Гуси-гуси, га-га-га... - Владислав Крапивин

«Но ведь я решил раньше, когда еще не понял, что вернуться нельзя», — отметил он с ребячливым тщеславием. И опять посмотрел на инспектора Мука. Тот озадаченно мигал белыми ресницами.

— Идите… — проговорил Корнелий уже чисто, без хрипоты. — И запомните, инспектор: Корнелий Глас умер… Сними приемник, Альбин. И брось мне.

Альбин, темнея лицом, стянул с запястья браслет, кинул под ноги Корнелию. Тихо спросил:

— Можно я пойду? Я не скажу, где вы…

— Который раз говорю: иди…

Альбин повернулся, сделал два шага. И, оглянувшись, вдруг произнес, будто через силу:

— Такие приемники есть и у других. Пусть мальчишка бросит башмаки да вымоет ноги, на них тоже «пятнашки»…

Корнелий больше никогда не встречал Альбина Мука. И не понял, почему он предупредил беглецов. Не хотел, чтобы Цезаря поймал кто-то другой, не инспектор Мук? Или шевельнулось в нем что-то человеческое? Поди разберись…

Сандалии Цезарь сбросил в кустах, ноги сполоснул в бассейне тихого, еле журчащего фонтана. И теперь послушно, резво и молчаливо топал рядом с Корнелием. У того опять от пистолетной тяжести обвисли брюки.

По древней парковой лестнице спустились к пристани для прогулочных катеров. Переехали через реку. За рекой монорельса не было, сели на пузатый, шипящий, как старый пылесос, автобус. Редкие пассажиры косились на потрепанного дядьку и босого мальчика с репьями в торчащих волосах. Старый и малый, два обормота. Ну и времена, ну и воспитание. Впрочем, никто ничего не сказал.

Доехали до Серебряной рощи, пошли окраинными аллеями. Цезарь спросил наконец:

— Простите, куда мы идем?

— А? — откликнулся Корнелий. Он думал о Рибалтере. Точнее, о Петре и Рибалтере. О людях, непохожих (ну, совершенно непохожих) друг на друга. Ничем. Кроме одного: первый недавно умер и второму тоже скоро предстоит умереть — от одних и тех же людей. Точнее — от людей Системы. Казалось бы, все логично: Петр сопротивлялся Системе и погиб с оружием в руках. Рибалтер нарушил закон и едва не погубил человека. Горько, но вроде бы объяснимо. Однако именно объяснимости Корнелий не чувствовал. Логика вставала на дыбы… О Петре Корнелий думал со спекшейся горечью, похожей на засохшую кровь. О Рибалтере — с едкой усмешкой и примесью печального злорадства. Потому что он знал, что будет делать дальше.

— …А? — отозвался Корнелий (кажется, Цезарь снова о чем-то спросил). — Ты молодчина. Как ты его осадил, этого инспектора.

Цезарь жалобно поморщился:

— Это противно. Я пнул, а он… такой мягкий. И сразу откатился.

— Потому что увидел пистолет.

— Конечно. Простите, но куда мы все-таки идем?

— Идем туда, где нас никто не будет искать. К моему старому, доброму приятелю. Для начала я набью ему морду.

Цезарь глянул сбоку — изумленно, тревожно и, кажется, чуть брезгливо.

— Это из-за его дурацкой шутки я оказался в тюрьме. И чуть не отправился на тот свет. Ты ведь слышал разговор с инспектором.

— Я мало что понял. Только то, что мама и папа в Лебене. Это далеко?

— Это мы выясним. Подробно и по порядку. Но сначала…

— Сначала вы побьете того человека? — тихо спросил Цезарь. И словно отодвинулся.

— Только за то, что он такой идиот. А за то, что он сотворил со мной… черт его знает, может быть, это и к лучшему.

«Но не будь этой шутки, не погиб бы Петр…»

«Но и тринадцать ребят я не увел бы на Луга…»

«Тринадцать… А сколько осталось?..»

«Но и Петр мог погибнуть не в этой, так в другой схватке!»

«А тебе легче от этой мысли?»

Цезарь опять сказал тихо и нерешительно:

— Я вот что подумал… Значит, я должен быть благодарен вашему приятелю.

— За что?!

— Если бы не он, мы бы не встретились. И вы не спасли бы меня.

— Возможно. И все же один раз я его тресну.

Но желание «треснуть» Рибалтера исчезло напрочь, когда Корнелий увидел его.

Казалось, Рибалтер постарел лет на двадцать. Лысина его сморщилась, как печеное яблоко. Отросшие букли на висках поседели. Крылышки больших ушей повисли сильнее обычного. Даже улыбка стала впалой, старческой.

И все же в улыбке была радость. Нерешительная и без удивления.

— А… Хорошо, что ты пришел. Я ждал. А как это ты без сигнала?

— Через щель в заднем заборе. Раньше я в ней застревал, а теперь, видишь… За калиткой, я думаю, следят.

— Чего за ней следить? Куда я денусь? Хотели сперва в тюрьму, а потом разрешили домашний арест. Теперь уже недолго. Корнелий, ты на меня не очень злишься?

