Ее зовут Тень - Ксения Чайкова

Рассовав по внутренним и наружным кармашкам свои недавние покупки, я лишний раз проверила, быстро ли расстегивается сумка и легко ли вытаскиваются магические побрякушки, и перенесла свое внимание на Тьму, которая нетерпеливо возилась на полу. Вонато не сомневалась, что про ее немногочисленные вещички я не забуду, просто на всякий случай напоминала о необходимости запаковать и ее барахлишко. На сборы моего демона не ушло много времени — я уложила две теплые попонки, широкий ошейник с серебряной отделкой, пару браслетов и несколько тонких цепочек, используемых в качестве поводков, когда нам с Тьмой приходилось играть роль великосветской дамы с любимым демоном.

Запаковав торбы, я сладко потянулась и бросила Тьме мысленное предложение наплевать на весь мир и завалиться спать — завтра рано вставать, а кто знает, когда нам удастся нормально отдохнуть в следующий раз. Демон насторженно защебетала и поддержала этот, с ее точки зрениия гениальный почин. Правда, я еще в «Сломанный меч» перед отъездом наведаться хотела, выпытать у Жуна все, что он знает об этих трижды клятых кристаллах. Ну да ладно, может, Торина по дороге потрясу.

Встала я в безумную рань — солнце только-только робко протянуло первые лучи по сизовато-лиловому небосводу и несмело дотронулось до высоких шпилей городской ратуши. То, что граф Иррион назначил отъезд на девять утра, не трогало меня совершенно. Я знала — когда бы я ни явилась, милорды графья все равно не будут готовы. Более того, уверена, что заявись я часа в три пополудни, они все равно бы очень удивились такому раннему приезду и попросили обождать с полчасика — еще не упакованы любимые тапочки милорда Торина. Так какая разница, когда начинать их торопить — в девять или семь часов? Заодно и прослежу за завершающим этапом сборов, а то знаю я этих аристократов — наберут с собой столько ненужного барахла, что и три каравана не вывезут.

Тьма просыпаться упорно не хотела, пришлось положить ее на плечо и нести на конюшню, как экстравагантную крылатую горжетку из черной чешуи. На другом плече покачивались две доверху набитые и едва-едва закрытые сумки, из одной торчал край рукава рубашки. Бабочка, моя пепельно-серая кобылка, такому раннему подъему тоже не обрадовалась. Но, увы, погрузить ее себе на плечи и нести всю дорогу до поместья Лорранских я была не в состоянии, поэтому лошадке пришлось встряхнуться и утешиться большим куском сахара, которым я поспешила умилостивить не слишком довольную коняшку.

Несмотря на несусветную рань, население Каленары уже проснулось (а некоторые еще и не ложились). Молочник вел под уздцы своего послушного ослика, нагруженного бидонами и крынками, из приоткрытых ставней пекарни тянуло сытным хлебным духом, цветочница, неприкрыто зевая, уже раскладывала на прилавке свой пестрый душистый товар. На перекрестке в медленном, легком танце кружилась продажная девица, высоко вскидывая длинные стройные ноги и вспыхивая алым шелком яркого наплечного платка. Здесь было не время да и не место привлекать мужчин своими чарами, но, по-моему, она этим и не занималась, а своим танцем просто приветствовала солнце, несущее в город свой молодой свет и ласковое тепло. Тонкий, певучий звон вплетенных в ее волосы монет и цепочек казался странным и даже неуместным среди полусонного передвижения немногочисленных прохожих.

Городские ворота уже были открыты, и стражники, судя по рьяной ретивости к государственной службе только что заступившие на пост, внимательнейшим образом изучали подорожные грамоты какого-то восточного купца в пестром байковом халате и странном головном уборе, похожем на намотанное на темечко банное полотенце. Рядом с ним, держа за обвисшие поводья пятерых лошадей, нетерпеливо переминались два раба в таких же чудных нарядах, дожидаясь, когда же документы будут с начала до конца изучены дотошной полуграмотной солдатней и можно будет наконец-то отправляться в путь. У меня подобных проблем с выездом из города не возникло. Товаров я не везла, на паломницу или блаженную не походила, а тонкий свиток с гербовой печатью, удостоверяющий, что я являюсь владелицей недвижимости в Каленаре, всегда служил отличным пропуском из города — с меня даже не стребовали выездную пошлину. Правильно, пусть приезжие за развитие и процветание Каленары платят, а горожанам и так хватает ежегодных налогов и сборов.

