Родительский парадокс - Дженнифер Сениор

Когда дети были маленькими, родители мечтали иметь личное время и пространство. Теперь же им хочется, чтобы ребенок ценил их общество или хотя бы относился к ним с уважением, если об абсолютной любви речи уже не идет. Буквально вчера дети не оставляли их в одиночестве. Теперь же их внимание приходится вымаливать.

Я натолкнулась на поразительно тщательное исследование 1996 года, целью которого был анализ сокращения времени, которое подростки проводят в кругу семьи. Ученые побеседовали с 220 детьми из рабочих семей и семей среднего класса, живущих в пригородах Чикаго. Сначала разговор велся с детьми от 5-го до 8-го класса, а затем от 9-го до 12-го класса. Каждый раз ученые проводили целую неделю, наблюдая за детьми, прося их рассказать о том, что они делают, с кем общаются, с кем им веселее всего.

Ученые выяснили, что в период с 5-го до 12-го класса количество времени, которое дети проводят в кругу семьи, падает с 35 до 14 процентов.

Еще одна мама из Бруклина, круг друзей которой пересекается с кругом женщин, собравшихся в доме Дейдры, сравнила свою пятнадцатилетнюю дочь с автогонщиком.

— Я меняю ее шины, полирую машину и убираюсь с дороги, — сказала она. — Она мчится вперед, а я остаюсь на пит-стопе.

Требуется немалое самообладание, чтобы остаться на пит-стопе. Для этого нужно поступиться своей властью, поделиться ею с детьми. То, что раньше делалось по вашему усмотрению, теперь делается по их желанию.

Родителям приходится мириться с мыслью о том, что дети вот-вот начнут жить собственной жизнью, в которой не будет места для них, их целей и желаний. Психолог Джоанна Давила говорит об этом так: «В детстве вы пытаетесь сформировать ребенка по своему усмотрению. В переходный период вам приходится просто реагировать на то, каким он хочет быть». И с родительской точки зрения, это очень нелегко.

Переходный период становится сложным, непростым для обеих сторон временем. «Подросток, — пишет Адам Филлипс в книге очерков „Равновесие“, — стремится вырваться из секты». Родители из защитников превращаются в тюремщиков, и им постоянно твердят о том, как это отвратительно.

Один из самых поразительных — и поддающихся конкретному измерению — способов оценки критического отношения детей к своим родителям в этот период можно найти в книге Эллен Галински «Спросите у детей», которая, как я уже говорила в предыдущей главе, была написана на основе опроса более тысячи детей от 3-го до 12-го класса.

В опросе затрагивались самые разные темы. В том числе Галински просила детей оценить своих родителей. Почти все дети с 7-го по 12-й класс оценивали своих родителей значительно менее благоприятно, чем дети младшего возраста. Менее половины мам и пап получили пятерки, когда детям-подросткам предлагалось оценить «вовлеченность в образование детей, умение быть тем, к кому дети могут обратиться в трудный момент, готовность проводить время за разговорами с детьми, умение формировать семейные традиции и ритуалы, знание того, что происходит в жизни детей, умение справляться с детскими ссорами и конфликтами». (Честно говоря, дети более младшего возраста по последнему пункту оценили своих родителей столь же неблагоприятно.)

Неблагодарность — одна из главных трудностей воспитания детей. (Шекспир в «Короле Лире» написал: «Неблагодарность, ты, демон с сердцем мраморным! Когда ты в детях проявляешься — страшней ты чудовища морского!») В переходный период неблагодарность к тому же еще щедро приправляется презрением.

Справиться с этим нелегко, особенно родителям из того поколения, которое сделало детей центром собственной жизни.

Через несколько месяцев после нашей встречи в доме Дейдры, Гейл, мама Мэй, сказала мне, что может по пальцам пересчитать количество раз, когда она оставляла маленьких дочерей с нянями. А вот сама Гейл и ее сестры в детстве оставались с нянями на две недели.

— И знаете что? — сказала она. — Мы были счастливы.

Но самой Гейл хотелось стать лучшей мамой. Она хотела присутствовать в жизни детей. И присутствовала. А потом наступил переходный возраст, и ее девочки стали достаточно взрослыми, чтобы ездить в метро самостоятельно. Старшая, Мэй, постоянно требовала независимости, и их общение становилось все более напряженным. Полная вовлеченность Гейл в жизнь детей не избавила ее ни от чувства отверженности, ни от другой боли.

