Пьесы - Эдвард Радзинский

Пассажир. Директор в Москву уехал, сторож на рынок пошел.

Она. А заместитель директора?..

Пассажир. Это было бы слишком роскошно для одной усадьбы.

Она. Почему вы не хотите обернуться?

Пассажир. Наверно, мне просто неприятно, что вы меня здесь увидели. Вам бы это понять и уйти.

Она. Странно. Мы не встречались целую жизнь и вот встречаемся… Когда вы приехали сюда?

Пассажир. На рассвете… Рассветное солнце.

Она. Значит, вы действительно были. Вы действительно звонили. Что вы здесь делаете?

Пассажир. Здесь работает мой друг, но мы с ним разминулись. Я здесь тоже работал прежде.

Она. А где вы работаете ныне?

Пассажир. Какая жажда точности. То, что мог, я вам сказал вчера.

Она. Вы обиделись, и зря.

Он. Нет. Просто все оказалось…

Она. Я все поняла…

Пассажир. Какие у вас были выразительные глаза, когда вы меня узнали. В них был ужас и жалость. И я еще мог подумать, что вы чего-то ждете! А сейчас в вас появилась эта спокойная уверенность, которая отличает людей, причастных к техническому прогрессу Ну еще бы вам не быть уверенными — ведь вы раскурочиваете этот самый атом. Вы ведь познали, что а+в равно а+в. Как это важно! Как же вам не быть гордой и уверенной. С точки зрения этой уверенности разве можно посреди ночи открыть дверь незнакомому человеку, о котором ничего не знаешь! Ведь для вас, причастных к этому самому прогрессу, не знать ничего — это значит не знать цифр. То ли дело, если бы вы знали мои цифры: сколько мне лет, номер дома, где я проживаю, или, на худой конец, точный адрес моей работы. Но теперь вы успокоились. Вы догадываетесь о моих цифрах. Вы уверены снова. И, конечно, вам с точки зрения этой уверенности следует незамедлительно пожалеть человека, который занимается каким-то никчемным делом — он работает в старинной усадьбе!

Она. Да, вы злой!

Пассажир. Ну что вы еще тут хотите? Может быть, романтики, ее здесь по уши. Мы можем залезть для романтики в дом и улечься в кровать под балдахином… Ладно, перестанем.

Она. Ничего.

Пассажир. Вы пошли?

Она. Да. Вы хотели меня ждать на вокзале?

Пассажир. Зачем? Там будет давка, плацкартный вагон, пассажирский поезд, идущий в Псков. (Повернулся.)

Она. Приятного послеобеденного сна!

Пассажир. Спасибо! Здесь прекрасные места окрест, прогуляйтесь. Тютчев их любил.

Нетерпеливый гудок машины.

(Засмеялся.) Подруга на машине. Она славно выглядит. У нее наверняка есть любимый муж, моложавый, с благородной сединой. Он ходит в импортном, поблескивающем костюме, будто облитом соплями. У вас со временем тоже будет такой же муж! Она. Помолчим секунду.

Молчание. Гудок автомобиля. Она пошла.

Пассажир (вслед). Только вы ошиблись.

Она повернулась.

Я не звонил вам вчера. Я вчера весь вечер был здесь и ночь здесь! Я вам не звонил! Она. Я поняла.

Гудок машины.

Здесь странен гудок машины. Он тут чужой. Пассажир. Да. Здесь иногда вдруг понимаешь, что среди скоростей, среди всех этих бесконечных ритмов и гудков мы можем забыть что-то очень важное, без чего все бессмысленно… и что знали те, кто жил до нас.

Молчание.

Все получилось хорошо. Я вас измучил бы. Прощайте! Она. Да, все получилось хорошо. Вот вы и бросили меня. (Рассмеялась)

Затемнение.

В машине.

Старшая. Кто это был?

Ирина молчит.

Так и будем молчать? Значит, мы тебя ждем на обед… (Без энтузиазма.) Только учти, ровно в шесть. У меня все точно… И знаешь, я ненавижу все эти приготовления, поэтому все будет попросту, но с выдумкой: все приходят со своими кружками и мисками. Сначала мы сотворим картофель в мундире…

Она. Вино с собой приносить, или будет торговать буфет?

Старшая. Если не хочешь, не приходи.

Она. Я не хочу, я не приду. Не бойся, моя подруга не соблазнит твоего Ростика. Я не хочу есть картошку в мундире. Мы сегодня будем ужинать в ресторане «Москва». Скромненько и со вкусом. Все-таки — последний день в столице!

Затемнение.

