, что плавало в супе – б<ольшеви>ки.)

МАЙ 1919 г.

12 мая, ст. ст

Аля, просыпаясь:

– «Марина! Мне снилось: ненадежный женский голос!»

* * *

– «Марина, какой у меня сейчас ржавый голос!» (немножко хриплый со сна.)

– «Марина! Чортова дюжина – 13, человеческая – 12, а ангельская?»

* * *

Аля – в Духов день – на Воробьевых горах:

– «Марина! Балерина должна быть всю жизнь в восторге и в свободе. Мне кажется: танцовщица от счастья, а не от учености.

* * *

– «Марина! Не правда-ли, всё лето – нежность? Но не от слабости, а от силы.»

В первый раз в жизни я каталась на каруселях 11?ти лет, в Лозанне, второй – третьего дня, на Воробьевых горах, в Духов день, 26 лет, с 6 летней Алей. Между этими двумя каруселями – Жизнь.

* * *

Москва, – кажется 10-го ноября 1919 г.

Аля закрыла Ирину с головой одеялом и – внезапно:

– «Марина! – Глядите! Беснующаяся пирамида!»

* * *

– «Марина, Вы «еврей» переправляете на «жид», как другие «жид» на «еврей».

* * *

– «Марина! – Сколько людей – с такими прекрасными фамилиями я не знала! Напр<имер>: Джунковский!»

– «Это бывший московский генерал-губернатор (?), Алечка!»

– «А-а! Я знаю – губернатор. Это в Дон-Кихоте – губернатор!» (Бедный Д<жунков>ский!)

* * *

– «Я люблю папу, Вас и Музыку».

* * *

Про индийский храм на картинке:

– «О Марина! Какая роскошная тюрьма души!»

* * *

– «Ведь хуже – деньги, проживешь их! А как можно Музыку прожить?»

(Пауза.)

…«Пережить – как?»

* * *

Я рассказываю:

– «Понимаешь, такая старая, старинная, совсем не смешная. Иссохший цветок, – роза! – Огненные глаза, гордый подъем головы, бывшая жестокая красавица. И всё осталось, – только вот-вот рассыплется… Розовое платье, пышное, страшное, п<отому> ч<то> ей 70 лет, розовый «чепец парадный», крохотные туфельки. Под ногами пышная шелковая подушка, – розовая, конечно – тяжелый, тусклый, скрипучий шелк… – И вот, под удар часов, является к ней жених ее внучки. Он немножко опоздал. Он элегантный, галантный, стройный камзол, шпага…»

– «О, Марина! – Смерть или Казанова!»

* * *

– «Алечка, какое должно быть последнее слово в «Бабушке»? Ее последнее слово, – вздох скорее! – с к<отор>ым она умирает?»

– «Конечно – Любовь!»

– «Верно, верно, совершенно верно, только я подумала: Амур».

* * *

Объясняю ей понятие и воплощение:

– Любовь – понятие. Амур – воплощение. Понятие – общее, безграничное, воплощение – острие, вверх! – всё в одной точке. – Понимаешь?»

– «О, Марина, я поняла!»

– «Тогда, скажи мне пример!»

– «Я боюсь, что это будет неверно. Оба слишком воздушны».

– «Ну, ничего, ничего, говори. Если неверно, я скажу».

– «Музыка – понятие, Голос – воплощение».

(Пауза.)

– «И еще: Доблесть – понятие, Подвиг – воплощение. – Марина, как странно! – Подвиг – понятие, Герой – воплощение».

* * *

– «Аля, как ты себя чувствуешь?»

– «Я чувствую себя так, точно у Вас жар».

* * *

– «Аля! Какая прекрасная вещь – сон!»

– «Да, Марина, – и еще: Бал!»

* * *

– «Аля! Моя мать всегда мечтала умереть внезапно: идти по улице и – вдруг – со строющегося дома – камень на голову – готово!»

* * *

Аля, чуть позабавленно:

– «Нет, Марина, мне это не особенно нравится. – Уж лучше: всё здание!»

* * *

Аля, перед сном:

– «Марина! Желаю Вам всего лучшего, что есть на свете. – Может быть: что еще есть на свете»…

(Цитирую Бэкфорда:)

– «Я ложусь спать только для того, чтобы видеть во сне то, что мне необходимо». – Как тебе это нравится, Аля?»

– «О Марина! Да ведь это – Вы, Ваше!»

* * *

Ах, несмотря на гаданья друзей,

Будущее непроглядно!

– В платьице твой вероломный Тезей,

Маленькая Ариадна!

МЦ

Коктебель. 5-го мая 1913 г., воскресенье. (День нашей встречи с Сережей. – Коктебель, 5-го мая 1911 г., – 2 года!)

Ревность. – С этого чуждого и прекрасного слова я начинаю эту тетрадь.

Сейчас Лиля – или Аля – или я сама – довела себя почти до слез.

– Аля! Тебе один год, мне – двадцать один.

Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу.

Я этим оскорблена в своей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, – кто я. Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз – ревную.

Это – смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.

– Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня – лично – до 30-го сентября 1913 г.

Ялта, 30-го сентября 1913 г., понедельник

Аля – Ариадна Эфрон – родилась 5-го сентября 1912 г. в половину шестого утра, под звон колоколов.

Девочка! – Царица бала,Или схимница, – Бог весть!– Сколько времени? – Светало.Кто-то мне ответил: – Шесть.Чтобы тихая в печали,Чтобы нежная росла, —Девочку мою встречалиРанние колокола.

Я назвала ее Ариадной, вопреки Сереже, который любит русские имена, папе, который любит имена простые («Ну, Катя, ну. Маша, – это я понимаю! А зачем Ариадна?»), друзьям, которые находят, что это «салонно».

Семи лет от роду я написала драму, где героиню звали Антрилией.

– От Антрилии до Ариадны, – Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью. – Ариадна. – Ведь это ответственно! – Именно потому.

Алиной главной, настоящей и последней кормилицей (у нее их было пять) – была Груша, 20-тилетняя красивая крестьянка Рязанской губ<ернии>, замужняя, разошедшаяся с мужем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});