До поместья Лорранских добралась без проблем — благо дорогу запомнила, а там меня ждали. Услужливый лакей вежливо поклонился, взял Бабочку под уздцы и торжественно повел по усаженной липами парковой аллее. Я, избавленная от необходимости управлять лошадью, рассеянно покачивалась в седле и бестолково глазела по сторонам, от нечего делать размышляя, что бы предприняла, случись мне держать здесь оборону. В одиночку, понятное дело, такое солидное имение не отстоять, а вот будь под моим командованием десяток-другой солдат — и можно удерживать врага на расстоянии хоть целый год: стены крепкие, добротные, да и ворот всего двое.

Впрочем, все стратегические расчеты мигом вылетели у меня из головы, когда я увидела, что делается во внутреннем дворе. Такое ощущение, что Торин собрался ехать в Заброшенные земли на вечное поселение! Перед широким крыльцом творилось нечто невообразимое: слуги носились по самым невероятным траекториям, таща за собой, неся на себе или толкая перед собой всевозможные кульки, свертки и мешки. Глаз упал на молодую смазливую горничную, трепетно прижимающую к себе роскошный вечерний фрак с отделкой из тончайших кружев. Девчонка явно не знала, что делать с этим сокровищем, и просто бестолково переминалась с ноги на ногу, время от времени стряхивая с доверенной ее заботам шмотки невидимые глазу пылинки. Кроме упомянутой горничной и сверхзанятых слуг во дворе еще наблюдалось штук двадцать лошадей, две кареты и большая крытая повозка, уже наполовину нагруженная какими-то кулями, сундуками, баулами и чехлами. Каррэн, сидящий на перилах и рассеянно поигрывающий рукой, пытаясь поймать на перстни первые солнечные лучи, казался в этом бедламе совершенно неуместным, как роскошная оранжерейная роза в щербатой миске с бедняцкой гороховой похлебкой.

Философское спокойствие, в коем пребывал альм, ничуть не тревожили царящие вокруг сумбур и суматоха. Рядом примостилась наша охрана. Папаша рассеянно посасывал короткую изогнутую трубочку, время от времени выпуская изо рта эффектные ровные кольца дыма. Правый и Левый, шутливо пихая друг друга локтями в бок, устроились прямо на ступеньках и тихонько пересмеивались, явно обсуждая царящий вокруг бедлам. Цветик сидел на корточках, привалившись спиной к стене, и мрачно зыркал направо-налево из-под длинной нечесаной челки. Я опять подивилась несоответствию романтического прозвища и дикого облика этого хмурого типа. Зверюга изящно привалился к перилам и, насвистывая какую-то лирическую песенку, меланхолично созерцал проплывающие в небе облака. Вот еще одна загадка. Отчего этому грациозному юноше с огромными мечтательными глазами поэта дали столь странную кличку? Да если уж на то пошло, то почему у всей этой компании солдат не нормальные имена, а какие-то прозвища, как у хранов? Я готова поклясться, что ни один из них не принадлежит к нашей гильдии и, скорее всего, ни разу не ступал под своды замка Рэй. Так откуда и, главное, зачем это нелепое подражание гильдии наемников и телохранителей? Ведь любому храну сразу же ясно, что эти солдаты имеют к нам такое же отношение, как мы сами к плетению кружев. Да, они, судя по всему, неплохие вояки, но до любого, даже самого слабенького члена нашей гильдии им как грешникам до мира надлунного. Насколько я помню, из нашего своеобразного учебного заведения в замке Рэй никого и никогда не исключали — как-то обходились телесными или магическими наказаниями. Ну а если кто-то из воспитанников совершал нечто вовсе не совместимое со званием будущего храна, то слух об этом происшествии никогда не выходил за пределы замка, а на небольшой пустоши за версту от его стен появлялся еще один маленький безымянный холмик, обозначающий место последнего упокоения непокорного ученика.