Она и Подруга пришли в ресторан. Два столика в ресторане «Москва». За первым сидят Кирилл и друг Димитрий. Рядом пустой столик с надписью: «Для делегатов!» Появляются Ирина и подруга. Они в нерешительности ОГЛЯДЫВАЮТ пустой столик.

Подруга. Садись! (Усаживаются)

Официантка (появляясь с подносом). Здесь для делегатов, девушки!

Подруга. А Тамара Черная у вас работает?

Официантка. Ее на лето перевели в кафе в ЦПКО.

Подруга. Я ее подруга…

Официантка. Сидите, сидите, конечно… Я обслужу. В парк… ее перевели; на воздух. (К Кириллу и Другу) Несу, мальчики, не волнуйтесь! (Подходит к столику Кирилла, снимает тарелки с подноса)

Друг Димитрий. Хорошо сидим! (Весело) Вот интересно, почему я должен жить на краю света — тундра, олешки бегают. А вот ты здесь. Ну чем я хуже тебя?!

(Заметил Ирину и Подругу) Ты погляди, какие делегаты! (Узнал) Старик, это твоя лауреатка!

Кирилл (будто не слышит, поднял рюмку). Будем здоровы, и пусть все у нас сбудется!

Официантка берет заказ у Ирины. Уходит.

Друг Димитрий. А она — очень-очень. И эта с ней тоже очень-очень. Они обе «очень». (Вскрикнул) Мамочки, как я жизнерадостен!

Подруга (Ирине). Перестань есть хлеб с горчицей. Неужели не можешь подождать?

Друг Димитрий. Народились красивые женщины. А теперь эти мини-мини-юбки. У меня такое ощущение, что у них ноги растут прямо из-под мышек. Кружение головы! Возросли автомобильные катастрофы… Черт подери, поехали, мамочки! (Пьет)

Подруга (перехватила взгляд Димитрия). Как глазеют на женщин в ресторанах. Почему-то у нас абсолютно не принято женщинам заходить в рестораны одним, а вот в Прибалтике…

Она. Интересно, когда две бабы с горя приходят в ресторан, им становится так неловко, что одна из них тотчас произносит эту идиотскую фразу про Прибалтику. Дорогая, все абсолютно верно! Женщинам нельзя ходить в ресторан одним. Это омерзительно. Болтают о чепухе и при этом все время пудрятся и поправляют прическу. Это могут вынести только хладнокровные прибалты.

Кирилл поймал наконец взгляд Ирины и поздоровался. Она ответила.

Друг Димитрий. Мы узнаны, ура! А их, между прочим, двое. И нас с тобой, между прочим, двое. А что, если, между прочим…

Подруга (Ирине). Это еще кто?

Она. Это, по-моему, никто. А о чем мы говорили?

Подруга. Вот что, калоша…

Она. Знаешь, я давно хочу тебя попросить. Я начинаю сейчас свою новую, свою одинокую жизнь, и в этой жизни я решила позволить себе маленькую роскошь: не слышать, как ты остроумно называешь меня «калошей».

Подруга. Что с тобой?

Она. Все хорошо. Просто я думаю о своей будущей жизни. Как положено одинокой бабе, я решила тратить свое свободное время на искусство. Я поступлю в самодеятельность — в ансамбль гусляров. (Засмеялась.) Раньше я не понимала этих глупых, несчастных баб, которые обожают певцов и актеров. А теперь пойму, пожалуй. Это мои коллеги — одинокие женщины, которым нужно куда-то истратить умение любить. (Помолчала) Я давно не видела твоего Артемку. Сколько ему?

Подруга. Восемь лет.

Она. Мужчина.

Подруга. Чудный человечек. Только ничему не удивляется. Я повела его в ресторан. А он уселся нога на ногу, как будто все восемь лет не выходил оттуда. Зимой мы с ним были на елке. Дед Мороз был мой знакомый, и я упросила лично вручить подарок Артемке. Я умерла бы от восторга, а этот — бровью не повел. Весь в отца.

Друг Димитрий. А может быть, мы подсядем к ним, а? Мы уже переговорили все наши маленькие мужские беседы…

Кирилл (яростно). Ты замолчишь?!

Друг Димитрий. В чем дело, старик?! (Растерянно) Ну хорошо, мы подсядем к ним альтруистично. Прекрасные женщины! Чистота! Альтруизм! Подсаживаемся с чистейшими намерениями.

Оглушительно заиграл оркестр.

Кирилл (поднявшись, Димитрию). Сиди. Я скоро. (Пошел к столику Ирины)

Друг Димитрий. Наконец-то! Вот истинный руководитель! Цезарь! Доктор наук! Пошел в разведку! Вызывает огонь на себя!