— Какой же ты все-таки дурак, — сумрачно сказал Корнелий.

— Само собой. Ты ругайся, правильно. Я все-таки ужасно рад, что ты пришел. Я вообще безумно рад.

— Чему, сокровище мое?

— Ну… что ты живой. Пока я не узнал это, я вообще… Прихожу к тебе, а там урна. О Господи! — Поблекшие глазки Рибалтера заслезились.

— Да, это был, безусловно, драматический момент.

— Ты смеешься, а я тогда… Ну, ладно. Это что за мальчик?

— Здравствуйте, — прошептал Цезарь.

Они стояли в полукруглой гостиной Рибалтера. Цезарь рассеянно и неловко поглядывал на экзотическое барахло, раскиданное и развешанное по комнате: пестрые туземные маски с островов, оскаленный медвежий череп в углу, громадную модель римской галеры, старинные часы (подделка) ростом с великана. Но, глянув по сторонам, он снова устремил взгляд на Рибалтера. И теперь они встретились глазами. Рибалтер часто закивал: «Здравствуй!»

— Славный мальчик. Откуда он?

— Мы вместе бежали из тюрьмы, — в упор сказал Корнелий.

— Как… бежали? Но тебя же…

— Подробности потом. Покорми мальчика, он с ног валится. И в дальнейшем своем поведении исходи из того факта, что укрываешь у себя беглых государственных преступников. Я говорю это без юмора. — Корнелий демонстративно выложил на колченогий (в стиле ампир) столик звякнувшие пистолеты.

— Да?.. Мне, собственно, уже безразлично, — тускло сказал Рибалтер. — А тебя тоже покормить?

— Позже. Я пока побеседую с дружищем Капусом.

— Хорошо. — Рибалтер взял вздрогнувшего Цезаря за плечи. — Пойдем. Как тебя зовут, мальчик?

— Это Цезарь, — сказал Корнелий. — Цезарь, это… дядя Рибалтер. Славный дядя, только излишне легкомысленный. К тому же сейчас он слегка расстроен. Ему не хочется помирать… Что, не хочется помирать, Рибалтер?

Тот откликнулся без обиды:

— Как тебе сказать… Конечно! Хотя… как вспомнишь, так и пожалеть-то нечего. Вот если бы все сначала…

— Ну, ты не вешай нос, старина, — усмехнулся Корнелий. — У тебя же есть шанс.

— Один из миллиона. Что ж, смейся, ты имеешь право. Ты через это все прошел, а у меня все еще впереди.

— У нас много чего впереди, — сказал Корнелий. И увидел в поблекших глазах Рибалтера удивление. И капельку надежды. — Иди, иди. Покорми мальчика.

Оставшись один, Корнелий сел к панели. Она занимала правую часть плоской стены у двери. Тронул носком башмака педаль включения. Капус ожил, замерцал, в двух экранах открылась темно-серая глубина. По засветившемуся кругу сенсорного приемника сигналов пробежала цепочка нервных огоньков.

— Ну, чего надо? — с хрипотцой спросил Капус динамиком слева. Машина знала себе цену и вела себя фамильярно. Тем более, что Рибалтеру это нравилось.

— Капус, дружище, это я, Корнелий. Ты меня помнишь?

— Я помню Корнелия. Но я не слышу индекса.

— Ты посмотри на меня. — Корнелий поднял лицо к линзе визуальной связи.

— Лицо похоже на физиономию Корнелия, только худое… Но где индекс?

— Индекс у меня исчез.

— Даже паршивые ржавые калькуляторы знают, что такого не бывает.

— Так не бывало, Капус. А теперь случилось.

— Не верю.

— Ну… вот тебе моя дактилоскопия! — Корнелий положил правую ладонь на сенсорный круг. — Читай. Чья это рука?

— Да… Вы действительно Корнелий. Чудеса.

— Бывают чудеса и похлеще. Не говори мне «вы», мы же старые знакомые.

— Хорошо. Что ты хочешь? Просто поболтать со старым Капусом?

— Не просто, дружище. Ты мне поможешь решить одну задачку… Но прежде всего: ты не на контроле у службы безопасности?

— Я? С какой стати?

— У старины Рибалтера неприятности, за ним следят. Ну, и тебя могут подключить к системе наблюдения.

— Н-нет… Я бы почувствовал. Я не дырявая жестянка вроде «Альфы» или «Сириуса», у меня дублирующие нейронные схемы плюс независимый блок эмоций…

— Эмоции пока оставим, дружище… Что ты знаешь о Лебене? Городок такой…

— Абсолютно ничего не знаю. Связаться с информаторием Географического института?

— Свяжись, если уверен, что ты не на контроле.

— Корнелий! Я всегда говорю только то, в чем уверен, — назидательно сообщил Капус. — В отличие от трепача Рибалтера. Я его предупреждал, что он достукается до неприятностей.

— Я тоже. Но давай о Лебене… Постой. Меня, собственно, интересует Институт генной техники и нейроинженерии, есть там такой. А в нем закрытый спецотдел.