Переживать напряженность расставания в переходном возрасте всегда нелегко; еще тяжелее, по оценке Стайнберга, становится от того, насколько резкий контраст составляет этот период с теплым, относительно спокойным временем, которое ему предшествовало.

Многие психологи указывают, что переходный возраст потрясает устоявшуюся семейную систему до основания, дестабилизирует динамику, ритуалы и сложившуюся иерархию, сохранявшуюся со времени начальной школы.

В «Руководстве Блэквелла по переходному периоду» даже говорится, что переходный возраст по своей сложности уступает только младенчеству — такую смуту и беспорядок он вносит в семейную жизнь. Нужно заново распределять власть. Семье нужно воссоединяться заново. Приходится пересматривать все обычаи и ритуалы. В «Сложных путях» Стайнберг пишет: «Старые сценарии более не соответствуют новым характерам».

В этом отношении проблемы переходного возраста являются повтором первых лет жизни: сначала был порядок, а теперь его нет. И повторяются драмы не только младенчества, но и раннего возраста. Ребенок снова борется за самостоятельность, но на этот раз он гораздо лучше вооружен и морально, и физически.

В «Сложных путях» Стайнберг высказывает предположение, одновременно и тонкое, и убедительное: «Я убежден, что мы недооцениваем те позитивные чувства, которые родители испытывают от возможности физически контролировать своих детей в раннем детстве. Я говорю об этом вовсе не в негативном смысле. Физическая власть над детьми подтверждает значимость родителей и их способность контролировать происходящее».

Родителям же подростков приходится учиться постепенно отказываться от физического контроля и комфорта, который они испытывали всегда. В конце концов в их распоряжении остаются только слова. Этот переход — готовый рецепт конфликта.

Неожиданно начинаются крики и беспричинно вызывающее поведение. Простая просьба что-то сделать или сложить одежду «приводит к настоящим истерикам», как сказала мне еще одна бруклинская мама: «Достаточно о чем-то попросить, и мой сын буквально выходит из себя».

Не все исследователи считают, что подростки скандалят больше, чем маленькие дети. Но почти все сходятся в том, что конфликтуют они с гораздо большим умением и хитроумием. И наиболее ожесточенные конфликты происходят, когда дети учатся в 8–10-м классах. (Именно к такому выводу пришли ученые, которые в 1998 году провели 37 опросов, изучая конфликты между родителями и подростками.)

Но в этом же возрасте дети лучше прислушиваются к доводам здравого смысла и умело обращают родительскую логику против самих взрослых. Любой родитель подростка скажет вам, что дети отлично знают все их слабости и умеют нанести удар в самое больное место.

— Помню, что в старших классах я очень быстро усвоила несколько фраз, которые гарантированно выводили маму из себя, — признается Каллиопа.

Саманта недоверчиво смотрит на дочь:

— Правда? Значит, ты…

Нэнси Дарлинг в своей книге проводит тонкий анализ того, что именно делает борьбу подростков за самостоятельность настолько ожесточенной.

Большинство детей не возражают, когда родители пытаются установить определенные моральные стандарты и условности, требуемые обществом. Не дерись, будь добрым, убирай свою комнату, проси извинения — все это кажется им вполне справедливым. То же самое относится к вопросам безопасности: дети не считают вторжением в личное пространство требование пристегнуть ремни безопасности в машине.

Возражают они против попыток регулировать более личные предпочтения и вопросы вкуса. Им не нравится, когда родители пытаются контролировать, какую музыку они слушают, какие фильмы смотрят, с кем дружат. В детстве эти предпочтения не вызывали у родителей беспокойства, потому что не несли в себе никакой угрозы. Барни? Неприятный ребенок, но это не страшно. Мальчик из дома напротив? Слегка драчлив, но вполне нормальный ребенок. «Джонас Бразерс»? Сладковато, но немного сиропчика еще никому не вредило.

Проблему Дарлинг видит в том, что в переходный период вопросы предпочтений начинают перекликаться с вопросами морали и безопасности, и провести грань между ними часто бывает невозможно: «А вот тот парень, с которым ты общаешься… Мне не нравится, чему он тебя учит. А твои игры… Мне не нравится в них уровень насилия и нездоровое отношение к женщинам». Даже такой банальный случай, как выход в церковь в джинсах, который Дарлинг описывает в своем блоге, может перерасти в настоящий скандал. Хотел ли подросток самовыразиться? Или сознательно пошел на нарушение социальных устоев?